Слово арата

Я чувствовал: люди готовы меня поддержать, но чего-то боятся. Чего? Я уеду, а им жить…

При голосовании предложение Донгурака прошло с небольшим перевесом.

Я еще поспорил с руководителями хошуна, но получил от них кличку правого уклониста, с тем и уехал. Богданов отправился со мной. Санча остался.

На этот раз «черная быстрая» почти не капризничала, и Дажи доставил нас в Кызыл целыми и невредимыми.

Сразу по возвращении я пошел к Пюльчуну.

Никогда не видел я нашего генерала таким озабоченным и расстроенным.

— Беда, беда!.. Вовремя ты приехал. Сегодня заседание ЦК. Подготовься. Будешь выступать. Расскажи все, как было.

Не успел я набросать в записной книжке маленький конспект, не успел собраться с мыслями, как позвали в кабинет Шагдыржапа. Там, кроме генсека, были Чурмет-оол, Дондук, Соян-оол, Сандык.

Пюльчун тихо перемолвился с Шагдыржапом. Генсек взглянул на меня.

— Давайте сначала послушаем сообщение нашего представителя на собрании по классовой борьбе в Улуг-Хеме. Давай, Тока. Только не тяни.

Волнуясь, сбивчиво доложил обо всем, чему был свидетелем.

— Кежеге режут. Насильно! Скот режут. Каждый день — десятки волов, пять-шесть кобылиц, сотни овец идут под нож. Хуже грабежа!

— Везде скот режут, не только в Улуг-Хеме. Я только что приехал из Чадана — там то же самое. И никакого грабежа тут нет. Этот паренек горяч немного. Преувеличивает! — Чурмет-оол захохотал.

Его смех подстегнул меня:

— Новую жизнь нельзя распространять с помощью ножниц! Комитетчики во главе с Донгураком никакой работы среди аратов не ведут. Окружили себя людьми, которые любят только поесть да выпить. Ни о каких задачах партии они не думают, а поведением своим только развращают молодежь. По каким законам они действуют? Кому на руку такая жестокость? Донгурак первый голову под ножницы подставил — герой! Это называется де-ма-го-гия!

Чурмет-оол и Соян-оол громко переговаривались между собой, смеялись.

— Тише, товарищи! — призвал их к порядку Шагдыржап.

Чурмет-оол попросил слова.

— То, о чем беспокоится этот парень, не новость. Я побывал в Чадане, Алдын-Булаке, в Суг-Аксы. И там на собраниях режут кежеге. Выходит, народ в своей массе понимает, что надо бороться с пережитками. Сознание народа выросло! И мясо, конечно, едят. Чего же волноваться? Правильно, едят. А что, голодом людей морить, когда идет ответственное собрание по классовой борьбе? По классовой борьбе, товарищи! Да, конечно, какое-то количество скота прирежут. Так ведь для общего дела не жалко. Это привлекает народ на сторону партии и революции. Араты довольны, что на собраниях кормят хорошо. Никого второй раз звать не надо: только узнают о собрании — сразу едут… Вот насчет конфискации скота я что-то не слышал. Может, это и правда, а может — нет. Парень недавно приехал. Еще ничего толком не знает. А может, нарочно пугает. Сначала надо проверить…

Меня подмывало возразить ему, спорить с ним, доказывать свою правоту. Ведь все, о чем я говорил, было на моих глазах. Как же так? Пюльчун сдержал мой порыв, выступил сам.

— По-моему, вопрос, поднятый Токой, очень важен. Нельзя считать пустяком беззакония и безобразия. Это же факт — попираются права свободных граждан: насильно режут косы, отбирают и забивают скот, не считаясь — беден ты или богат. Действительно, страдают от этого прежде всего беднейшие араты… Да, Тока молод, недавно приехал. Это все верно. Но он правильно понял, что таких беспорядков быть не должно. А вот некоторые наши товарищи — и возрастом постарше, и никуда не уезжали — видели то же самое, но ничего плохого не заметили, мер никаких не приняли. Мало того, поднимают на смех нашего представителя!

Ему возразил Соян-оол:

— Не хотел говорить, но скажу… По-моему, товарищи Пюльчун и Тока преувеличивают. Я недавно тоже был в Улуг-Хеме. В Ийи-Тале был. В других местах… И ничего страшного не обнаружил там. Ну, резали бычков. Баранов резали. Для чего резали. Для еды! Резали по согласию состоятельных людей. Эти люди готовы все отдать. Пусть кто-нибудь скажет, что я говорю неправду. Разве согласился бы прежде богатый человек кормить всех, кто собрался на шуулган? Ну, скажите? А теперь он с радостью отдает столько, сколько надо. Понимает: не отдаст — силой возьмут. Потому что у аратов — власть. У партии — власть. Вот так. А больше ничего и не случилось. Пюльчун говорил: я нарочно не замечал беспорядков. А что делать, если я ничего такого не видел? Не снимают же сапог, если рядом речки нет!

— Не согласен я с вами, товарищи! — Шагдыржап прокашлялся. — Надо признать, что все мы проглядели серьезное нарушение. Не надо большого ума, чтобы лишить аратов скота, отнимать его у всех без разбора. Чего мы этим добьемся? Восстановим народ против партии, против власти. И только. А зачем это нужно? Кому нужно?! Кому мешают сегодня кежеге?, В этом ли главное? Странно, что некоторые товарищи не понимают это. Предлагаю направить меня в Улуг-Хем и прекратить там левацкие действия. Нет возражений?

Центральный Комитет согласился.

Поездка Шагдыржапа по западным хошунам положила конец «удивительным» собраниям, которые назывались собраниями классовой борьбы… Но небо Тувы очистилось не сразу. Потребовалась еще большая, длительная борьба.

Глава 9

Кочующая Тува

Видно, не суждено мне было постигнуть секреты планирования. К радости моего, ни на что не способного, начальника Данчай-оола, который больше всего боялся, как бы его не сместили с поста, меня постоянно посылали с различными поручениями ЦК, так что в плановой комиссии я почти не появлялся и редко нарушал затхлый покой этого учреждения. Его задачи так и оставались пока невыясненными.

Вот и снова вызвали меня к Шагдыржапу.

— О первой партийной чистке слышал? — спросил он.

— Слышал, тарга.

— Так вот. В партии стало много случайных людей. Кто только не пролез в нее — и ламы с шаманами, и реакционные чиновники, и феодалы… А ведь мы создавали ее как партию трудовых аратов. Но что же получается? Самый жестокий хемчикский феодал Буян-Бадыргы, оюнский нойон Далаа-Сюрюн, злейший эксплуататор улуг-хемских аратов Сонам-Байыр находятся в рядах партии. Они влияют на ее политику, вмешиваются в ее руководство! Сколько вреда они причиняют! Бедняки-араты хотят вступить в партию, а им говорят: «Ты неграмотный. У тебя нет времени посещать собрания, потому что ты пасешь скот у людей. Как ты будешь в партии? У тебя нет ни коня, ни хорошей одежды». Вот ведь что говорят! И не принимают…

Шагдыржап понюхал табаку, прочихался и зашагал по кабинету, расчесывая пятерней густые волосы.

— Значит, пришло наконец время вымести из партии этих людей? Правильно я понял, тарга?

— Точно. Вот мы тебя и посылаем председателем комиссии в Дзун-Хемчикский хошун. Учти — поручение очень серьезное. Это будет потруднее собраний классовой борьбы!

Он обмакнул кисточку в тушь и начал быстро писать на тонкой бумаге с красными линейками.

Вручив мне удостоверение, Шагдыржап пожелал успеха и попрощался.

По дороге я забежал в один из считанных двухэтажных домов, про который говорили, что он «как гора». Без стука распахнул дверь. Тот, кто был мне нужен, оказался на месте. Уже не удивляло, что хозяин кабинета мирно подремывал за столом. Темнолицый, с бритой головой, в халате, он вяло поздоровался.

— Вы тарга Сандык? — почтительно спросил я его.

— Ну, я. По какому делу?

— Тарга Шагдыржап послал. Сказал — иди к председателю чистки, спроси, как проводить работу.

Сандык и ухом не повел.

Не обращая на меня никакого внимания, он снял приставший к рукаву волосок, поднес его к глазам, словно нитку вдевал в иголку, и, внимательно рассмотрев, дунул. Потом, будто исполнив значительное дело, поглядел в мою сторону.

— Постановление о партийной чистке есть. Чего тебе объяснять? Я и сам не знаю, как ее проводить. Она же первая… А ты человек образованный. Разберешься!