Смешенье

Теперь, когда улёгся гул перехода, Боб обнаружил, что слышит на большое расстояние. Он даже решил, будто они по ошибке встали на вержение камня от неприятеля. Однако звуки возникали и пропадали вместе с беспорядочными завихрениями тумана, убеждая Боба, что всё это иллюзия и происки злокозненных коннахтских фей.

Посему он прогнал наваждение и выкурил три трубки подряд, напряжённо вслушиваясь и мысленно благодаря цирюльника, вытащившего пробку из уха. В итоге сложилась следующая картина.

Впереди полоса тумана – гораздо шире, чем он полагал вначале, быть может, в полмили. Под туманом стоячая, не текучая вода. Там враги, но немного: это не позиция, которую стоит занять, а преграда, призванная замедлить натиск протестантских легионов. Дальше местность снова идёт вверх, образуя командные высоты. Большая часть якобитов там. Они кирками и лопатами ковыряют относительно сухую землю (слышны глухие удары, не чавканье болотной жижи). Когда наконец поднялся ветер, стало слышно, как хлопают полотнища. Якобиты ещё не снимались с бивуака – они не намерены отступать. С севера и с юга – то есть с флангов – располагалась кавалерия. Методом исключения можно было прийти к выводу, что пехота – посередине.

У ирландских пехотинцев не было ни длинных пик, ни выучки, чтобы выстроиться в каре для отражения кавалерийских атак. Значит, Сен-Рут должен был поставить пехоту там, где конница не пройдёт. Болото и впрямь непролазное, коли Сен-Рут заключил, что оно защитит от лобовой атаки. Палач Савойи, как называли его гугеноты, расположил кавалерию по бокам, чтобы пехоту не обошли с флангов, – следовательно, там через болото пробраться легче.

На этом отрезке якобитской линии – обращённом к правому или северному крылу армии Гинкела – всё было тихо. С южного фланга, расположенного в каких-нибудь двух милях левее, войско никак не могло выстроиться в боевой порядок, вероятно, из-за бравых и самонадеянных кавалеристов Сарсфилда, затевавших мелкие стычки с неприятелем. Слышалось перханье ружей, переходящее в отрывистый кашель, но до настоящего боя так и не дошло.

Поскольку было воскресенье, в ирландских и французских полках служили мессу. Боб слышал, как два или три священника продвигаются вдоль якобитской линии, останавливаясь, чтобы прочесть воинственную проповедь и совершить урезанный чин причащения. Он знал лишь самую малость французского и чуточку гэльского, но, несколько раз выслушав проповедь и дружные «Ура!» прихожан, вроде бы составил общее представление о том, что там говорится.

Боб прогулялся налево и поболтал с Гриром, сержантом 14-й роты. Потом сходил направо, где обнаружил английский кавалерийский полк, и обменялся впечатлениями с тамошним сержантом. Теперь можно было понять, где стоит Блекторрентский полк. Гинкел, как и Сен-Рут, расположил пехоту посередине, кавалерию – с флангов. Полк Боба стоял правее всех прочих пехотинцев, а его рота – правее остального полка; от дороги с севера их отделяла только конница.

Туман рассеялся настолько, что можно стало различить полковое знамя, примерно на выстрел оттого места, где стоял Боб, и чуть выше по склону от боевой линии. Он сходил туда и застал самый конец совещания. Полковник де Зволле угостил ротных бренди и отдал им последние указания. Боб повернулся кругом и пошёл рядом с капитаном Барнсом, который возвращался к роте.

– Ne pas faire le quartier [24], – сказал Боб, – вот что говорят священники в тумане.

Капитан Барнс был оксфордский выпускник.

– После того, что произошло в Атлоне, такого следовало ожидать, – заметил он.

– К нам это тоже относится? Никого не щадить?

– Сержант, ваше нежелание убивать ирландцев известно всему полку. Прошу вас, не превращайтесь в чудо милосердия.

Капитан Барнс был пятым сыном умеренно именитого бристольского семейства и с детства отличался живым умом. Все думали, что он станет викарием, и его решение пойти в пехотные офицеры явилось для семьи неожиданностью. В свои без малого двадцать пять лет Барнс по-прежнему выглядел начинающим богословом. Он любил командовать солдатами в бою и делал это на удивление толково, пока речь шла о традиционных боевых действиях против регулярной армии неприятеля. Такая похвала может показаться скрытой издёвкой, но на самом деле очень мало кто это умеет. Он терялся и начинал принимать ошибочные решения, когда получал приказ совершить нечто, не прописанное чётко в правилах ведения войны. В таких случаях поневоле приходится руководствоваться иными правилами, а Барнса тянуло следовать тем, каким учат в церкви. И ему хватало ума понять, что на войне это смешно.

– Вам нужен сержант-зверюга, который учинит бойню, пока вы будете заламывать руки и открещиваться от его неблаговидных поступков, – сказал Боб. – Советую поискать таких сержантов в других полках. Наш создан Черчиллем…

– Для вас он граф Мальборо!

– Вообще-то для меня Джон. Но, как ни называй, в выборе сержантов он руководствовался собственными странными вкусами, и хотя его заменили на де Зволле, вам придётся терпеть меня – если не захотите произвести в сержанты кого-нибудь из рядовых.

– Сгодитесь и вы, сержант Шафто.

Наконец туман растаял настолько, что можно было различить всё, что захочется, хотя дальние предметы и окружал колючий мерцающий ореол. Всё было более или менее так, как Боб определил на слух. За болотом поднимался холм. Ближайший склон был изрыт траншеями; их занимали ирландские мушкетёры в серых мундирах. Мушкеты у них должны были быть справные, не тот мусор, что пошёл на дрова после битвы на Бойне. С юга якобитская линия изгибалась вдоль подножия холма и скрывалась за леском. Впереди и впрямь лежала самая непроходимая часть болота, через которую вились наполненные водой колеи. В нескольких сотнях шагов вправо дорога из Атлона в Голуэй взбиралась сперва на мост, затем на длинную дамбу, ведущую через заболоченную местность.

Английская и гугенотская кавалерия расположилась у дороги. Боб увидел разом несколько полковых знамён и заключил, что это дивизия. В таком случае ею должен командовать генерал-майор – скорее всего гугенот Анри де Массю, который по-прежнему носил титул изгнавшей его родины: маркиз де Рювиньи. Маркиза и ещё двух генералов Вильгельм привёз в Ирландию весной взамен прежних, выводивших его из терпения своей медлительностью. Второй – шотландец Хью Маккей – командовал пехотной дивизией, стоявшей перед болотом, то есть дивизией Боба.

До моста и дамбы было совсем близко, так что возникал вопрос, почему кавалерия ещё не там. Ответ лежал в полумиле дальше по дороге, где к западу от дамбы высился старый замок, вернее, его развалины: четыре замшелые стены с курганами на месте башен. Однако стены ощетинились мушкетными дулами, а деревеньку под ними окружили земляные валы. От селения расходились несколько дорог, и на них стояли якобитские полки, готовые дать отпор неприятелю, пробившемуся на дамбу.

Боб много дольше, чем следовало, вглядывался в штандарты ирландских полков, силясь отыскать знамя барона Йола и понять, где стоит свечник Маккарти с ротой Партри. Однако большая часть ирландской пехоты заняла позиции дальше к югу, за болотом, более чем в двух милях от Боба, а знамёна у них были не особо большие и не особо яркие, так что разглядеть ничего не удалось.

– Превосходная позиция, – одобрительно заметил Боб. – Лучше и быть не может – для ирландцев.

Капитан Барнс сурово взглянул на Боба, но смягчился, поняв, что тот лишь констатирует факт из своего рода джентльменского уважения к неприятелю.

– Сегодня мы будем драгунами, пока не поступит другой приказ.

– Где же наши лошади, капитан?

– Мы можем их вообразить.

– Воображаемые лошади не отличаются резвостью.

– Нам не придётся на них садиться. Драгуны до места скачут верхом, а бьются в пешем строю, – напомнил Барнс. – Да, мы пришли сюда ногами, но это в прошлом. Теперь всё в точности так же, как если бы мы только что спешились.

24.

Пленных не брать (фр.)