Страница 17 из 120
Сергей хотел заметить ему, что решено-то, мол, решено, да не рано ли: три года до окончания школы, и потом, неплохо бы поставить в известность родителей, но, взглянув на увлеченную физиономию Дрюни, неожиданно для себя уяснил, что, быть может, и не надо в эти отношения вмешиваться, может быть, им и в самом деле виднее, и пускай все происходит так, как оно происходит. Годы, в крайнем случае, откорректируют. Он только подумал, что с Веткой у них было совсем иначе: не так быстро и без какой-либо определенности, но с другой стороны и время сейчас иное, отплывает в прошлое целая историческая эпоха, и не стоит, наверно, использовать прежние установки. Ему представилось ясно, что их с Веткой жизнь до некоторой степени завершилась, ну, быть может, не завершилась, но перешла в иную категорию измерений, в категорию старшего родительского поколения: образуют ли Дрюня с Мусей семью, не имеет значения, может быть, и расстанутся, учиться еще три года, но вот с Веткой они точно уже перевалили за середину, и, наверное, следует быть готовым к наступающей осени. Он представил себя седого, с замедленными движениями, как он вечером спускается в сад и вдыхает лиственную прохладу, и как Ветка, чуть горбясь, берет его под руку, и как долго смотрят они на остывшее солнце. Он, конечно, умом понимал, что будет это еще не скоро, но одновременно и чувствовал, что это все-таки будет, и фатальная неизбежность наполнила его не грустью, а умиротворением. Словно ничего другого ему и не требовалось.
И, заколотив последний, укороченный лист, он с удовлетворением выпрямился, обозревая работу:
— Ну, ребята, я думаю, что на сегодня достаточно. Это надо же: оба ската отремонтировали. Вот, что значит работать с квалифицированными помощниками. А теперь — умываться и ужинать, как положено. Поглядим-поглядим, что нам там приготовила Виктория Александровна…
Он обернулся к дому, где в трех окнах отражался закат, Ветка в этот момент как раз появилась на заднем крыльце и махала рукой, немного поднимаясь на цыпочки:
— Давайте заканчивайте!..
В легких сумерках белел ее фартук, обшитый красными петухами.
Дрюня солидно кашлянул.
— А когда будем рейками обивать? Не обить, так после первого же дождя покоробится…
Ему, видимо, нравилось чувствовать себя настоящим хозяином.
— Завтра, завтра, — ответил Сергей. — Не успеем уже сегодня, темнеет. Вообще, любое дело должно быть в охотку. — Он, напрягшись всем телом, потянулся до хруста в суставах. — Эх… сейчас навернем чего-нибудь аппетитного. Муся, ты не откажешься разделить с нами трапезу?
— Не откажусь, — с достоинством ответила Муся.
— Ну и правильно, я считаю, что ужин мы заслужили. Только дома предупреди, чтобы тебя не искали. Сбегай быстренько до родителей. Муся, ты меня слышишь?..
Муся, однако, не отвечала. Она стояла на лестнице, сильно вывернувшись назад, и смотрела куда-то в травяной переулок. Там по тропке между крапивой и лопухами, словно крадучись, передвигалась ссутуленная фигура. Человек ступал, будто ноги его проваливались по щиколотку, и уже отсюда можно было понять, что он основательно нагрузился.
Кажется, это был Евсей.
— Муся, очнись!
Девочка Муся вздрогнула и, как будто во сне, медленно оборотилась к Сергею. Серые пустые глаза казались громадными.
Она словно вдруг впала в состояние летаргии.
— Кажется, мне пора, дядя Сережа…
— Что с тобой, Муся?!. — пугаясь, крикнул Сергей. — И куда ты пойдешь? Дрюня, скажи ей: сейчас будем ужинать!..
Он воззвал к почему-то притихшему Дрюне.
Однако, Дрюня на его призыв не откликнулся, а напротив, припав к черни толя, осторожно, но в то же время и торопливо спускался по скату. Вот он зацепился руками за ободранный край, мягко свесился и спрыгнул в просвет между стенкой и деревянным заборчиком.
Сергей услышал, как зашуршала крапива.
— Куда вы, ребята?..
Ответом ему было молчание.
Евсей между тем подошел и оперся на невысокие колья ограды.
Сумрачная потертая физиономия зашевелилась.
— Николаич, спустись-ка на пару слов!.. Подойди, говорю, разговор намечается…
Рука его призывно махнула.
Сергей в три секунды оказался у задней калитки. Ему очень не хотелось связываться с Евсеем. В самом деле, наверное, на бутылку сшибает.
— Ну. Чего тебе надо?
Евсей, однако, не торопился: почесал грязь щетины и ухмыльнулся, продемонстрировав зубы. Двух передних у него не хватало.
— Невежливо разговариваешь, Николаич, — отметил он. — Ни тебе «здравствуй», ни чтобы здоровьем поинтересоваться. А здоровье, между прочим, у меня неважнецкое. Но — пришел вот, не посмотрел, что голова сегодня отваливается. Постарался, — а тут такое неуважение…
От него несло духом давней немытости, ветхий мягкий пиджак протерся на сгибах до ниток, а засаленный свитер едва прикрывал, по-видимому, незастегнутую прореху.
Сергей сказал резковато:
— Вот, что Евсей, у меня тут совсем нет времени. Излагай свое дело, и давай разойдемся. Но учти, что я в долг тебе уже не поверю…
Евсей снова осклабился.
— А мы в долг и не просим. Насчет «в долг» это я и сам могу поспособствовать. А пришел я сказать, что на этот раз — все, закончили. Было тебе, Николаич, последнее предупреждение. Как в театре, значит, третий звонок. Так что, если чего — пеняй на себя…
Он нахально и угрожающе подмигнул диким глазом, хмыкнул, кашлянул и уже повернулся, чтобы уйти, но придушенно захрипел, потому что суровые пальцы схватили его за лацканы:
— Кто тебя подослал?
Хватка была железная. Евсей дергался, посинев, бил с размаху ладонями, но освободиться не мог и барахтался, словно мышь, придавленная капканом:
— Пусти… пусти…
— Альдина? — спросил Сергей, дыша в щетину грязного подбородка.
— Пусти… Задушишь…
— Я спрашиваю: Альдина?
— Она…
— А Котангенса… учителя Перевертова… тоже — предупреждали?
— Ничего я не знаю… Сумасшедший… Пусти!..
Евсей все же вывернулся из сомкнутых пальцев и, предусмотрительно отскочив метра на полтора, будто тронувшийся, заскреб себя ногтями по горлу.
— Чокнутый… Так же убить недолго… Ничего — скоро отправишься за стариком…
— Каким стариком?
— Который… ну это… по географии…
— Мамонтов?
— Фамилию не докладывали… Ты сходи-сходи, может, попрощаться успеешь…
Он дурашливо чмокнул, как будто целуя, и вдруг ринулся по переулку, топча крапиву. Миг — и опушенные стебли начали расправляться…
9
Разумеется, Сергей опоздал.
Когда он, как и был — в тренировочном рабочем костюме, с перепачканными руками и с гвоздями в кармашке на левой части груди, задыхаясь, подбежал к кирпичному трехэтажному дому, где Мамонт имел квартиру, то увидел, что у дома уже собралась небольшая толпа, окна во всех этажах открыты, а из зева парадной с заклиненной половинкой дверей, санитары в халатах вытаскивают покрытые простыней носилки, Обрисовывались под тканью детали распростертого тела.
Носилки исчезли в фургончике «скорой помощи», и машина начала выбираться из сквера, который опоясывал дом — глухо ухнула и поплыла по направлению к Первой больнице. Синий выхлоп повис в неподвижном воздухе. В толпе сразу же зашептались: Кричал-то как!.." — "Я сначала не понял, жена говорит: «Посмотри, что случилось.» — «Дверь закрыта была, пришлось вышибать…» — «Как хотите, товарищи, а что-то здесь не в порядке…» — «Ну конечно, с чего бы он так кричал?» — «Милиция, вон, милиция, они разберутся…»
Из парадной действительно выходил круглый маленький Пекка, потирая в задумчивости раскрасневшийся нос, а за ним озабоченно шествовал участковый сержант, и не менее озабоченный дядя Миша оглядывался, то и дело вздыхая. И живот его надувался и опадал под мундиром. Сразу чувствовалось, что дядя Миша в глубокой растерянности. Он остановился посередине враз сконцентрировавшейся толпы и сказал, ни к кому в особенности не обращаясь:
— Ну идите-идите, ну что вы тут митингуете?.. Ну — сердечный приступ у человека, ну — с каждым может случиться…