Страда речная

— Да я что?.. Да вы что?.. Посдурели?

Внезапно нахлынувшая на Виктора злость прошла, он затрясся в беззвучном смехе, потом захохотал во всю мочь, хлопнул Авдонина по плечу.

— Ничего, ничего, старина. Иногда бывает полезно.

А с берега уже бежали девчата. Шкипер стоял возле трапа, поторапливал: осталось всего ничего, сходни задернуть на палубу и — прощай-прости, полозовский бережок. Авдонин тоже заторопился на катер: отходить надо, сам небось подгонял Мартыныча.

В чертежке Люба с усмешкой сказала Виктору, необычно долго задержав взгляд на нем:

— А ты, оказывается, рыцарь. Вот не знала. Или опять свой характер проявлял?

С тех пор как уехал старший техник, Виктор с Любой разговаривали мало, лишь о делах: односложно, понимая друг друга с полуслова. Это устраивало обоих, более того, нравилось и тому и другому. А тут Люба явно втягивала в разговор не служебный, а так — по душам. Виктор это понял и по-свойски ответил Любе:

— Какой я рыцарь! Я великий путаник. И про характер, если говорить, у кого он есть, так у тебя. Характер да характерец… Точь-в-точь — Капитолина.

— Ты от первого не уходи. Я ведь с рыцаря начала, Присмотрись к Асие. По секрету скажу: она давно поглядывает на тебя, только воли себе не даёт.

— Вот-вот, я и говорю: совсем как мама Капа. Советы житейские… Ты мне лучше вот что скажи, раз пошло такое дело: как мать-начальница поступила бы с Харитоном вчера, будь она здесь?

— А точно так же. Только бы, пожалуй, выволочку покрупней устроила. И не на виду у всех, перед работой, а после, с глазу на глаз.

Это было сказано спокойно, серьезно, а под конец с таким укором, что Виктор даже растерялся.

Люба догадывалась о состоянии Виктора. Она свое сделала, высказалась — пусть переживает.

— Наши еду-ут! — заполошно закричали на палубе. Дверь распахнулась. В чертежку просунулась сияющая Асия.

— Капитолина Тихоновна едут! Вениамин едут!

Все уже толпились вдоль борта. Приплясывала, била в ладоши Райхана. Торопливо протирал стекла очков Харитон. Шкипер размахивал выгоревшей фуражкой. Даже Карповна бросила камбузную плиту.

Мимо стремительно проходил, оглашая окрестности музыкой, новенький теплоход. На верхней палубе, у самой решетки, стояли мать-начальница и старший техник. Венька приветственно потрясал над головой сцепленными руками. Мама Капа руками подавала знаки: дескать, идите своей дорогой, не беспокойтесь о нас, мы до Полозова остаемся тут. Видимо, на предыдущей пристани им сказали, что брандвахта все еще на месте. Капитолина Тихоновна заранее не договорилась с вахтенным начальником теплохода, чтобы он пристопорил. А сейчас маневрировать как пассажирскому на полном ходу, так и «Кречету» было поздно.

— Капитолина Тихоновна! — все еще кричала вдогонку уплывающим Райхана. И Виктор вдруг почувствовал, что для него «мама Капа» — не просто привычное сочетание слов. И еще он очень позавидовал своей начальнице — не каждого будут вот так постоянно вспоминать, ждать, встречать с такой радостью. Он-то когда-нибудь достигнет этого?

Виктор долго смотрел на удаляющийся теплоход, потом повернулся в сторону «Кречета». Сквозь заднее стекло рубки виден был крепкий затылок Авдонина. Как же это получается? Они будут преспокойненько добираться до места работы, а начальница вдогонку от Полозова — с оказией? Так распорядилась сама мама Капа. Но ведь здесь-то пока еще он хозяин! Почему бы не пойти назад к пристани на своем маленьком катеришке? Выволочку от начальницы получит? Так ее, пожалуй, все равно не избежать — найдется какой-нибудь огрех. Ему хотелось встретиться с Капитолиной Тихоновной именно там, на ходу, при малолюдье первому пожать ей руку.

Виктор перескочил на катер, распахнул дверцу рубки, кинул Авдонину:

— Пристопори малость, я катеришко отчалю.

— Ты что? В самом деле очумел? Теперь уж точно вижу — очумел совсем. Капитолина сигналила — не понял?

— Сбавь до самого малого! — нажал на басы Виктор. — За все я отвечаю.

В чертежке народ уже рассаживался перед телевизором, хотя прием здесь был слабый и трудно было разобраться в пляшущих на экране тенях.

— У тебя катер заправлен полностью? — спросил Виктор у Харитона. Тот, не поняв, в чем дело, утвердительно кивнул. Потом с запоздалым любопытством заерзал на табурете, но вопроса, на удивление, не задал. Люба все поняла сразу.

— Я с тобой. — Она порывисто вскочила. — Всего одну минутку — переоденусь.

Десятник со шкипером вышли из чертежки следом за Виктором. Харитон не смог сдержать себя до конца, мягонько так съязвил:

— Ну вот, так оно вшю жижнь. Череж чаш-полтора вше начальштво аккурат будет в шборе. И беж нашего брата работяги обшудят трудовые доштижения и промахи и вынешут: кому — то, коту — это, а кому — вообще ничего. — Но прозвучало это у него совсем не задиристо, скорее грустно.

Мартыныч спустился с Виктором на понтон, помолчал и с незлобивым смешком тоже слегка поддел:

— Трошки побалакаете на радостях, а потом под настроение и за мотор отчитаешься. Може, чи не так?

Виктор только плечами передернул.

Он уже был на катере, когда наверху, на корме, появилась Люба. Под заходящим солнцем фигура ее просматривалась отчетливо, ясно. Даже отсюда, снизу, с неблизкого расстояния, видно было, как вся она устремлена вслед ушедшему теплоходу.

И еще увидел Виктор резко очерченный подходящим близко к берегу хвойным лесом широкий разворот реки. Был тот редкий в природе миг предзакатного безветрия, когда не дрогнет ни единый стрельчатый листик на ивовых кустах, не колыхнется тончайший и чуткий стебель осоки. Облака недвижно застыли клочками кудели и там, в бездонной выси, и здесь, в отливающей стальной синью глади. Казалось, что вода тоже замерла, остановилась. И только глухой стук мотора на «Кречете» да легкое покачивание катерка говорили об упругой силе этой стародавней людской дороги — вечно живой реки.