Страница 37 из 68
И сам, швырнув в кузов обреченного «КамАЗа» пистолет и рацию, бросился к «волге». Где-то в душе шевельнулась досада, что он, по сути, сам создал себе дополнительные трудности, выбрав именно этот автомобиль. Однако переигрывать было уже поздно — как говорится, коней на переправе не меняют.
Через несколько мгновений две машины — «волжанка» и «мерс», в которые торопливо запрыгивали боевики, сорвались с места и устремились в разные стороны. Теперь нужно было успеть уйти как можно дальше, пока в округе не включился «перехват». На пыльном потрескавшемся асфальте остались гранатометы, пулемет, автоматы и… труп. Бандиты бросили все, понимая, насколько трудно им будет вырваться из кольца, которое вот-вот материализуется вокруг этого провинциального городка.
"Мерседес", едва свернув за угол в сторону автовокзала, резко сбросил скорость. Поехал неторопливо, чтобы ничем не привлечь внимания, свернул на Федеративную улицу. Не доехав до бани, вывернул налево, к новостройкам, проследовал мимо единственного в городке кинотеатра, мимо какой-то военно-строительной организации, некогда могучей, работавшей по выполнению заказов ЦК КПСС и Отряда космонавтов, а теперь жалко доживающей свой недолгий век, выехал на неширокую дорогу, ведущую в сторону от трассы. Там, в небольшом дачном поселке на берегу узехонькой речушки, у боевиков уже давно был прикуплен домик с гаражом, в котором они собирались на некоторое время спрятать машину. Да и вообще тут все было схвачено, чтобы обезопасить свое пребывание. Тем более лето на дворе, на дачах много людей, так что ничьего внимания появление в поселке нескольких новых людей привлечь не должно бы…
"Волге" и ее пассажирам задача предстояла более сложная. На нее ложилась функция отвлечь на себя все внимание «перехвата»… Автомобиль понесся вниз по Красной улице. Самурай и двое его подручных, выставив из окон стволы автоматов, просто садили вокруг длинными очередями, походя расстреливая здание почтамта, ресторан, какие-то магазины, старый универмаг, торговые палатки… Водитель, прекрасно зная свою задачу, вырвавшись на небольшую площадь, резко вывернул руль направо, в сторону Можайской трассы, к мосту через речку Руза. Он только на мгновение притормозил — и все трое его спутников, оставив в салоне автоматы, разом выскочили из автомобиля. Они рванули в разные стороны: Самурай к склону Горки, этой местной достопримечательности, где, по преданию, в стародавние времена стояла мощная крепость, один его подручный — в сторону автобусной остановки, где вполне можно было сделать вид, что ты и сам ошарашен раздававшейся из центра канонадой, второй перебежал дорогу и там остался, изображая праздного зеваку… Водителю теперь предстояла самая сложная задача. Он вдавил до упора педаль газа, проскочил мост и устремился в сторону Бородинского поля, чтобы в условленном месте в лесу бросить машину и пересесть на мотоцикл, с которым его там должен был поджидать Кермач — человек, на которого в таких делах, как спасение сотоварищей, можно было положиться безоговорочно.
…Самурай не знал еще об одном «сюрпризе», который в этот день подготовила ему судьба. Все же миром правит случай… Дело в том, что один из работников местной администрации только сегодня утром приобрел видеокамеру. И Фортуне было угодно распорядиться так, чтобы он, этот распираемый от радости работник, решил потренироваться в съемке, запечатлев открывающийся из окна третьего этажа здания вид, именно в то время, когда Самурай скомандовал подручным открыть огонь из всех стволов. Камера дрожала в руках оператора-любителя, однако он продолжал снимать разгром райотдела, стараясь захватить как можно больше деталей. И выключил камеру, только когда нападавшие разъехались и на улице остался полыхающий «КамАЗ» и одинокий труп убитого бандита.
МОСКВА, ПОЛЯРНАЯ УЛИЦА
Александр Харченко, некогда офицер КГБ, а ныне рядовой пенсионер, лежал на спине, вытянувшись во весь свой немалый рост, и пусто глядел в потолок.
О смысле жизни рано или поздно задумывается каждый из временно пребывающих на земле. Александр стал размышлять над этой философской проблемой в последнее время много и часто. В молодости все было просто и ясно: он служил отчизне, причем служил в организации, которую знал и перед которой трепетал весь мир. В те давние годы он объехал полмира, в первую очередь Португалию и другие португалоязычные страны — Бразилию, Анголу, Гвинею-Биссау… А потом, в результате всех внутренних политических и экономических катаклизмов, которые мы организовали и провели с чисто российским размахом, он вдруг оказался не у дел. Ну а когда от него ушла жена, Александр надолго и тяжело запил… Потом его бывшую жену вдруг убили, причем убили по приказу его же бывшего сослуживца, который в отличие от Александра сумел сориентироваться в нынешней жизни и стал крутым мафиози. Тогда Харченко вдруг ощутил, что вновь обрел какую-то цель в жизни, что у него появилась некая миссия на земле. Он тогда провернул целую операцию, чтобы вычислить и покарать убийц… Вычислил и покарал… А после этого у него вдруг опять не стало дела, ради которого можно было бы жить. А это очень тяжело, жить без дела и без цели. Человек на старости лет должен знать самое главное: что у него есть дети, что с его старостью и смертью не оборвется ниточка рода, которая обязана бесконечно тянуться из прошлого в будущее… Детей у него не было. Во всяком случае официальных, законных… Ну а незаконных — кто ж его знает, за такие вещи никогда нельзя ручаться, быть может, он просто не знал о таких. Зато в его прошлом были убитые — те самые ниточки, которые он убежденно обрывал, выполняя чужие приказы или повинуясь своей совести… Кроме всего прочего, не было у него за спиной ни построенного дома, ни выращенного сада, ни выкопанного колодца…
Как-то старинный приятель и сослуживец Харченко, Василий Ставицкий, прочитал ему свое стихотворение, которое неожиданно запало Александру в душу.
Как же хорошо Василий Алексеевич прочувствовал это: "за преступления свои ты сам несешь вину"! Ведь совершал Александр преступления, искренне веря, что делает это во благо Отечества. А сейчас верил?.. Александр не мог бы ответить на этот вопрос откровенно даже себе самому. Потому что не знал на это ответа.
…И вот теперь он лежал в чужой квартире, в чужой постели, с чужой женщиной. И ничего и никого в жизни у него не было. Кроме этой чужой женщины… Впрочем, она чужая не в том смысле, что чужая жена — она просто чужая, не своя, не для твоего тела, не для твоей души… И опять неправильно — для тела, для твоего тела, она вроде бы и ничего. Но не для души…
Наташка что-то неразборчиво пробормотала, поерзала под одеялом, устраиваясь поудобнее. Не просыпаясь, во сне, она придвинулась поближе к Александру, обняла своей тяжелой, сильной и пухлой, жаркой рукой, прижалась, словно чувствуя, что он мыслями далеко от нее, — и снова умиротворенно засопела. Харченко провел ладонью по ее голому плечу. Что ж с того, что он ее не любит, никогда не любил и никогда, скорее всего, по-настоящему не полюбит? Она-то к нему всей душой прикипела, сама его выделила из множества мужиков, проходивших по утрам через ее «опохмелятор», приютила-приголубила, любое его желание, любую прихоть его выполняет не просто с подчеркнутой готовностью — с откровенным удовольствием. Даже не с удовольствием, а с радостью, как нечто должное, само собой разумеющееся. Такое всегда льстит… Истосковалась баба по мужику… И он ей искренне благодарен уже хотя бы за то, что она привносит в его жизнь ту толику доброты, ласки, заботы о нем и необходимости заботиться о другом, которой ему всю жизнь не хватало.