Танцы с ментами

– Нет, никогда не видел, и Хохлов никогда не говорил мне, что у него кто-то есть. Просто он был симпатичным, фактурным мужиком, обращал внимание на женщин и, когда мы вместе шли по улице, провожал взглядами красоток. Ну, жену его вы видели, серая мышка, да еще и безумно ревнивая… Так вот, мужики, у которых нет нормальной бабы, но с потенцией все в порядке, смотрят на женщин не так: они слюной исходят. А Хохлов оборачивался на длинные ноги, но смотрел оценивающе и сравнивал, и при этом в глазах светилось удовлетворение – что-то типа «прошла классная телка, но я имею не хуже». И это было заметно… Но жену он смертельно боялся. Она его зажала деньгами, все было в ее распоряжении; если бы она о чем-то узнала, она бы Сашу голого на улицу выкинула.

Свидетель распрощался и ушел. А я сказала Стасу:

– Ну что, будем расширяться концентрическими кругами?

– Какими кругами? – не понял мой стажер, находясь еще под впечатлением допроса.

– Сначала проверим наиболее реальных кандидаток, потом, если не получится, будем искать в другом месте. А кто у нас ближе всего к центру, кого нужно проверить в первую очередь? Имеется среди наших фигурантов подходящая кандидатура?

– Имеется, – сообразил Стас, и в глазах его блеснул огонек. – Юля Боценко?

– Правильно, Стасик. Завтра позвоню биологам, может, они что-нибудь по плоду установят; группа крови Хохлова-то в морге есть.

На следующий день, не успела я позвонить экспертам-биологам, как Синцов принес на хвосте весть о том, что членом жюри и главным спонсором конкурса красоты, на котором Юля Боценко стала первой вице-мисс, был не кто иной, как президент банка «Геро». Александр Хохлов.

14

Муж мой действительно ушел к отчиму, квартира была свободна, но я почему-то не могла там оставаться одна. И Машку было неудобно стеснять, несмотря на ее заверения, что она мне очень рада. Я не знала, что делать, тем более что у Машки, кажется, наклевывался новый роман, с известным скульптором Акатовым.

– Это судьба, – утверждала она. – Представляешь, Мышь, как увижу интересного мужчину в возрасте, обо всем забываю. У меня, наверное, геронтофилия. А он – просто мужчина моей мечты, причем он в такой хорошей форме, что меня поражает. Когда мы в первый раз оказались в постели, я чуть было не ляпнула: «Для своего возраста ты в прекрасной форме». И он все время говорит, что я его роза и что у меня там – роза. Вот пацаны разговаривать в постели не любят, а зря. Женщине скажешь какой-нибудь пустячок приятный, она и растает и твоя навеки. Я посмеивалась:

– А им это надо, чтобы навеки? Как это Губерман писал: «Зря женщины не любят стариков и лаской не хотят их ублажать: мальчишка переспал и был таков, а старенький не в силах убежать…»

– У него выставка в Манеже будет, – продолжала разливаться Машка, – и он хочет, чтобы я написала вступительную статью к каталогу. Я ему говорю, что подписаться своей фамилией – это все равно, что выступить с заявлением, что я любовница Окатова. Он говорит – хочу, чтобы ты заработала немного, а подписаться можно псевдонимом. Мышь, выбери мне псевдоним.

– Как его зовут, Борис? Значит, Роза Борисова. Или Муза Борисова, тоже неплохо.

Я продолжала ходить в Машкином плаще, поскольку она, и небезосновательно, уверяла меня в терапевтическом воздействии хороших вещей на женскую психику, а моя психика, как известно, нуждалась в терапевтическом воздействии.

Раз припереть злодеев с помощью изъятого оружия не удалось, оставался один выход: задерживать их по должностным и работать с ними в тюрьме. Тем более что Синцов считал: с некоторыми из фигурантов есть о чем поговорить. Если грамотно построить работу, по крайней мере двоих из них можно попытаться убедить, что «честный путь – дорога к дому». Если мы хотя бы от двоих получим показания, остальное можно будет дожать на косвенных уликах, а их достаточно.

Мы втроем высиживали в прокуратуре допоздна, роясь в сводках телефонных переговоров «Форта Нокс» с работниками «наружки». Журналы, по официальному сообщению за подписью начальника Управления, были утрачены в результате протечки труб в архиве.

Стас выписал и свел в таблицу все позиции, которые позволяли инкриминировать нашим фигурантам составы взяточничества, злоупотребления служебным положением и вмешательства в частную жизнь. Вот что доказывалось стопроцентно, так это последнее из перечисленного. Ответственность сотрудников ГУВД за незаконный сбор сведений о частной жизни лежала на блюдечке с голубой каемочкой.

– Жаль только, – переживал Стас, – что санкция статьи сто тридцать седьмой не предусматривает лишения свободы, а значит, и арестовать по этому обвинению нельзя!

– Ничего, Стас, – утешала я его, – зато по взяточничеству меры наказания предусмотрены хорошие.

Мы внушали друг другу, что надо бить наверняка, что у нас будет только один шанс, только однажды можно будет их деморализовать. Я объясняла Стасу всю важность операции, Андрей тоже полировал ему мозги: надо собрать их вместе, напугать, внести раздор и сумятицу в их ряды и полностью деморализовать арестом. Послушать, что они будут говорить в камере и что попытаются передать друг другу; не может быть, чтобы из этой навозной кучи мы не выцепили бы пару-тройку жемчужных зерен.

Не найти было только господина Федугина. (По данным Центрального адресного бюро, человек с паспортными данными владельца фирмы «Офорт» в городе зарегистрирован не был. В учредительских документах фирмы в качестве домашнего адреса господина Федугина был указан несуществующий номер дома и квартиры. Офис фирмы был хронически закрыт.) Да еще Синцов периодически ныл, что без негласных мероприятий это не работа и что все пойдет псу под хвост, если мы не будем знать, где у Фролова лежбище. Была оперативная информация, что у Фролова где-то есть хата, где он хранит то, что не должно попасться никому на глаза. Но где эта хата?.. Слежка по делу была односторонней: подозреваемые следили за следователями, а следователи за подозреваемыми – нет.

Медики подтвердили, что отцом неродившегося ребенка Юли Боценко вполне мог быть Хохлов. Я вызвала подружку Юли – Катю, воспользовавшись номером телефона, данным мне Валентином Петровичем Боценко.

В назначенное время в мой кабинет вошла и вежливо поздоровалась высокая красивая девушка, чем-то неуловимо похожая на покойную Юлю. Какие-то они все инкубаторские – современные красавицы, подумала я, глядя на нее. Или это общая ухоженность делает их одинаковыми? Я с горечью вспомнила, как делилась с Лешкой Горчаковым впечатлениями от допроса одной бандитской жены и жаловалась ему, что у меня, например, данные не хуже, но нас с ней не сравнить, поскольку она холеная, как болонка на шелковой подушке, хочется почесать у нее за ухом. Я-то, конечно, втайне рассчитывала на комплимент, поскольку, изучая ее паспорт, установила, что она на четыре года младше меня, а выглядит ровесницей. А добрый Леша, не уловив таких нюансов, простодушно ответил: «Ничего, Машка, не переживай! Если бы ты вместо нашей вонючей работы посещала бы сауны, магазины да „уорлд-классы", ты бы тоже хорошо выглядела…»

Девушка сказала, что она подруга Юли Боценко, и протянула мне паспорт. Я положила паспорт на стол и стала заполнять бланк протокола:

– Фамилия?

– Федугина, – был ответ.

Я насторожилась. Катя вполне подходила по возрасту, чтобы быть дочерью владельца фирмы «Офорт». Но вопрос о Федугине я решила оставить на потом.

– Катя, вы давно дружили с Юлей? – спросила я, предупредив свидетельницу, что она может быть привлечена к уголовной ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний и что одновременно с этим Конституция предоставляет ей право не свидетельствовать против себя и своих близких родственников.

– Мы с детства знакомы, наши родители дружили, – ответила Катя.

– Скажите, действительно Юля была такой домоседкой, как о ней говорит ее отец?