Репетиция

Соловьев Сергей Владимирович

Репетиция

1

"Так как же вы собираетесь назвать свое произведение?"

"Как? Ну разумеется, "Юность олигархов", как же еще?"

В то утро Раевский проснулся довольно рано, но долго лежал в постели. Минут десять он ни о чем не думал, глядя в окно на начинавшее светлеть небо, прислушиваясь к звукам с улицы, пытаясь удержать в памяти остатки сна. Уцелели только две реплики. Потом вернулось сознание того, где он находится - в Париже, какой сегодня день - воскресенье, и что предстоит сделать - попытаться разобрать бумаги, а потом съездить в посольство и проголосовать.

А также: купить продуктов в какой-нибудь арабской лавке и подготовиться к завтрашним занятиям, но это можно сделать после визита в посольство.

Встал он примерно через час, выпил крепкого кофе с черствым круассаном (ничего другого в его тесной "студии" не нашлось), аккуратно вытер со стола (чем черствее круассан, тем больше от него крошек), и, больше не отлынивая, занялся бумагами.

2

Бумаги он перевез в Париж в октябре, до этого они долгие годы пылились в Питере. Его комната в родительской квартире была чем-то похожа на эту студию. Кровать и письменный стол стояли почти так же, такая же лепнина на потолке. Просыпаясь, он не сразу чувствовал разницу, поэтому, возможно, и тянул всегда время в постели.

Родители в его комнате ничего не трогали, только мать обычно делала уборку к его приезду. Бумаги заполняли ящики стола, кипами лежали на полке. Без движения, с тех пор как несколько лет назад он нашел работу во Франции. Предыдущие немногочисленные приезды были еще короче, чем этот, и к бумагам он почти не прикасался.

До недавнего времени его работа в Париже не была постоянной, квартиры были съемными. Только получив наконец постоянную преподавательскую должность, он смог взять кредит, купить небольшую студию на последнем этаже и кое-какую мебель.

Появился смысл перевозить сюда то, что еще представляло хоть какую-то ценность, хотя бы сентиментальную.

Но каждый, кто бывает вот так, наездами, на родине, понимает, что никаким разбором бумаг заниматься при этом нельзя - все время уходит на поддержание еще уцелевших связей, на встречи со старыми друзьями - теми из них, кто остался, на то, чтобы посидеть за чаем с родителями, наконец.

Бумаги Раевский уложил в несколько пластиковых мешков (содержимое ящика стола равняется одному мешку), мешки - в чемодан, и уехал.

После этого больше месяца к ним не прикасался, перед каждыми выходными обещая себе этим заняться.

Непонятно даже, что ему мешало - когда оставалось время, он обычно шел в кафе, пить пиво. Изредка - в гости. В Париже дистанция между людьми порою больше, чем между Парижем и Россией.

Сон дал наконец недостающий толчок, разрушил непонятное оцепенение воли.

А что послужило поводом для этого сна? Возможно, встреча в пятницу... Она подбросила недостающую мотивировку, драматический элемент.

Он знал теперь, что искать, и нашел машинописный текст довольно быстро. Читая, он мысленно подставлял свою собственную фамилию на место фамилии героя и хихикал.

3

На Невском тонко и нежно пахло еловыми досками. Так, наверное, тогда, сто с лишним лет назад пахло от свежесклолоченного эшафота. В притихшей толпе кто-то плакал, и еле-еле покачивались петли в бессолнечном воздухе.

Раевский свернул на Малую Садовую. Здесь готовилось одно из покушений, он помнил лекцию, читанную то ли Левой, то ли Юрой. Фамилия молодого историка забылась, а эти детали, осколки цельной картины, задержались в памяти, будто в щелях досчатого пола.

Собственно, подобные факты скорее отвлекали от главного, ведь сейчас Раевский ставил перед собой совершенно конкретную задачу.

Идея пьесы была проста, как все гениальное...

Не успел еще развеяться дым от взрывов народовольческих бомб на Екатерининском канале, а стальные нити телеграфа запели, разнося во все концы Земли весть о гибели имератора Александра П "освободителя". Долетела эта весть и до Гатчинского дворца, где обычно пребывал наследник. Но наследника НЕ БЫЛО. Пал ли он жертвой террористов, постарался ли скрыться из страха перед адскими машинами, приняв вид частного лица или постришись в монахи по примеру деда, Александра 1, осталось неизвестным...

Фразы пролога у Раевского давно уже сложились. Дело было за самой пьесой. Набив руку на газетных статейках (он иногда выступал в качестве внештатного коррепондента), Раевский до сих пор не писал пьес, однако с самоувереностью, возможно, необоснованной, считал, что она получится. Общество молодых актеров, энтузиастов, заряженных энергией, действовало на него подобно бальзаму, прогоняя прочь комплексы и страхи.

Исчезни будущий Александр Ш на самом деле, его исчезновение высветило бы, подобно вспышке молнии, глухие потемки русской истории. Заскорузлые механизмы власти пришли бы в движение, обнажая скрытую суть. К тому же напрашивалась аналогия между годами, которые последовали за взрывом на Екатерининском канале и печально знаменитым периодом застоя.

"Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла..."

(А. Блок)

После пролога надо будет предоставить слово историческим лицам. Возможно, стоит ввести несколько вымышленных персонажей. Например, бритого телеграфиста, с ужасом глядящего на буквы, выползающие из пасти телеграфного аппарата.

-- Государя убили!

И дробный топот сапог, бряцанье шпор по дворцовым переходам. Где же Александр Александрович?

Наследник отсутствует, между тем, сын его Николай, будущий Николай П, слишком юн. Придворные, понятно, в панике - нельзя в такую минуту объявлять об исчезновении наследника народу. Дворец оцеплен, всюду жандармские мундиры. И самое интересное, что реальные факты в какой-то мере подыгрывают этой версии. Наиболее выигрышной в его пьесе будет перекличка фактов, диалог документов.

Начать можно депешей русским послам от 4 марта (разумеется, составленной министрами без участия исчезнувшего Александра Александровича):

"Государь император посвятит себя прежде всего делу внутреннего государственного развития, тесно связанному с успехами гражданственности, вопросами экномическими и социальными..."

Далее - из частного письма Победоносцева. (6 марта)

"Мой план, между прочим, объявить Петербург на военном положении, переменить людей и затем оставить Петербург, это проклятое место, покуда очистится; уехать в Москву..."

Дальше, Манифест. Почему-то появившийся только 29 апреля. Можно вообразить, в каком смятении были все это время мысли людей, правящих Россией. Дело невиданное - империя без государя, уцелевшие члены царской семьи не желают подставлять себя под бомбы. Значит, ответственность придется принимать правительству, эдакому многоглавому змию, с которым террористам совладать куда труднее. Страна, однако, привыкла к самодержавию, старые декорации лучше сохранить...

Тут подойдет цитата из статьи печально знаменитого Каткова: "Господа, встаньте, правительство идет, правительство возвращается!"

Манифест:

"Посреди великой нашей скорби глас Божий повелевает нам встать бодро на дело правления, в уповании на божественный промысел, с верою в силу и истину самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений..."

Заметьте, в Манифесте не говорится о принятии власти, а только об ее охране, так сказать, сбережении до лучших времен.

Между прочим, известно что Манифест был составлен Катковым и Победоносцевым.

По настоящему масштабный спектакль, коронацию, требовавшую надлежащей подготовки многочисленных участников, смогли организовать лишь к 1883 году...