Страница 222 из 244
Зима 41/42 без слов дала понять обитателям монастыря:
— Ребята, шутить с вами не намерена! Думайте о следующей зиме, она мимо вас не проходила и не пройдёт, так что думайте о топливе для своих берлог летом! Собирайте всё, что может гореть в ваших печах! — на что "ребята" отвечали излюбленной своей поговоркой:
— Даст Бог день — даст и пищу!
Монастырь после зимы 41 дробь 42 напрашивался на сравнение с оголённым человеком, попеременно натягивающим остатки одежды на голые части тела. Призыв был понят и принят: на улицах, в качестве сора, невозможно было найти ни единой щепочки, или веточки, обойдённых вниманием.
Ничего не могу сказать о том, как решали проблему отопления жители других оккупированных городов, но в городе есть площадь "Лучинная". Площадь древняя и дату её рождения никто не помнит. Само название говорит о том, что на "Лучинной" с древнейших времён велась торговля мелкими отходами древесины, пригодной для "малого" огня. Для того, чтобы приготовить кашу в малом чугунке, кто станет в летнее время топить печь солидными поленьями? Пользовались щепой, веточками и всякой другой мелочью растительного происхождения. Городские улицы в старину были чище.
Весна жизни нашей! Надо верить, что она мимо не пройдёт. Я сделал удивительное открытие: детей нужно, необходимо, зимними неделями и месяцами, без малейшей надежды держать в четырёх стенах ненавистного дома без общения с внешним миром. После того, как естественным образом исчезнут причины удержания их в заключении (приход тёплых дней), то какими прекрасными, милыми, родными, любимыми видятся исхоженные, исследованные невзрачные улочки монастыря!
Чему равна длина "дороги любви к малой родине", если дорога начинается первыми затяжными осенними дождями и кончается приходом тёплых апрельских дней?
Только изоляция в четырёх стенах способна выработать любовь ко всему неприглядному вне стен! Проверено на себе. Изоляции в детстве не ведёт к изоляции во взрослом состоянии. Об этом сказано ранее и другими.
— Договоришься, что и от людей вас нужно изолировать для "обострения чувсвт"?
— Не думал, но в этом что-то есть.
Глава 96.
— Гуляй, но оглядывайся!
Если зимой оккупанты устраивали облавы на базаре с целью выявления борцов с ними, то с приходом тёплых дней такие "мероприятия проводились" для пополнения рабочей силой "народного хозяйства" империи. Любая империи всегда нуждалась в дармовых рабочих руках со стороны. Нуждался и Рейх в "гастарбайтерах", или "остарбайтерах" — сегодня трудно выяснить.
Если когда-то белые везли чёрных на плантации, то в этот раз одни белые не на цвет кожи у других: Рейху нужны были рабочие руки.
— Всем "рейхам" и всегда будут нужны рабочие руки, но не руки своих, немецких граждан, а людей со стороны — и забывали, что все "рейхи" и во все времена "горели" по причине большой любви к подневольному труду — бесцветным, "пророческим", очень фальшивым голосом заметил бес.
— Пожалуй. Дорого приходится платить работникам, кои ввозятся в империю со стороны! Может, не следует так широко и бездумно открывать границы отечества для иноземцев? — "вторым голосом" и в "унисон" пропел я.
Идея "отлова" молодых и здоровых аборигенов была совсем простой и напоминала лов рыбы сетью: какое-то количество вооруженных солдат Вермахта окружало базар кольцом — и начали, сужаем! Всякие там "коробейники", рождённые в переворотные времена, и другое человеческое старьё не представлявшее интереса для империи как работники, выпускались из "окружения", а всё стоящее увозилось для производства регистрации (учёта).
О, Регистрация! Её Величество Регистрация, и её супруг Учёт! Сила и опора государства! Пусть всё провалится к чёртовой матери, но если вы в действуете — устои государства не рухнут!
Облавы устраивались и для тех, кто ранее был учтён, но не являлся в "органы" по повесткам. С "уклонистами" поступали настолько жестоко, что могли и "шлёпнуть". Сколько таких "уклонистов" враги "поставили к стенке" — об этом на сегодня надёжно забыто. И всё же уклонисты прошлого отличались от сегодняшних призывников на армейскую службу по "выполнению священного долга по защите…": те не хотели работать на врагов, нынешние… — чего не хотят нынешние "отказники" от службы — понять не могу…
Уклоняться от предписаний властей — наше любимое занятие, но сегодняшние уклоны ни адреналину, ни чести уклонистам не приносят. Нет прежнего смертельного риска, нет смертельной опасности в нынешних уклонах! Интриги нет! Одна хитрость без "игры ума"! Избежать отправки в Германию — да, это стоящее дело, похвальное, местами и героическое! Осуществить уклонение от работ в Рейхе было трудным, но почётным делом: не всякий мог обмануть её величество Регистрацию! За уклон от работы в Рейхе могли "взять" и родичей! Думай! Решай!
И всё же прятались. Уклонялись. Избегали. Получалось. Иногда. Родители угоняемых в неволю чад страдали и переживали за них: "как не переживать!? Поди, война идёт, а "проклятая немчура" угоняет детей в неизвестность! Что там, в этой Германии? Как там? — волнение родителей было естественным и понятным.
Интересны мысли угоняемых: боялись будущей неволи? И если "да", то, что пугало в жизни на чужбине? Как сильно и долго тревожил страх перед неизвестностью? Сколько из них сгорали от любопытства: "а какая эта Германия?" Или таких отступников не было, а все угоняемые "советские юноши и девушки" поголовно были "заряжены ненавистью на проклятых оккупантов"? Как полно были "наполнены тоской от разлуки с родиной"? Ах, какой болван! Ну почему ограничился только одним вопросом к соседке, что проживала через два дома по Кривоколенному переулку? Она угонялась в Германию, всё прошла и пройденное хорошо помнила:
— Милостивая сударыня, давайте пофантазируем: сегодня, как в прошлом, вам предстоит "угон в рабство". В Германию. Стали бы Вы принимать максимум усилий для того, чтобы избежать отправки? Вы готовы пройти прежний "путь рабства и унижения" в чужой стране и с "чуждой вам культурой"?
Не задумалась ни на секунду потому, что знала меня и ответила:
— Готова! С удовольствием! Только кто меня туда теперь возьмёт?
Это я придумал. Оклеветал "советскую" женщину. В её жизни были всего три года иной жизни, но и этих лет хватило, чтобы окончательно превратиться в "рабыню чуждой нам культуры"!
Но как-то однажды на всё том же любимом телевизионном канале, проскочила клеветническая передача, сильно и надолго разволновавшая не только меня, но и беса! "Направила мысли в нехорошее русло" и "укрепила в заблуждениях". Что ещё ужасного сделала с нами передача — об этом и пойдёт рассказ:
Тема была прежняя, волнующая: "выплата компенсаций бывшим работникам на Рейх". Репортёр работал в квартире жительницы Санкт-Питербурга. По моим, и только по моим соображениям, работал он как-то странно, но умно: вначале крупным планом показал интерьер жилища, а затем и женщину, что была центром репортажа. Действительно, что может быть интересного в квартире без обитателей? Что женщина была Frau, так это я понял враз: одета она была иначе, не так, как основная массам наших женщин. Проглядывался в её одежде всё тот же "чуждый нам" шарм.
Интерьер квартиры был берлинским. В Санкт-Петербурге — и вдруг берлинское убранство!? Как и откуда взяться немецкому интерьеру в Питере!? — ни в одной из берлинских квартир бывать не приходилось, и сравнивать было не с чем. За секунду родился вопрос: откуда у вас, сударыня, такой, явно не российский, "шарм" в жилище? Готов признать: жители Санкт-Питербурга жильём отличаться от всех других граждан отечества, но у женщины из репортажа он был выше, чем у любой другой аристократки северной столицы! Где и когда Вы научились так содержать жильё!?
Дело пошло веселее, когда дама начала "плач":
— Немцы, нас детей, загнали в сарай и под дулами автоматов имени "Шмайсцера" окрестили! — большего ужаса, чем этот, пожалуй, не было в прошлой войне! Опрашиваемая не была уверена, что ужас от прошлого насильственного обряда крещения, принятого от врагов, нужно было тащить в камеру оператора сегодня. Что и как говорить? В самом деле: маленькую советскую девочку, возможно, что и пионерку, взяли, проклятые, и окрестили!