Страница 70 из 92
«Что он несет? — подумал я. — И кто поверит такой чепухе?»
А нойон всхлипнул, вытер рукавом глаза и высморкался.
Буян-Бадыргы играл перед комиссией, но актером он оказался никудышным — переиграл.
— Ясно! — Я решил кончать спектакль. — Кем был ваш отец и кто вы такой, народ знает. Знает по рубцам на спинах от ваших плетей… Какие будут предложения?
— У меня есть несколько слов! — раздался громкий бас.
Из задних рядов пробирался высокий человек в красном халате с шелковым кушаком. Через плечо у него была перекинута красная ламская накидка — оргумчу.
Я пригляделся. Это был лама высшего ранга — камбы — и к тому же настоятель монастыря. Вот он протолкался поближе. Руки уверено перебирали четки. Стало видно его чуть припухшее лицо, желтые от нюхательного табака ноздри. Ирикпин!
Буян-Бадыргы при виде ламы заметно приободрился.
— Их сиятельство — неописуемо благородный человек! — простер руки к нойону Ирикпин, следуя древней традиции: «великого возвеличь, а низкого и оскорблением не унизить». — Не счесть его благодеяний! Разве не давал он аратам коней, когда они просили у него? Разве отказывал бедняку в корове на подои? Разве не приходили к нему за ружьями, когда наступала пора охоты? — Лама почтительно поклонился Буян-Бадыргы. — А кто не знает его великих заслуг перед революцией? А кто посмеет усомниться в его знаниях? Как он пишет! Будто узоры выводит. Оммаани патнихом!.. И такого благородного человека исключать из партии?! — В голосе Ирикпина зазвучало непритворное негодование. — Исключать только за то, что он имел больше других скота и до революции служил народу так, как только возможно было служить в то время?.. Я бы лично не поддержал предложение об исключении…
Сзади нестройно откликнулись:
— Совершенно справедливо!
— Камбы хорошо сказал!
Араты молчали. Неужели лама своим красноречием затуманил им мозги? Ничего не поделаешь — привыкли слушаться и повиноваться. Я стал лихорадочно придумывать, что сказать, чтобы всколыхнуть людей.
Но тревожился я зря. Народ не обманешь!
— Ну, таргалары, может, мне дадите слово? — Загорелый пастух, подпоясанный волосяным арканом, с уздечкой в руке, широко шагнул вперед. Заговорил волнуясь, тяжело выворачивая каждое слово: — Ишь ты! Отец — бедняк, скота немного имел… Кому сказки рассказываешь? Если послушать нойона и камбы, зачем тогда и чистка нужна? А? Нахально врет Буян-Бадыргы. Нахально! А кто Хеймер-оола до смерти избил? У кого с аратами, с пастухами один разговор — плеть? Кто силой отбирал последнее у батраков? Кто разбогател от незаконных поборов? — Он перевел дух и снова заворочал жернова слов: — Я на него день и ночь гну спину. Сюда пришел прямо из его табуна. А в табуне голов больше, чем народу здесь… С самого детства у него служу. Ни в чем не разбирался раньше, думал, судьба у меня такая… Хотел уйти после революции, да остался по глупости. Вижу — опять его верх, опять он главный… Теперь вот только понял, что к чему. Камбы его защищает? А кто другой будет защищать? Ирикпин — лучший друг. А оба — злодеи. Гнать надо этого подлого врага. Гнать!
Взмахнув уздечкой, пастух отошел в сторону.
— Ыы-ы, — раздался голос Кенена. — Правду говорит Чавырык. Ни в коем случае нельзя оставлять такого человека в партии!
Я потянул его за полу халата.
— Помолчи пока. Ты член комиссии. Не торопись. Пусть другие говорят. А то скажут еще, что мы заранее решили, не посчитались с мнением народа.
— Как тут усидишь! Была бы возможность, сам с ним прямо тут разделался бы!.. Ладно, подожду.
Снова поднялся Ензук.
Загибая пальцы, он перечислял «благодеяния» нойона. Просто перечислял. Как Буян-Бадыргы купил себе высокий чин за пушнину, серебро и скот, отобранные у аратов хемчикских хошунов, как избивал и пытал людей лишь за то, что не вовремя вносили налоги. Да что — пытал! Закапывал живьем в землю, вешал на деревьях…
— Быстро же ты «забыл» все это. А вот мы, араты, помним твои «заслуги». Вот и пришло время получить с тебя долги.
Теперь можно было не волноваться. Пусть все самые красноречивые ламы хошуна, даже всей Тувы, хором стали бы защищать нойона, никого это не тронет.
К Буян-Бадыргы почти вплотную подошел Шилаа. Насмешливо поздоровался с ним:
— Экин, тарга!
Отступил на шаг.
— Неужели, думаешь, хоть кто-нибудь забыл, как больно бьет твоя кымчы? Какой тяжелый у тебя кулак? Как гнусны твои насмешки и оскорбления? — Он тыкал пальцем чуть не в самое лицо нойона. — Сколько человек довел ты до смерти? Сколько девушек обесчестил?.. С тобой не только в одной партии быть — по одной земле ходить противно!
— Дело ясное!
— Давайте кончать!
«Светлейший» то бледнел, то краснел.
— Можно спросить? — Сидевший впереди всех молоденький арат в рваных броднях настойчиво повторил: — Можно спросить? Мне бы по-малому…
Под громкий хохот я объявил перерыв.
Сундуй, Лопсанчап, Ензук и еще несколько человек отошли за караганник.
— С-сначала из партии выгоним гадину, а п-потом в тюрьму укатаем! — Лопсанчап поднял кулак, как дубину. Окажись рядом с ним Буян-Бадыргы — несдобровать бы ему.
— Мне кажется, — кашлянул Элбек-оол, — этот вопрос надо обсудить всесторонне. Покритиковать, предупредить… Ну, строго предупредить! Он человек образованный, может исправиться… Конечно, решает большинство. — И поспешно добавил: — Как большинство, так и я.
— Подпевала! — буркнул Ензук.
— Това-арищи! — всполошился Элбек-оол. — Я просто сказал первое, что в голову пришло. Нельзя же из-за этого навешивать на меня черт знает что! Что я — враг, что ли? Да я сам буду руками и ногами голосовать за его исключение!
И покосился в сторону: как бы не услышал Буян-Бадыргы.
Ензук рассмеялся:
— Чего сердишься, тарга? Я же не про тебя…
Сундуй, сидя на корточках, молча ковырял пальцем землю. Вид у него был растерянный.
Вот тебе и секретарь хошунного комитета!..
Перерыв лишь подогрел страсти. Долго мне не удавалось успокоить собрание.
Наконец я подвел итог:
— Выступавшие до меня высказали общее мнение: оставлять Буян-Бадыргы в партии — все равно что держать волка с овцами в одном загоне. Ничего к этому добавить не могу.
Спросил у «светлейшего»:
— Хотите что-нибудь сказать?
Он вяло встал, покосился исподлобья, сгорбился.
— Мне нечего говорить, мои повелители… Сколько бы я ни говорил самых высоких слов, никто не примет их во внимание… — Попробовал на всякий случаи польстить: — Таргалары Ензук, Шилаа, Лопсанчап — мои сверстники. Я работал вместе с ними… Они, конечно, много наговорили, но я не обижаюсь на этих товарищей… виноват, на таргаларов. Когда стреляют зверя — кровь бежит, когда рубят дрова — щепки летят… Если мне позволят, я выскажу последнюю просьбу: оставьте меня членом партии. Я перед всеми обязуюсь работать изо всех сил.
Сел в сторонке жалкий, съежившийся.
— Давайте голосовать, — сказал я. — Пусть вместе со мной поднимут руки те, кто за предложение изгнать из рядов Тувинской революционной партии наследственного феодала Буян-Бадыргы, злейшего врага аратских масс!
Разом поднялись руки, шапки, арканы, уздечки. Голосовал весь хошун.
— Гражданин Буян-Бадыргы, сдайте ваш партийный билет!
Нойон вытащил красную книжечку. Дрожащей рукой расписался по-монгольски в ведомости у потупившего глаза Элбек-оола.