Страда речная

На полном ходу лодку вдруг подкинуло. Рукоятку сильно качнуло вниз, мотор на несколько секунд взлетел в воздух — ослепительно сверкнул вхолостую крутящийся винт — и снова плюхнулся в воду. Виктор едва усидел, цепко ухватившись свободной рукой за борт.

Хорошо, что мотор был прочно закреплен и винтами, и тросиком, а то бы лежать ему сейчас на дне реки. Выравнивая лодку, Виктор увидел позади темный бок полузатонувшего бревна-топляка с размокшим корьем. Мотор несколько раз чихнул, но снова заработал исправно, и Виктор заспешил дальше, заботясь лишь о том, чтобы побыстрее продолжить промеры.

Мотор неожиданно заглох под самым берегом. Виктор и тут не придал этому особого значения, сразу кинулся наверх, к инструменту под зонтом. И лишь собираясь домой, с ужасом обнаружил, что двигатель заклинило. Перегрел он его донельзя. Видимо, при ударе вышел из строя насос охлаждения, а он не заметил вовремя.

Виктор вечером доказывал Веньке, что надо наказать Харитона. Нельзя оставлять его проступок без последствий.

— Брось ты пустяк раздувать. Подумаешь, пару раз вешку не туда поставил! Что, не бывает других неточностей в промерах? — возразил Венька. — Ты ему выволочку сделал — и достаточно.

— Да пойми ты, добренький человек, — разозлился Виктор, — нет в нашей работе мелочей. Сегодня Харитон со створами напортачил. Завтра небрежно магистраль проложим, съемку некачественно сделаем. Кто-то абы как промерные точки засечет. И пошло-поехало. Грош цена после этого нашим планам. Врезать надо Харитону по первое число — премии лишить, чтобы впредь неповадно было.

— Ты меня за качество работ не агитируй. А то получается, будто я против. Вон и магистраль помянул. Что, решил старым грешком уколоть? Хорош товарищ!

— Ну, начинается несерьезный разговор, — махнул рукой Виктор. — Я тебя вовсе не имел в виду. Так, к слову пришлось. А ты уж — в бутылку.

— К слову пришлось… — передразнил Венька. — Ты подумай, как будешь ответ держать перед начальницей. И вообще сейчас обо всем лучше помалкивать — меньше пересудов. Как ты поломку мотора с проступком Харитона увяжешь, а? Ведь прямой связи между ними нет.

Виктор понял, что Веньку не переубедить. Нет, была б его власть, он бы повернул все по-другому.

10

Спозаранку из трюма донеслось осторожное постукивание, цоканье молоточных ударов, звяканье цепи. Потом послышалась возня на носу: тот же приглушенный стук, потрескивание рассохшегося дерева, скрип барабана-вертушки с металлическим тросом. Шкипер готовил якорное устройство к самосплаву. У Виктора немного посветлело на душе. Самое трудное сейчас — выйти на палубу, произнести первые слова, а дальше, может, все пойдет своим чередом.

— Здравствуйте, Мартыныч! — сказал Виктор, выходя на корму. Он постарался, чтоб приветствие прозвучало бодрее. У него и дальше были заготовлены слова. Еще мгновение — и он бы произнес их, свел все на шутку, посмеялся над своим вчерашним нелепым поведением, горячностью. Но Мартыныч, не подняв головы, что-то буркнул в ответ и повернулся к Виктору спиной. Он делал в самой большой лодке дощатый настил, чтобы сподручней было класть и сбрасывать в воду якорь.

Солнце поднималось нехотя, словно с трудом пробиваясь сквозь густые болотистые испарения. Было оно бледное, почти прозрачное. День снова предстоял жаркий, безветренный.

Все собрались на носу. Харитон, причалив лодку, поглядывал вверх, запрокинув голову: ну что, мол, вы там копошитесь?

Шкипер вставил в проемы ручной лебедки четыре деревянные рукоятки-вымбовки и взялся за стопор якорной цепи.

— Давай, давай! Поехали! — Виктор навалился на одну из вымбовок. Рядом пристроилась Райхана. Впереди встал Венька. Пошли вкруговую, пружинисто отталкиваясь ногами от палубы. Заскрипел, закрутился барабан-шпиленок. Поползла ржавая цепь, стала навиваться на ребристые круглые бока.

Брандвахта дрогнула, но не сдвинулась с места. Якорь сам полз навстречу, пропахивая борозды в мягком речном дне. Но вот лапы его, видимо, огрузли до самых оснований, и плавучий дом тронулся против течения. Тяжелей задышали люди, замедлили шаг. Якорная цепь становилась все круче. Вдруг шпиленок пошел легко, словно завертелся сам по себе: якорь встал, оторвался от грунта, и брандвахта поплыла. Шкипер быстро отсоединил якорь от цепи, приклепал его к заранее приготовленному тросу. Виктор крутился возле, пытался помочь, но вдвоем тут делать было нечего.

Неуклюжее их судно плавно спускалось по течению кормой вперед. До песчаной отмели у поворота реки расстояние неблизкое, но уже сейчас было видно, что судно не минует ее, если не взять еще левее и вовремя не выбраться на самый стрежень. Мартыныч всей своей громадой давнул на румпельное бревно. Шея у него напряглась, даже под черным загаром над, воротником рубашки было видно, как по коже растеклась краснота. Сколоченный из толстых тесин руль со скрипом стал перекладываться на левый борт. Лодки, тычась носами в корму, развернулись по воде широким веером. Виктор вслед за шкипером уперся в бревно. Мартыныч покосился на него, ничего не сказал и лишь спустя время хрипло выдавил:

— Якорь надо завозить. Не совладать без него.

Действительно, хоть корма и отбилась на глубину, брандвахта накосо, бортом, шла на пески.

В лодке уже сидели гребцы и Венька с веслом-кормовиком. Виктор спрыгнул на дощатый настил к Харитону, махнул оставшимся на борту:

— Трави помалу!

Опустили в лодку якорь. Аккуратными витками уложили трос на дощатый помост.

Гребцы слаженно резали веслами воду. Венька держал огрузневшую лодку против течения так, чтобы она не отставала от брандвахты и в то же время отходила от нее в сторону, на глубину. Виктор с Харитоном по мере движения сбрасывали в воду трос. Потом поддели ломиком якорь и столкнули его за борт. Он сразу хорошо взялся за грунт. Брандвахта дернулась и пошла по дуге на стрежень, на одну линию с якорем.

Лодку подогнали к носу, поднялись на палубу и снова закружились вместе со шпиленком, выбирая трос. Дважды еще завозили якорь, пока миновали первый поворот. Тогда только расслабились, блаженно растянулись в тени вдоль борта.

Горячая работа, общие тяготы, дума о благополучном исходе вынужденного плавания по старинке, казалось, развеяли горький осадок, каждый чувствовал себя чуточку виноватым. Даже Харитон и тот молчал с утра. В работе переговаривались лишь жестами да односложными восклицаниями. Но слишком уныло это всеобщее затянувшееся молчание. И десятник начал первым. Начал по-своему, по-харитоновски:

— Ты што это, товарищ временный начальник, против моих пошледних жубов имеешь? Давеча так ломом двинул, чуть мне вшю пашть не ражворотил. Шилушка, гляжу, в тебе играет неуемная. Женишь по ошени, право шлово, женишь. Намаешша не то…

Виктор хотел ответить Харитону, сказать что-нибудь необидное, но его опередил Венька.

— Нашел о чем печалиться — о зубах. Тебе все одно их вставлять. Подумаешь, на один-два зуба больше придется.

— Шкажано, жа чужой щекой жуб не болит, — повернулся к нему Харитон. — Вот и ты так же. Да лишний жуб — лишняя денежка.

Виктор уже знал, что многолетней мечтой десятника были золотые зубы. Давно на это деньги копил. Разговор о своем будущем нередко начинает с фразы: «Вот жубы вштавлю…»

— А ты не зарься на золотые.

— Куда там жолотые! — всерьез расстроился Харитон. — Шобралшя было, а тут — раж, подорожало жолото. Вот начнешь о кольцах обручальных жаботитьша — шам обожжешша. Шейчаш жолотую плаштинку, как в прежние годы, не купишь. Да и дешятицелковник штаринный, ешли где жавалялшя, в дело не пуштишь. Нельжя! Противожаконно. А ш жаконом баловатыпя… Ш меня хватит. Там и жубы оштавил. Недалечко лешок-то валил. Вше жа нее, жа правду-матку. А вмешто уважения шейчаш иной молодой жа каждую пуштяковину норовит тебя ношом в жемлю ткнуть.

— Тебя ткнешь, — не выдержал Виктор, — такого обтекаемо-непробиваемого.

— Жижнь научит калачики ешть, — неопределенно хмыкнул Харитон.