Черные небеса

Ной подложил полено в огонь. Костер задымил и защелкал с новой силой. Звук показался ужасно громким, почти как выстрелы. Такой мог разноситься очень далеко. Ной затаил дыхание и прислушался, стараясь за шумом костра различить шорохи леса.

Скрип деревьев, торопливый треск крыльев взлетающей птицы, свист ветра, между стволов.

Хруст снега.

Хруп, хруп, хруп. Размеренный, механический звук.

Ближе. И ближе.

Ной встал на ноги. Кто-то шел по снегу, направляясь к костру. Шаги раздавались со стороны нарт, Колотун ушел в противоположном направлении.

Он поднял винтовку, и, стараясь не шуметь, вогнал патрон в ствол. Медленно обошел костер, встав так, чтобы пламя разделило его и незваного гостя. Присел и направил винтовку вперед.

Среди стволов показалась темная фигура.

— Те-ло!

Ной вздрогнул и поспешно опустил ствол вниз. Принцесса вошла в круг света от костра и нерешительно остановилась, крутя головой. Ной поднялся на ноги и пошел ей навстречу.

— Ной! Ной! Ной!

— Господи, я уже думал, ты совсем ушла!

— Еда ходить лес!

— Иди сюда. Не бойся.

Снег в котелке растаял, и Ной повесил его над огнем кипятиться. Они с Принцессой устроились на бревне. Девушка смотрела на костер, не отрываясь, напряженная, будто готовая в любой момент вскочить и бросится в темноту, откуда пришла. Левая щека у нее была испачкана — мазок крови, от угла губ почти до самого уха, будто она небрежно вытерла окровавленный рот. Ной зачерпнул снег и стал осторожно оттирать ей лицо. Девушка почти не реагировала, целиком отдавшись созерцанию пламени.

Колотун был прав: она охотилась. И охота, видимо, прошла успешно. Ной представил, как она ела сырое, еще теплое мясо и с горечью покачал головой. Зверь. Во многом все еще зверь.

— Покажи руки, — попросил он.

На пальцах и под ногтями тоже были следы крови. Смазанные, будто она облизывала их. Хотя, скорее всего, облизывала.

— Нельзя так делать, — наставительно сказал он, обтирая ей пальцы. — Понимаешь? Нельзя!

— Чего нельзя? — раздалось из темноты.

Ной поспешно повернулся за винтовкой, схватил ее за ствол и увидел, как из темноты выходит Колотун.

— Фу, господи! Я думал чужак.

Колотун подошел к костру, сложил на снег свой скарб и, стянув перчатки, стал греть ладони над огнем.

— Да нет здесь никого. Смотрю, вернулась наша охотница. Ну как, успешно?

— Да уж, — сказал Ной. — Вся крови перемазалась.

— Значит, нашла что-то… Ты ее не одергивай. Пусть делает так, как знает. Своими запретами ты ее только запутаешь. Эх, как бы ей объяснить, что и нам мясо не помешает?

— Она как зверь охотится. Я не уверен, что нужно это поощрять.

— А здесь только зверю и выжить. Ты погоди, мы и сами скоро такими будем.

Оставив Принцессу возле огня, Колотун с Ноем подтащили нарты ближе к убежищу. В воду кинули несколько угольков и, выдержав ее пару минут, засыпали концентрат. Несмотря на удачную охоту, от своей порции Принцесса не отказалась. Мало того, даже потребовала ложку, чем вызвала саркастическую усмешку Колотуна.

Потом он вдруг как-то сразу потух, умолк. Сидел и, не отрываясь, смотрел на огонь. Ной поерзал на бревне и неожиданно для себя самого спросил:

— Ты правда до Поиска священником был?

Тот усмехнулся уголком рта и сказал:

— Да. Был.

— А что ушел?

Колотун вытянул ноги ближе к огню и, все еще не отрывая от него пустого взгляда, заговорил:

— Я, между прочим, вел исповедальную группу. Ни много, ни мало. Недолго правда, но для парня двадцати лет отроду — это огромная удача. Начало будущей карьеры. У меня отец преподавал в семинарии, он и протолкнул. Группка была так себе, но и не быдло. Ребята всего на несколько лет меня моложе. Я проработал с ними почти год, а потом пришла Мамочка.

Ной присвистнул.

— Так она была в твоей группе!

— Была. Только тогда Мамочки еще не существовало. Эти прозвища Ушки потом приклеил. Для всех она была Марией. А для нас в группе — Скороговоркой.

— Почему?

— Она довольно сильно картавила, особенно на собраниях. В последнее время стало получше, а тогда совсем плохо было. Все время бормотала про себя скороговорки, думала, что это поможет.

— Помогало?

— Почти нет, а когда волновалась, ее вообще трудно было понять. Часто она волновалась. Беспокойная была. Все к сердцу принимала. Ко мне в группу она попала после того, как устроилась общественной нянькой. Возилась с малышами, которые сами едва только начинали говорить. Родители любезны, для своего ребенка ничего ведь не жаль, так что она не бедствовала. Хорошая работа. И многие это понимали. К несчастью для Мамочки.

— Почему к несчастью?

Ной знал ответ на этот вопрос, но чувствовал, что Колотун ожидает его. Тому хотелось выговориться, это ясно читалось в его голосе, в том, с какой горечью он произносит слова.

— Ты знаешь такое выражение: «Место под солнцем»?

— Да. Растению нужно место под солнцем, чтобы расти.

— Не только растению. Всем. Но вот проблема всегда возникает одна и та же: мест таких мало, а желающих занять их — много. За место под солнцем нужно бороться, потому больше шансов всегда имеют те, кто пробивается к нему самостоятельно. Мамочка была не такой.

— Да уж…

— Да уж. Ее с самого начала там травили. Стали на нее жаловаться, дескать, не подходит для работы. Сама говорить не может, чему детей научит. А с детьми-то у нее все нормально было, это с коллегами сволочами она срывалась. Очень ее доставали. Каждый день. Все время. Ее у нас в группе жалели, но что поделать?

— Мамочку поперли?

— Конечно. Добились комиссии, та назначила ей срок аттестации. Дали Мамочке две недели на подготовку. Черт, я как вспоминаю, у меня до сих пор внутри все клокочет. Она повторяла свои скороговорки бесконечно, она училась правильно дышать, она читала на собраниях стихи, а мы все перебивали ее, заставляя сбиваться и начинать снова. Групповые исповеди превратились в тренировки. Ей очень трудно это давалось, но прогресс был просто удивительный.

Колотун немного помолчал, ковыряя в костре кочергой.

— В тот вечер собралась вся группа. Мы сидели и ждали. Мамочка пришла как обычно. Вовремя. Села. Посидела немного и разрыдалась.

— Прокололась на комиссии?

— Не просто прокололась. Она туда пришла, ей стали задавать вопросы, а она молчит. Молчит и все. Чувствует, что не может сказать. Рот открывает, и не может.

Завозилась Принцесса. Она отставила в сторону свою тарелку, придвинулась к Ною, прижалась к нему потеснее и закрыла глаза.

— И ничего нельзя было сделать? — спросил Ной.

Колотун покачал головой.

— Некоторое время я рыпался. На самом деле, Церковь в Городе может сделать очень много. Но не в этом случае.

— Тебя не послушали?

— Слушали. Очень внимательно. Очень сочувственно. А потом начинали нести такую ахинею, что я просто терялся. Выходил в полной уверенности, что все правильно, что с Мамочкой поступили справедливо, а я идиот… За словами можно упрятать все, Ной. Любую подлость — все. Только, видя Мамочку, я снова приходил в себя. Вот в то время я и подумал: на кой ляд мне нужна такая Церковь, которая способна оправдать все, что угодно? Я увидел, для чего нас готовят — вылизывать дерьмо тех, кто нас кормит. Вот так… С отцом разругался. Вдрызг.

Колотун усмехнулся и снова покачал головой.

— И ты ушел в Поиск?

— Да. Хотя, вобщем-то, случайно. Попалась на глаза вакансия священника в оперативном. Пошел ради интереса узнать и встретил Ушки. Тот как раз группу набирал. Вот я, недолго думая, подписал и себя, и Мамочку.

— Все-таки священником.

— Это из-за отца. Так и не успел я с ним помириться. Его лопастью ветряка задавило. Они с матерью возвращались с группового, когда эта штука завалилась. Отца насмерть, а мать еще двое суток прожила.

Колотун помолчал, пошуровал кочергой.

— Вот такая сказка на ночь.

Ной не ответил.