Страница 7 из 18
— Э-эх! — мотнула головой Середа, бабку свою названную до дрожи напомнив. — Тащи ступу, Микола! Восславим же традиции наши святые! А то с яблоком и то неувязка вышла…
Быстрехонько собрали еды кой-какой в узелок, одежки немного, Середа ножик в сапог спрятала — не столько для обороны, сколько для волшебства — траву там нужную срезать, крови своей капнуть.
— Как Марью найдешь, — поучает Микола, — тут уж что хочешь твори, вызволяй, хоть ветер, хоть солнце призывай. Главное — чтоб не догнали потом.
Кивает Середа, запоминает. В ступу уже забралась.
— Ну, Микола, бывай! — говорит.
— Удачи, Середушка…
Да как крикнет Середа, помелом махнет, ветер поднимет! Взвилась ступа вверх, пыль подняла! Только охнул Микола, глаза рукой прикрыв.
— Ой, ведьма-а…
Летит ступа над землей, в ней ведьма — волосы ветер запутал, черные брови насуплены, очи гневные горят! Метла ветер так и гонит, так и гонит — только свист стоит!
Берегись, Лютич!
Есть в тереме Люта одна башенка высокая — полюбилась она мне, далеко землю видать. Встану там, смотрю — красота. И кто Кощеево царство темным назвал? Это Кощей что-то темнит. Люту о царевне пропавшей ровным счетом ничего не сказал, зато меня к себе позвал, обещал увидеться, когда для встречи все готово будет. Больше недели назад обещал. Костры они там, что ли, до небес разжигают? Смолу горячую в чанах стоведерных кипятят? Ножи булатные точат, к встрече готовясь?..
Так вот, забрался я повыше, вниз гляжу, ворон в небе считаю. Лют к Кощею поехал в очередной раз, Марья в своей горнице ткет-прядет, челядь немногочисленная спит-отдыхает, на кухне лясы точит, пока не нужно ничего, я же бездельем маюсь.
Храп по двору заднему бродит, с конюшим разговаривает. Коню тоже скучно — обычно у двора днем Серый крутится, а сейчас с хозяином.
Вдруг — глядь! — по небу ступа летит! Баба-Яга, верно, мчится! Смотрю я за ней, приметил, что недалеко от Лютова дома на спуск пошла. Не иначе, гости пожаловали!
Спустился я вниз. Вроде тревожиться должен, а сердце спокойно. Вышел во двор, на крылечке сел. Жду.
Долго ждать не пришлось — появляется у ворот Баба-Яга. Годы ее согнули, тряпье какое-то ветхое вместо платья, капюшон лицо закрывает, голос хриплый только доносится:
— А что, добрый молодец, это ли дом Люта Лютича?
"Как будто ты не знаешь" — думаю я, а сам киваю, улыбаюсь:
— Нужно что, бабушка?
— Да мне бы хозяина повидать, — затянула старая. — На ночлег попросится… Не ты ли Лютом будешь?
Вот ведь зараза. И ведь скажешь, что Лют дома день через день появляется, еще пакостить повадится… Выгонять ее надо!
— Я буду! — говорю. — Чего надобно? Не ври, старая, я ступу твою видел! Отвечай, зачем пришла!
Назад отступила ведьма, оробела малость — видать, не привыкла, чтоб обман ее не удавался.
— Ну? — грозно вопрошаю я, руки на груди скрестив. — Зачем явилась?
— А вот! — говорит старуха, распрямляясь. — Царевну, тобой плененную, вызволять!!!
И как скинет плащ ветхий, как ногой притопнет!
— Ах вот ты как заговорила, карга стара…
Я заикнулся. И это Баба-Яга?!
— Ты Баба-Яга? — на всякий случай спрашиваю.
— Не веришь, пес смердящий?! — ярится гостья незваная. — Добром отдавай царевну, Лютич!
Стоит передо мной девка молодая. Юбка на ней длинная в узорах, рубаха мужская, явно большая слишком, от пояса и до вся в складки собрана, ветер в ней свободно гуляет. Волосы даже в косу не заплетены, не то чтобы платком прикрыты — на спину свисают прядями русыми, нечесаными. Глаз недобрый гневом горит, зеленью колдовской отсвечивает. И кричит на меня. Нет, по всему видно — ведьма, но чтоб Яга… Смотрел я на нее, смотрел — и откуда такие берутся?.. Посмотрел, поразмыслил, говорю:
— Нет. Не отдам.
— Хорошо подумал?! — а голосок-то, голосок неслабый какой, обороты набирает!
Я еще помолчал, потом кивнул:
— Хорошо. Или, может, еще чуток подумать?
Марья из окошка бокового выглянула, мне подмигнула. Челядинцы у окон собрались, забаву предвидя. А отчего бы не повеселиться? Гостья ведь даже Марью и не приметила — значит, не только Люта видеть не видела, каков он есть.
— А что, — говорю, — богатыри у царя Гордея закончились? Или боязно стало, раз девку послали?
— Никого не посылали, я по своей воле пошла! За царя нашего батюшку, за землю родную…
— Или нет, — голову чешу, ведьмы ровно не замечая, — скорее, и вправду не послали, а выгнали, верно? Ну, точно! Не знали бояре, куда б эту Бабу-Ягу, ведьму-разбойницу, убрать, и решили — в Кощеево царство, к Люту в логово!
— Глухой! По своей воле иду!
— Правда?!
— Да! Ради царя нашего!
— Бедная! Значит, тебе даже жалованья не выплатят, как царским-то дружинникам!
— Больно языкат, Лютич! — змеей шипит ведьма, едва ли ядом не брызжет.
— Так поговори вот с вами, со спасителями всяческими! — вздыхаю я, а сам губу закусил, от смеха ели сдерживаюсь.
Тут ведьма как головой тряхнула, слово колдовское шепнула, из рукава платок вытащила и бросила — и летит ко мне уже не платок, а синева морская. Под ноги легла, я только воздуха глотнуть успел — враз под водой оказался, ровно кто вниз потянул.
За землю все же уцепится успел, выбрался, еще и на усмешку хватило:
— Раньше платы-то морями оборачивались! — говорю. — Мельчает нынче Баба-Яга русская!
— Это ты гребня моего не видел!
— А он бы тебе не помешал — причесаться!
Только прежде чем ведьма второй раз в рукав полезла, я к ней метнулся, с ног сбил. А та ка-а-ак двинет локотком в челюсть!
— Что, язык прикусил, острослов?! — и вырывается, кулаками размахивает.
А что мне с ней делать?! Хоть четырежды Баба-Яга, а все одно — девка, рука на нее не поднимается! Вот и держу ее, жду, пока успокоится.
А терем уже ходуном ходит, стены от хохота трясутся!
— Отпусти девушку, Яр, — просит Марья, от смеха задыхаясь.
— Ага, — отвечаю, — а она тебя украдет!
— Яр?! — замерла ведьма, глазами на меня бешеными глядит. — Так ты, значит, НЕ Лютич?! А ты — Марья-царевна?
— Да, — кивает Марьюшка, — она самая! Долго же я тут богатырей батюшкиных дожидалась! Ну, на худой конец и Баба-Яга сойдет…
Лежит Баба-Яга, дурой себя чувствует — это по лицу видно. Да уж, посмеялись над ней всласть, даже жаль ее стало. Встал я, руку подал — не приняла. Ведьма. Жалей вот таких.
— И… и что, домой не хочешь? — растерянно так спрашивает девица царевну.
Улыбается Марья:
— Да пойдем в терем, спасительница, все объясню. Ты на Светояра-то не серчай, это он не со зла, а от нрава веселого… Ты и впрямь Баба-Яга?
— Нет, внучка ее, Середа, — медленно отвечает, на меня косясь.
Пожал я плечами. Пусть что хочет думает.
А Середа тем временем думала-припоминала, где же имя слышала — Светояр. Вроде как от батюшки… Так, не стоит, пожалуй, пока что сестре открываться, а то царев человек — он явно вознамерится ее в дом волочь. А руки у Светояра крепкие, это уже проверено, — и сбежишь-то не сразу! Только что Гордеев воин в Кощеевых землях делает? Да еще в доме Люта?..
Позвала Марья и меня в горницу. За стол, как хозяйка настоящая, усадила, слуга самовар поставил. Так вот, начала все ведьме рассказывать, а та слушает — и лицо все больше вытягивается, а на губах улыбка помимо воли расплывается… Тепло-тепло у Середы на душе оттого, что сестрица родная счастлива, а вдобавок гордость за нее пробирает — вот какая Марья, оказывается, смелая да удалая!
А я смотрю на ведьму — понять ничего не могу. Напоминает она мне кого-то, а кого — хоть убей, не вспомню! И судя по Марьиным бровкам сведенным — то же с ней творится.
— Ну что, Середа, отнесешь весть батюшке? — спрашивает Марья, рассказ закончив.
— Нет! — мигом ответила Середа.
— Отчего же нет, Середушка? — погрустнела Марья.
— Я… А почему этого не отправляешь? Или пред царем он повинен?
— Чуть что так сразу повинен! — откликаюсь я. — Дело у меня — другую царевну, Ясногору Гордеевну искать, потому и у Кощея в царстве — помочь он обещался… А у тебя вроде дел других, кроме Марьиного спасения, и нет.