Радужные Мосты

— Только не это, — прошептала Мили и, повинуясь нахлынувшему импульсу, приложила ладонь к раненой ноге. Воздух наполнился запахом паленой плоти. Из глаз девушки хлынули слезы, с губ сорвался тяжелый стон, переросший в очередной пронзительный крик. Верить в то, что прижигание сможет изжить убийственный яд, было глупо. Разве что замедлит неумолимый распад все еще живой плоти. Девушка дрожала всем телом, из груди вырывались тяжелые всхлипывания. Волосы растрепались и бесформенным спутанным покрывалом упали на лицо.

— Берган, мы идем за тобой твоей же тропой, — одними губами произнесла Мили, стараясь не смотреть на пульсирующую от боли обожженную голень. Как ни прискорбно было это признавать, а собственное предсказание обретало жизнь.

Вскоре раздался приглушенный, сдавленный кашель Маркуса. Воин попытался приподняться на локтях — лежа навзничь никак не удавалось отдышаться, избавиться от ощущения омерзительного смрада. Попытался и беспомощно рухнул обратно.

— Вот же проклятье, — прохрипел он, мутнеющими глазами взирая на свою правую руку, точнее на то, что от нее осталось. Рука до самого локтя превратилась в кровавое месиво, истекающее все той же коричнево-красной жижей, что и раны Брига. Кроме того, на лице воина виднелись неглубокие царапины, которые уже начали темнеть и набухать…

— И почти не больно совсем, — голос Маркуса делался все тише и тише, кожа стремительно серела.

Мили обернулась и грубо выругалась, с досады больно впившись ногтями в нежные ладони. Казалось, что все ее усилия были напрасны, и лич, пусть и издохнув, но своего вполне добился. Одного взгляда, брошенного на Маркуса, хватило, чтобы сказать — жить воину оставалось от силы несколько часов, пока омертвевшие ткани не затронут жизненно важные органы. И это при благоприятном стечении обстоятельств — если зараза, попавшая в кровь, еще раньше не отравит весь организм, превратив его в ходячий сосуд, фонтанирующий гнилостной жижей.

Мили невидящими глазами смотрела на Маркуса. На то, как кожа на его лице натягивается, черты становятся одутловатыми, из порезов начинает сочиться коричневатая сукровица. Нет, для него время уже шло не на часы, а на минуты.

— Дура! Я должна была пресечь все пути к атаке. Самоуверенная истеричка! — Мили чувствовала, как изнутри ее разрывает бессильная злость. Горькие слезы душили. Девушка выпустила амулет и вцепилась руками в неподатливую каменистую землю, словно та могла дать успокоение беснующимся мыслям. — А, может быть, то был один из хлыстов, что успел обрушился на нас, стоило снять щит? — чародейка самозабвенно погружалась в болото тяжелых, никому теперь не нужных предположений. Хотелось уйти от жестокой действительности. Пусть даже спрятаться за собственными сумбурными мыслями.

— А есть разница? — внезапно отозвался Маркус. — Что случилось, то случилось. Ты сделала все, что могла. Мы все были чересчур самоуверенны, — только теперь, осознавая, что жить осталось совсем немного, воин сдался. Даже не сдался — смирился. Всю жизнь он стремился быть лучшим в своей нехитрой профессии наемника. Отчасти это удалось. Из болезненного подкидыша от превратился в умелого бойца. Но на этом все и закончилось. Были сражения, щедрая добыча. Но все куда-то ушло, без следа утекло сквозь пальцы. Ни дома, ни семьи. А теперь, судя по полученным ранениям, не было и будущего. Лишь обида. В первую очередь на бессмысленность собственной жизни. А еще, как ни странно, на смерть. За то, что она приходит в таком непотребном виде. Сгнить заживо — такого он бы не пожелал и врагу.

Мили, которая находилась в полной уверенности, что воин провалился в беспамятство, от неожиданности вздрогнула. Маркус не только оставался в сознании, но и сохранил ясный рассудок. Гнетущие мысли немного отступили.

— Нет, разумеется, нам теперь вообще все без разницы, — девушка попыталась ободряюще улыбнуться, но не получилось. Вместо этого вышла какая-то скорбная гримаса на бескровных губах.

— Как там Вивьен? — спросил Маркус, отворачиваясь от рядом лежащего Брига, по поводу судьбы которого вопросов уже не возникало.

Мили завертела головой, выискивая глазами алхимика. Тот лежал на животе за ее спиной. На первый взгляд никаких видимых повреждений на его теле заметно не было, однако девушка уже боялась надеяться. Слишком хорошо показали себя пепельные вихри, слишком эффективно умели они убивать — ни раненых, ни калек после себя, только аккуратные кучки полусгнившей воняющей плоти.

— Я не могу двинуться, — тяжело дыша, сказал Маркус. Он в очередной раз попытался подняться, но смог лишь привстать, опираясь на локти. — Проверь его, если сможешь.

— Эй, Вивьен, — чародейке с трудом удалось встать, и она нетвердой походкой, пошатываясь, побрела к распростертому телу. При каждом шаге раненая нога напоминала о себе острой болью. Девушка слышала, как скрипят ее собственные зубы, сжатые намертво. «Только не стонать, только не стонать», — билось в голове.

Остановившись подле все еще неподвижного Вивьена, Мили тяжело опустилась на колени и неловко попыталась перевернуть алхимика на спину. Тот казался спящим, столь умиротворенным выглядело его лицо — спокойное, расслабленное.

— Дыхание кажется размеренным, — проговорил Маркус, — значит, живой. Хоть кто-то из нас уцелел. Как думаешь, Мили, успеем мы добраться до этих проклятых Мостов? — он невесело улыбнулся. — Хоть одним глазом посмотреть перед смертью. А то даже обидно получается. Мили?

Девушка молчала, сосредоточенно во что-то вслушиваясь. И явно не в слова Маркуса, вызванные в большей степени нервным напряжением и осознания того, что ни на какие Мосты они, разумеется, уже не успеют посмотреть. Разве что на заоблачные, когда отдадут богам души. Да и то при условии, что сразу не окажутся на жаровне Преисподней. А если вспомнить все, что осталось за спиной — на это были все основания.

— Мили? — уже шепотом повторил Маркус.

Чародейка обернулась.

— Мосты? — голос ее звучал глухо и отстраненно, — сейчас будут нам Мосты.

— Что снова стряслось?

— Надо, чтобы он очнулся, — Мили говорила ровно, почти обреченно. Сейчас девушка больше походила на приговоренного к смерти, которого вот-вот суровые стражники должны были возвести на эшафот. Приговоренного, полностью осознающего собственную участь, смирившегося и готового принять ее.

Однако в следующее мгновение глаза чародейки вспыхнули, она развернулась и влепила Вивьену звонкую пощечину. Времени на медленное аккуратное пробуждение у них не было, поэтому девушка использовала старый проверенный способ. При этом из ее груди вырывались уже несдерживаемые стенания. Хотелось плюнуть на все и разреветься, жалея себя, свою красивую, насыщенную приключениями и удовольствиями жизнь, которая обрывалась столь неправильно и столь чудовищно несправедливо. Между тем, веки алхимика дрогнули и раскрылись. Мили, не дожидаясь, пока воин окончательно придет в себя, выплеснула на него все, что успела понять. Ее голос то и дело срывался. Слезы текли по щекам и падали в дорожную пыль.

— Вивьен, слушай внимательно, повторять не буду, спорить нет времени. Бриг мертв, я и Маркус скоро последуем за ним, так или иначе, с этим ничего не сделать. Но у тебя есть шанс. Я бы предпочла, чтобы ты попытался вернуться обратно и сделал все, чтобы больше никто не зарился на эфемерные богатства и красоты призрачной страны. Но за нас решили иначе. Нас отсекли, более не давая шансов уйти. Значит, пойдешь вперед.

— Я никуда… — ошалело попытался вставить слово Вивьен, но Мили его даже не слушала.

— У тебя нет выбора — только вперед, с дороги не собьешься. Надеюсь, тебе повезет больше, чем нам всем. Впереди неопределенность, но она стоит того, чтобы рискнуть, а не сдохнуть здесь с нами.

Вивьен выглядел до крайности растерянным, его взгляд метался с Маркуса на чародейку и обратно. Чуть ли не впервые в жизни он не знал, как ему поступить. Бежать, оставив товарищей лицом к лицу с опасностью, он считал недостойным себя как мужчину, воина. С другой стороны все усилия и уже потерянные жизни стали бы напрасными жертвами, погибни они сейчас все. Более того, отшельничество научило его выживать и думать лишь о себе.