Слово арата

— Чаа! — согласился Сундуй. — Тогда я пойду посыльных отправлю, чтобы всех предупредили.

Глава 10

Горячая схватка

…Проснулся я, едва взошло солнце. Легкий иней быстро сбегал с листьев и травы сверкающими каплями. Галки орали как сумасшедшие.

Не спеша я вышел на берег Чадана. С наслаждением хлебнул свежего прохладного воздуха, умылся прозрачной водой.

Хорошо!

— Экин! — послышалось сзади.

Обернулся. С коня слез как будто знакомый человек в стеганом халате из синей далембы, в старой войлочной шляпе. Подошел ко мне, поглаживая маленькие усы.

— Дорогой Ензук! Откуда появился?

Схватил его, обнял.

— На собрание, конечно, приехал. А ты, Тывыкы? Тоже на собрание?

— Меня послали к вам. Ну, как живешь, Ензук?

— Сносно. Гораздо лучше стало. С прежним и не сравнить… Но почему все-таки лучшие пастбища, пашни, луга и власть до сих пор у бывших нойонов и чиновников? Почему? Скажи мне, Тывыкы, почему так? Ты же учился. Почему?

— Всего три месяца, как я вернулся. И сам еще не могу понять, что у нас происходит. Ты, брат, человек опытный. Тебе лучше знать.

Ензук горестно вздохнул.

— Что тут скажешь! Эх, если бы чистка помогла выгнать феодалов из партии. Заменить их надо настоящими аратами. Только тогда будет толк. Ты же, Тывыкы, знаешь Буян-Бадыргы. А Ондар Хувулгон, Езутту-сайгырыкчи — один лучше другого. Кто только не пролез к нам в партию!

— Вот об этом во весь голос и скажи на собрании!

— Все, что накопилось, выложу. Ничего, браток, разберемся, где волки, а где овцы. Можешь быть уверен.

…Вокруг Чадана как будто не так много аалов. Место открытое — степь, видно далеко, все юрты пересчитать можно. А собралось-то, собралось! Сундуй на вороном коне подъезжал то к одним, то к другим.

— Товарищи! Братья! Давайте все на берег, начинать будем!

Под высокими тополями, прямо на траве, расселись в круг, будто на хуреш пришли — состязания борцов поглядеть. Разговаривали, покуривали. Все вроде бы как обычно. А приглядеться — не так, как всегда. Впереди сидели одетые во что попало бедняки, и только за их спинами, где-то далеко-далеко разместились «герои дня»: баи, чиновники, ламы. Они сегодня не лезли вперед, на привычные почетные места. Притихли, притаились. И оделись поплоше. Совсем ручные стали, не то что были в первые годы после революции…

Вместе с Элбек-оолом и Кененом я вышел на круг. Элбек-оол нес бумаги, в которых надо делать отметки о чистке. Кенен держал винтовку.

— Бугуде, экин! — поздоровался я со всеми.

Многие встали, хором ответили:

— Экий!

— Считаю общее собрание членов партийной ячейки Чаданского сумона открытым.

Партийные и беспартийные закричали:

— Чаа! Очень приятно!

— Мы будем с вами, товарищи, обсуждать вопрос о партийной чистке. Наша задача — оставить в революционных рядах достойных людей. Поскольку партия наша называется аратской, значит, в ней и должны быть настоящие араты. Бывшим эксплуататорам в партии нет места. Все понятно? Вот и весь мой доклад…

Не знаю, что было бы дальше, если б не Ензук. Он не стал терять времени, откашлялся и заговорил, будто всю жизнь только и выступал на собраниях:

— Со своей стороны я скажу, что чистка — очень правильное дело и очень важный вопрос! Я так понимаю. Возьмем, например, меня. Я бедный арат из Шанчы. Вступил в партию в двадцать третьем году. Ну, я в свою партию вступал, в свою, аратскую. Ясно? А зачем в нее Буян-Бадыргы пошел? Кто скажет? Почему Буян-Бадыргы, как и я, тоже член революционной партии. Пришло время исправить этот недосмотр! — Ензук рубанул кулаком воздух. — Ну, пока хватит. Пойдет чистка — посмотрю. Если нужно будет, еще кое-что скажу.

— Верно! — зашумели вокруг.

Напрасно я думал, что сидящие в задних рядах будут помалкивать. Чуть только стих шум после речи Ензука, как оттуда донеслось:

— У меня тоже есть несколько слов. Можно ли, мой повелитель?

Слух резануло это старорежимное обращение. Я глазам не поверил: с земли поднимался… Буян-Бадыргы! Это он попросил слова.

— Не надо! Убирайся! Слушать его еще! — зашумели араты. Буян-Бадыргы согнулся, глядел исподлобья, ждал.

— А может быть, разрешим выступить? Как думаете, товарищи? — спросил я.

Люди закричали еще громче. Как они сразу почувствовали свою силу! Давно ли я был на собрании классовой борьбы в Шагонаре? Разве сравнишь вот с этими чаданцами ту покорную толпу, которую расшевелили только наглые молодцы Донгурака, резавшие косы?

— Ну, так будем его слушать? — спросил я.

Кто-то крикнул:

— Ладно! Пусть брешет. Послушаем в последний раз.

Само смирение, Буян-Бадыргы заговорил:

— Я много думал о своем прошлом. Решив порвать со всем, что было, я и вступил в аратскую партию. Я подчинялся ее уставу, я работал не жалея сил… Партийную чистку надо проводить. Обязательно надо! Но я прошу народ и комиссию учесть мое положение…

Буян-Бадыргы вытер рукавом халата лоб, потоптался-потоптался и наконец сел.

Должно быть, с минуту никто не нарушал молчания. И вдруг все араты закричали, потрясая кулаками. Сколько же гнева и ненависти выплеснулось на сиятельного князя!

— Ты забыл, как обгладывал людей, будто кости? А теперь прощения просишь?

— Вон его!

— Да что с ним возиться? — закричал Ензук. — Но в списке есть его фамилия, придется обсудить. А так просто — оторвать бы ему голову да собакам бросить. Жаль, закон не позволяет!

— Давайте чистить!

— Правильно! Буяна-Бадыргы и вычистим первого!

Нойон сидел, опустив голову. Как, наверное, хотелось ему сейчас исчезнуть, раствориться, лишь бы не видеть этих распаленных людей, не слышать их яростно-презрительных восклицаний… Ничего, совсем ничего не осталось в нем от былого величия. Напялил на себя поношенный чесучовый халат грязно-белого цвета, перехваченный зеленым засаленным кушаком, китайскую ветхую шапку-довурзак…

— Пройдите сюда, — сказал я, — чтобы все вас видели.

Буян-Бадыргы тяжело поднялся, шагнул в середину круга, устало сел возле нас.

Стоит ли много говорить о нем, ведь каждый знает этого феодала из феодалов, этого главаря хемчикского восстания, этого ненавистного нойона. Правы люди — вычеркнуть, и все! Не-ет, нельзя так. Пусть народ своей властью решит его судьбу.

— Ваше имя? — спросил я.

Он растерялся. Заикаясь, произнес:

— Буян… Буян-Бадыргы зовут меня…

— Возраст?

— Аай? Не понял. Глуховат, глуховат я, — и, сложив пальцы трубочкой, поднес их к уху.

Будто не заметив его маленькой хитрости, рассчитанной на то, чтобы справиться с замешательством, я переспросил:

— Возраст? Возраст ваш?

— По старому тувинскому исчислению — сорок два. Родился в год кролика.

— Когда вступили в партию?

Кто-то насмешливо крикнул:

— Вернее, когда пролез в партию?

Глаза нойона недобро сверкнули, но он подавил свою ярость.

— Я был одним из основателей Тувинской аратской партии. — И снова залебезил: — Дорогие мои граждане! Поняв цели и задачи партии, я добровольно вступил в нее, чтобы быть полезным народу и помогать ему.

Буян-Бадыргы молитвенно поклонился сначала комиссии, потом всем собравшимся. Руки у него дрожали, и он старался втянуть их в рукава халата.

— Ваше социальное происхождение?

— Что это значит, тарга? — снова прикинулся простаком «светлейший».

По тому, как недовольно загудел круг, стало ясно, что нойон просчитался. Все поняли его нехитрую уловку.

Отовсюду посыпались насмешливые вопросы:

— Кто был беднее твоего отца?

— Может, у тебя и чина никакого не было?

— Откуда этому нищему арату знать свое происхождение?

Рад был бы Буян-Бадыргы ответить по-другому, но менять взятый тон было уже поздно. Он с притворным сокрушением произнес:

— Оо, теперь-то я понял, таргалары, о чем вы спрашиваете! Сразу-то я не сообразил… Мой отец сначала был бедняком. И уж только потом он кое-что приобрел… своими руками. Ну и я, благодаря отцу, обзавелся скотом. Отец мне немного оставил…