Последний Каин

Несмотря на очевидную глубокую заинтересованность в разговоре, проявляемую обеими участницами, со стороны их обсуждения смотрелись скучновато. Женщины сидели, сдвинув головы и перебрасывались терминами нынешней московской деловой реальности. Только и слышалось — «пиар… наезд… откат… прессовка…» Возможно, это было бы занимательно для российских экономистов, но не для рядового зрителя. Из нескольких часов, отснятых мною на видео в каюте Маши и Веры Павловны, в дело могли пойти максимум две-три минуты.

Зато последний из неохваченных участников по имени Петро Бандура оказался источником множества замечательных кадров. До попадания в шоу Петро проживал в палатке на киевском Майдане. Как известно, эта площадь время от времени заполняется оранжевыми демонстрантами. Потом массовая демонстрация рассасывается, и на вахте остается небольшая группа самых упрямых оранжевых революционеров. Но и этим время от времени требуется отлучиться по собственным личным делам. И лишь поистине самоотверженные не уходят с Майдана вовсе. Назовем их хроническими оранжевыми революционерами. Понятия не имею, где и когда они справляют эгоистические нужды своего организма.

Петро Бандура был именно таким, хроническим. Чичкофф поселил его вместе с Герингом, уповая на то, что предполагаемая несовместимость скинхеда с оранжевым подарит нашему шоу немало выигрышных ситуаций. Кажется логичным, но на самом деле такой расчет вовсе не очевиден. Чересчур разные миры не входят в зацепление вообще. Нечего даже мечтать о настоящем конфликте между южноафриканским зулусом и, скажем, ирландским христианином. Зато поселите того же ирландского христианина-католика рядом с ирландским христианином-протестантом, и вы увидите, какие чертовы искры полетят.

К счастью, точек соприкосновения между Бандурой и Герингом оказалось существенно больше, чем различий. Как выяснилось, оба ужасно любили ходить строем, причем не просто так, а непременно к светлому будущему. Оба мечтали выстроить массы в колонну и так, колонной, маршировать, непреклонно сметая с пути любые зловредные помехи. Разногласия, если и были, касались сугубо частных вопросов, например, параметров колонны.

Петро отстаивал построение «двенадцать в ряд», упирая на то, что некогда сам Спаситель сформировал по тому же принципу первый ряд своего наступающего воинства. Тем самым Бандура как бы претендовал на определенную преемственность по отношению к великому образцу и даже временами намекал, что, мол, Сам так и продолжает шагать впереди в белом венчике из роз.

Подобные мотивы встречали насмешливо-враждебную, а то и злобную реакцию Геринга. Спаситель не являлся для него авторитетом в силу своего подозрительного происхождения. Напрасно отрицал обиженный Бандура наличие ядовитых корней в родословной носителя белого венчика: тренированный нос скина чуял миазмы проклятого племени даже сквозь толщу двух тысячелетий. По мнению Геринга, подлинно арийскую чистоту обеспечивало только построение по девять.

— Девять, и не иначе! — восклицал он, сжимая кулаки. — Священное число северных гипербореев, небесная цифра буддийских ариев!

— Фашист! — гоголем вскакивал навстречу врагу хронический революционер Петро Бандура.

— Коммуняка! — не оставался в долгу скин.

Но до драки дело все же не доходило: несмотря на бездонную идеологическую пропасть между числами девять и двенадцать, оба противника еще помнили печальные итоги последней неосмотрительной схватки их духовных отцов.

Так прошло несколько дней. Чичкофф безвылазно сидел в своей каюте. Я начал привыкать к слепящей голубизне, к покачивающейся палубе под ногами. Работы хватало: новые съемки, просмотр уже отснятого, подготовка аппаратуры, автоматики. Старый сухогруз, покряхтывая машиной, полз по спокойному океану, то и дело меняя курс, поворачивая то на запад, то на восток… Куда мы шли? И откуда? Какую цель преследовали эти внешне бессмысленные маневры, эта нелепая секретность? Запутать кого-то? Но зачем?

На пятый день плавания мы подошли к заросшему тропической растительностью небольшому островку и бросили якорь.

Чичкофф дал мне двое суток и шестерых тихарей для того, чтобы расставить по острову автоматические видеокамеры. В жизни мне не приходилось так много работать. Площадь острова не превышала четырех квадратных километров. В середине его возвышалась гора — по всей видимости, тот самый уснувший вулкан-папа, которому этот одинокий клочок суши был обязан своим происхождением. Крутые склоны вулкана были покрыты труднопроходимыми зарослями, что уменьшало полезную территорию как минимум вдвое. Зато ближе к берегу джунгли становились намного дружелюбнее. Я отметил для себя большое количество кокосовых пальм и веселый ручеек с хорошей пресной водой.

К нашему приезду на острове уже находилась бригада темнокожих рабочих с четырьмя надсмотрщиками-тихарями. В их задачу входила подготовка съемочных площадок: двух жилых лагерей для участников, а также большой поляны для проведения конкурсов. Три эти точки соединялись между собой прорубленными сквозь джунгли тропинками. Все это выглядело сработанным на славу; в ключевых точках тропинок, вокруг поляны и лагерей торчали наблюдательные гнезда и крытые помосты, установленные на развилках высоких деревьев, вершинах отдельно стоящих скал, а то и просто на длинных сколоченных вместе жердях. Кому-то это неприятно напомнило бы сторожевые вышки вооруженной охраны, но я не жаловался: трудно было придумать более удобные места для размещения моих камер.

На третий день две моторные шлюпки доставили на остров участников. Чичкофф еще на корабле разделил их на две группы, снабдив соответствующими головными повязками. В команду «красных» входили артистка Клара, кипрская Маргарита, Геринг, его сосед по каюте Петро Бандура, чукча Николай, Катя-Укати, Фима-покер и Джанки. Последнему, как видно, выдали дозу непосредственно перед высадкой, и его счастливая отрешенность явно раздражала остальных, мучимых понятным беспокойством.

Племя «синих» состояло из капитана Кузнецова, кримпленовой Вали, идиота Крыжовника, чеченца Ислама, москвички Веры Павловны с ее новой подругой Машей Шалой и двух близнецов-футболистов Муртаза и Георгия.

По своему предыдущему опыту я знал, что первые несколько суток участники чувствуют себя неловко. Многие из них видели друг друга впервые. А ведь помимо знакомства с будущими друзьями-конкурентами им предстояло еще и решить непростые проблемы пропитания и ночлега. Гм… непростые? Непростыми эти проблемы можно было бы назвать, если бы речь шла о нормальном шоу. В шоу господина Чичкоффа эти проблемы имели все шансы превратиться в неразрешимые.

Как правило, организаторы снабжают актеров едой и минимальными средствами жизнеобеспечения — это общепринято, даже если и не всегда попадает в кадр. Как правило — но только не по чичкоффской задумке. Здесь каждое племя получило всего лишь по паре неуклюжих мачете — и больше ничего, ни единой рисинки, можете мне поверить. Озадаченный этим странным фактом, я связался с Чичкоффом по выданному мне переговорному устройству. Участники продолжали безуспешные поиски сундука с продовольствием, и для пользы съемок я хотел знать, стоит ли мне ходить за ними с камерой в ожидании того, что схрон будет наконец обнаружен.

Чичкофф иронически хмыкнул.

— Можете не стараться, господин Селифанский. Лучше поищите другой сюжет. Кроме мачете этим ленивым свиньям не положено ничего. Шоу ведь называется «Выживание», не так ли? Вот пусть и выживают. Конец связи.

Моторола щелкнула и отключилась. Отключился на какое-то время и я — в очередном приступе изумления. «Ленивые свиньи»?.. Раньше продюсер не позволял себе подобных выражений.

Съемка продолжалась до наступления темноты — попеременно в обоих лагерях. Тихари в сторожевых гнездах и на тропинках наставляли на меня стволы автоматов, но, узнав, пропускали без звука. Поначалу это пугало, затем вошло в привычку. В конце концов, в этой игре я был всего лишь оператором. Затем я вызвал моторку и вернулся на сухогруз просматривать материал. Чичкофф ждал меня в аппаратной. Он выглядел довольным. Видеокамеры работали исправно. Пожалуй, ни одно действие участников, ни один их важный разговор не ускользали от наших объективов и микрофонов.