Танцы с ментами

– Да, она гулянки не любила.

– А о ее отношениях с мужчинами вы что-нибудь знаете? Она делилась с вами?

– Я знаю, что она была беременна, но кто отец ребенка, она мне не говорила.

– Неужели такое возможно: сказать лучшей подруге, что беременна, и не открыть страшную тайну, кто отец?

– Я случайно узнала, что Юлька залетела. Она в апреле устраивалась на работу в милицию и проходила медкомиссию, а в процессе узнала, что беременна, и испугалась, что гинеколог ее не пропустит. Вот и попросила меня сходить вместо нее.

Мы поговорили с Катей около получаса, жемчужные зерна так и не показались. Когда я спросила об отце Кати, она неохотно ответила, что отец работает в фирме, точно она не знает в какой, и живет у жены, адреса она не знает, они с отцом редко видятся, он сам ее находит или дома деньги оставляет.

Когда Катя, отметив повестку, ушла, я стала вспоминать, откуда мне знаком ее адрес, но так и не вспомнила. Этот адрес я увидела в день накануне реализации наших замыслов по разгрому банды из «Форта Нокс», когда стала печатать постановления на обыск. Адрес Кати был впечатан в постановление об обыске у Фролова.

Мы вовсю готовились к дню «икс».

Все фигуранты были вызваны, постановления об обысках ждали в конвертиках, мы готовы были начать, как вдруг меня с делом срочно потребовал прокурор города. Как я ни пыталась объяснить, что сегодня проводятся важные мероприятия по делу, прокурор был непреклонен: именно сегодня и именно сейчас. Устроив короткое совещание, мы решили не откладывать реализацию, тем более что шевелилось подспудное подозрение: этот вызов неспроста.

– Стас, ты справишься, если я не вернусь через два часа? – выясняла я.

– Постараюсь, да и Андрей здесь: он мне подскажет, если что.

– Значит, ты допрашиваешь, задерживаешь, главное – после задержания не давать общаться. Ну, с Богом, ребята, я поехала, а вы давайте воюйте. Морально я с вами.

В кабинете у Асташина сидел невысокий хмурый общевойсковой генерал и барабанил пальцами по столу. «Это генерал Екимов из Москвы, Главное управление „разведки"», – сухо представил его прокурор города и велел мне доложить дело… Я добросовестно докладывала, и к концу фабулы генерал прервал меня. Обратившись к прокурору города, он скрипучим голосом спросил, почему о чрезвычайном положении в ГУВД Петербурга не доложено в Москву. Я уже открыла рот, чтобы ответить генералу, что мы, работники прокуратуры, МВД не подчиняемся и когда хотим, тогда и сообщаем, как Асташин движением руки велел мне молчать и начал объяснять сам, с соблюдением ведомственного и руководящего политеса.

Ушла я из кабинета прокурора города через четыре часа, выпотрошенная, как кукурузный початок, переваривая упреки, высказанные в адрес прокуратуры города и меня лично суровым генералом. Правда, он подсластил пилюлю, пообещав полную поддержку в проведении оперативных мероприятий; пообещал прислать из Москвы бригаду для негласного наблюдения за фигурантами и еще много чего пообещал, взамен требуя лишь держать его в курсе событий.

Вернувшись в прокуратуру, я, вопреки ожиданиям, не застала кипения следственных действий. В конторе стояла тишина. В моем кабинете меня ждал Андрей, забыв про установленное у меня правило «no smoking» и прикуривая одну сигарету от другой. (Когда-то я, устав упрашивать всех приходящих не курить, повесила на стенку сейфа объявление: «В связи с недостаточным объемом кабинета курение запрещается всем!» Тут же все входящие стали приписывать под моим текстом «кроме сотрудников ОУР», «кроме героев РУОП» и т. п. Когда свободное место на объявлении было исчерпано и гости попытались привесить дополнительный листочек, я объявление сняла и завела в кабинете пепельницу.)

– Он никого не задержал, – в лоб ошарашил меня Синцов, как только я вошла.

– Как это никого?

– Маша, никого! Всех отпустил, мероприятия свернул.

– В чем дело, Стас?! – сварливо спросила я стажера, распахнув дверь в его кабинет.

За моим плечом немым укором стоял Синцов.

– Ни в чем, – ответил стажер. – Я поговорил с ними и понял, что они не убивали. Следить – да, следили незаконно, но они не убийцы.

– Погоди-ка, я ничего не понимаю! Почему ты не задержал никого?

– Я не считаю возможным задерживать людей за должностные преступления.

– Не поняла, мы же планировали задержать их именно за должностные, ты что, не помнишь?

– Я пересмотрел свою позицию, – тихо, но твердо ответил стажер.

– Стас, ты в уме? С тобой все в порядке?

– Я в полном порядке, – ответил он, не глядя на меня.

– Ты понимаешь, что ты сорвал реализацию?! Тебе триста раз говорили, что другого случая уже не представится! Все дело было во внезапности, а ты, чудовище… Да что же это такое, ни на минуту без присмотра оставить нельзя, – запричитала я, а Стас даже не оправдывался. – Андрей, ты что-нибудь понимаешь? – обернулась я к нему.

– Взятку тебе, что ли, дали, сопляк? – брезгливо спросил он Стаса.

Стас отвернулся, всем своим видом показывая нежелание общаться в таком тоне.

– Щенок несчастный! Возомнил себя великим следователем?! Хвост ты собачий, а не следователь! – высказалась я, круто развернулась, прошла в свой кабинет и хлопнула дверью на всю прокуратуру. – Нет, ну что же это такое? – говорила я Синцову, пришедшему следом. – А ты куда смотрел?!

– Я же не могу ему приказывать, – оправдывался тот.

– Делайте что хотите, – вдруг психанула я. – Что мне, больше всех надо?! Вечно я, как идиотка, закрываю грудью амбразуру, на выговоры напрашиваюсь, а оказывается, что недоросток сопливый умнее меня! Все, надоело. Расследуйте хоть убийство Кеннеди, только без меня.

– Ладно, – сказал Синцов. – Успокоишься – позвони.

И, крутанувшись на каблуках, вышел из кабинета. А я зашла к прокурору и отчиталась о поездке в городскую.

– Ну как там, Мария Сергеевна? Реализация идет? – спросил шеф, чутьем старого прокурора уже уловивший просто-таки витавшие в воздухе неприятности.

Вообще, если бы не шеф, не знаю, где бы я была. Наверное, уже выгнали бы за несговорчивость. Он мне сам однажды сказал, что, если бы он меня не защищал, со мной бы давно уже рассчитались. А так, если создавалась критическая ситуация и шеф считал, что я права, а давят на меня не по делу, он надевал все свои регалии и ехал на ковер вместо меня.

– Уже нет, Владимир Иванович. Пока я разговаривала с прокурором города, стажер наш всех поотпускал.

– И ко мне не зашел, не посоветовался? – удивился шеф. – А вы хорошо ему все объяснили?

– Да мы в течение двух недель только и мусолили эту реализацию, посреди ночи разбуди, и он должен был сказать, что ему нужно делать – и что второго раза не будет, и что будем сажать по должностным, а потом выкручивать на убийство уже в тюрьме. Что с ним произошло, ума не приложу. Испугался, что ли?

– Может быть и так. Все-таки молодой еще парень. Вы себя вспомните, Мария Сергеевна: разве вы с таких дел начинали? Сопротивление милиционеру да развратные действия – самые страшные преступления, которые вам доверяли расследовать. Вы первое убийство получили в производство далеко не сразу. А посмотрите, что с молодежью происходит! Их сразу, как кутят в воду, бросают в дела о мафиозных разборках, а ведь для того, чтобы с обвиняемыми хотя бы на равных разговаривать, надо какой-никакой жизненный опыт иметь. А они что имеют? Кроме того, что почерпнули из книг и кино?

– Владимир Иванович, я вас очень прошу: пусть тогда он всем по должностным составам обвинение предъявит, хоть так их покусаем. После предъявления обвинения можно хотя бы их от должности отстранить, а то ведь до сих пор на работу ходят.

– Ну ладно, я указание ему дам. А вы ему помогите.

– Не буду я этому уроду помогать. А ведь производил такое приятное впечатление!

На мою ругань шеф не обратил никакого внимания: знал, что я пар выпушу и успокоюсь. Но со Стасом я демонстративно перестала разговаривать. Но он и не нарывался, либо сидел запершись в кабинете – наверное, формулы обвинения на восьмерых строчил, – либо уезжал куда-то.