Пленник мечты

Гавину не хотелось спорить, независимо от того, какие чувства обуревали его. Он вздохнул.

— Теперь это ничего не значит. Дело уже сделано.

— Так ты вернешься назад? — с надеждой спросила она.

— Нет.

Риа пришлось наконец согласиться.

— Очень хорошо, но тебе это не понравится.

***

Над ними возвышался Галлхиел. Зубчатые башни на стенах упирались в небо, серый камень казался серебристым на голубом фоне. Для Риа он был прекрасным — ведь это был ее дом. Для Гавина это была цель, к которой он стремился. Лаоклейн Макамлейд должен умереть, и тогда Галлхиел будет принадлежать ему.

К ужасу Риа, Гавин не оставил ее возле ворот. Он вошел рядом с ней, даже когда стражник сообщил об их появлении.

Гавин впервые оказался за стенами Галлхиела, и то, что он увидел, усилило его желание обладать замком. Здесь, в отличие от Аирдсгайнна, все свидетельствовало о процветании и благополучии. Плиты мостовой были очищены от навоза и старой соломы. Стены, камни, бревна были в хорошем состоянии.

Взгляд Риа устремился на отца. Она никогда не видела его таким мрачным и сердитым. Сердце у нее замерло, когда его тяжелый и твердый взгляд скользнул от нее на Гавина.

— Ну что ж, Риа, у тебя есть какое-то оправдание?

— Нет, отец, — ее голос слегка дрожал. — Это Гавин. Из Аирдсгайнна.

Взгляд Макамлейда стал более жестким, и Гавин расправил плечи. Бог свидетель, он не выказал ни малейшего страха перед своим врагом.

Лаоклейн оценивающе осмотрел его с ног до головы - от нечесаных волос до старой потрепанной туники и босых ног.

— Что ты здесь делаешь, парень?

— Я хотел, чтобы Риа в безопасности добралась до дома. — Хоть он и считал себя мужчиной, но выдержать такой взгляд было трудно.

У Макамлейда вырвался какой-то глухой звук, но Гавин подумал, что, должно быть, он ошибся, приняв его за смех. В лице этого человека не было заметно никаких признаков смеха.

— Я думаю, Риа и сама могла бы спокойно добраться до дома, раз ей удалось провести пятерых отважных мужчин всего пару часов назад.

Гавин почувствовал себя униженным и еще сильнее возненавидел Макамлейда.

— Я хотел, чтобы она была в безопасности. — Он стиснул зубы, чтобы не сказать лишнего. Он был смелым, но далеко не глупым.

Вряд ли Гавин догадывался об этом, но Лаоклейн был сильно удивлен. Он прекрасно знал, кем был этот парень. Он также знал, что парень бродил по долине, когда хотел. Еще давно он отдал распоряжение, чтобы незаконнорожденному наследнику Аирдсгайнна никто не причинил вреда. Глядя на него сейчас, Лаоклейн был рад, что не давал занести руку на мальчика тому, кто посчитал бы, что он представляет угрозу для Галлхиела. Глядя в его голубые глаза, он словно видел своего отца, но также видел, что Никейл, его управляющий, не мог отрицать своего отцовства.

Голубые глаза и черные волосы достались ему от Лесли и ее отца. Все остальное было унаследовано от Никейла — фигура, телосложение, красивые черты лица, открытый взгляд умных глаз.

Отродье Лесли доводилось родственником Риа, но Лаоклейн еще не снизошел до того, чтобы пригласить мальчика в свой дом. Стены Аирдсгайнна наверняка пропитали ненавистью его кровь, даже если Лесли до сих пор не сделала этого, а Лаоклейн знал, что она не преминула бы сделать это. Она никогда не простит смерти своих родителей, погибших от руки Лаоклейна, и не признает, что у него не было другого выхода.

— Теперь она в безопасности, — сказал Лаоклейн. Гавин понимал, что он больше не нужен, но прежде чем уйти, он повернулся к Риа:

— Я увижу тебя снова, девушка. Однажды я снова встречусь с тобой.

Лаоклейн ничего не сказал, но подумал про себя, что этого не будет. Ведь это был внук Киарра, а он убил Киарра, чтобы защитить Галлхиел. А потом он убил Каиристиону, вдову Киарра, когда она хотела отомстить за его смерть. Это сражение стоило ему и Даре жизни их первенца, их единственного сына. Он не хотел потерять еще одного ребенка, не хотел, чтобы его дочери коснулось зло, которое обитало в замке Киарра, расположенном в горах.

Расстроенная Риа быстро кивнула и несмело улыбнулась. Она знала, что теперь ей больше не разрешат гулять по долине. В этот раз она зашла слишком далеко.

— Прощай, Гавин.

— Нет, Риа. Я снова увижу тебя.

Не взглянув на Макамлейда, он повернулся и направился к воротам под пристальными взглядами стражников, стоявших вдоль дороги. Он был Гавином из Аирдсгайнна, и он никого не боялся.

Риа снова взглянула на своего отца. Наступил момент, которого она боялась больше всего.

— Прости меня, — просто сказала она, зная, что не было никакого извинения ее поведению.

— Не достаточно просто попросить прощение. Неужели тебе не жаль твоей матери?

Риа почувствовала угрызения совести, и ее глаза наполнились слезами.

— Я не подумала.

— У тебя будет время подумать. Ты будешь оставаться в своей комнате, пока я не пошлю за тобой. — Лаоклейн немного смягчился: — Впрочем, твоя мать не очень волновалась. Зайди к ней, прежде чем отправишься в свою комнату.

— Да, отец. — Риа повернулась было идти, а потом снова взглянула на него. — Я сожалею, отец, правда, но, пожалуйста, не сердись на Парлана. Это моя вина, не его.

— Парлан сможет сам ответить за себя, Риа, — сухо произнес Лаоклейн. — Ступай.

Заметив, как опустились ее плечи, Лаоклейн почувствовал жалость. Тяжело было наказывать ее, но он понимал, что если она в ближайшее время не научиться дисциплине, то появятся многие, кто попытается воспользоваться этим. Она была связана с политической властью при его жизни и с огромным богатством после его смерти. Всегда могут найтись те, кто попытается воспользоваться ею ради своей выгоды, стремясь к богатству или власти. Нет, уж лучше быть жестким сейчас и снисходительным потом, когда она усвоит этот урок.

Его мысли обратились к юноше. Что-то нужно сделать, как для безопасности Риа, так и для его благополучия. Он еще молод. И если его увезти из Аирдсгайнна, то, возможно, у него появится шанс для нормальной жизни. Если же он будет взрослеть в его моачных стенах возле Лесли, то станет таким же злобным и ожесточившимся, как те, кто вырастил злобу в его матери.

Наконец он повернулся, чтобы пройти в замок вслед за Риа, приказав слуге найти Парлана и его людей и вернуть их.

Было уже довольно поздно, когда Лаоклейн смог поговорить с глазу на глаз со своим управляющим. После ужина все было убрано, Дара поднялась в спальню, и он кивнул Никейлу, чтобы тот остался за длинным дубовым столом, поверхность которого была исцарапана тысячами ножей. Как и все в Галлхиеле, стол был старинным. По жесту Лаоклейна слуга поставил перед ними два кубка с вином.

Лаоклейн не торопился начать разговор; лицо над белой кружевной рубашкой было серьезно.

— Юноша, что приходил вместе с Риа, — сын Лесли. И твой сын.

Никейла поразили его слова.

— Мне следовало давно забрать мальчика, — наконец произнес он. — Я не хотел, чтобы это оказалось правдой, не хотел, чтобы он был моим сыном. — Но он не мог сомневаться в словах Лаоклейна.

— Он твой, — уверенно заявил Лаоклейн. — И Лесли довольно долго занималась его воспитанием.

— Слишком долго, — мрачно произнес Никейл. — Без сомнения, он впитал яд вместе с молоком матери.

Лаоклейн поднял кубок и сделал большой глоток, прежде чем задумчиво ответить.

— Он кажется сильным подростком и смелым. Он был твердо намерен довести Риа до дома в целости и сохранности, независимо от того, с кем или чем ему пришлось бы столкнуться. Нет, Никейл, мне кажется, еще не слишком поздно, чтобы все исправить. Но он вряд ли будет нам благодарен за это.

Губы Никейла сжались в тонкую линию.

— Я не собираюсь искать благодарности. Я не заслужил ее, мне нужно оправдаться перед тобой за эти четырнадцать лет пренебрежения им.

Лаоклейн печально улыбнулся:

— Не надо судить себя слишком строго. Для любого не так легко было бы признать ребенка Лесли своим собственным.