Уникум Потеряева

расквасив рот, выводила кондуктор-взяточница. Слезы катились по ее пористому лицу. В зеркале видна была мощная пасть старательно поющего шофера.

«Русский народ, — думал Околеле. — Русский народ».

На автостанции пассажиры сердечно простились с экзотическим попутчиком, приглашали в гости — однако адреса никто почему-то не оставил. Приземистая станция полна была вони, сквозняков, подозрительного народа: заглянув туда в надежде перекусить, африканец мигом вылетел на свежий воздух. Тут уже чувствовался город: летели, звеня, трамваи, валко тащились троллейбусы, сновали машины. Околеле расстегнул кейс, и вынул из него тяжелое красное полотнище. Поднял, растянул руками над головою, и крикнул:

— Джамбо, сана! Драстуте! Ура! Привет от народ Набебе!

Именно так, по замыслу, должен был выглядеть его первый шаг в городе, где предстояло жить. Предельная демонстрация дружественных чувств и намерений. Пусть люди оценят, что он пришел к ним с добром, и только добром. И добрым будет свет Учения, которое он понесет со своим другом этому народу.

Тем временем, привлеченные непривычным цветом кожи и одеянием, вокруг него начали кучковаться разного рода личности; когда Околеле, держа над головою обеими руками алое расшитое полотнище, двинулся в сторону центра, толпешка последовала за ним, прирастая дорогою. Какой-то тип подскочил с длинной палкой, и подвязал ткань; таким образом, негр превратился в знаменосца во главе колонны; на полотнище гордо читалось: «Победителю социалистического соревнования по итогам IV квартала». Флаг этот он упер от хижины своего отца, могучего вождя племени нгококоро. И мечтой его было — явиться с ним к дому исповедника Учения мr. A. B. Affignatoff, и вручить как залог совместного вступления на Правильный Четырехчленный путь. Дорогою он пытался остановиться, чтобы выяснить, как пройти на улицу 4-я Торфобрикетная, к дому nuмвеr 16, - но возникшие по сторонам два ассистента строго пресекали такие попытки: сначала один, а потом другой так двинули его плечами, что он моментально вернулся на свое место, и больше не рыпался.

Колонна под красным знаменем, между тем, росла, и она подчиняла вожака: уже черный гость не мог шагать туда, куда захотел бы, а двигался сложным маршрутом, повинуясь стихийному разуму. Путь этот был хаотичен лишь с виду, — на самом деле людей вела неумолимая логика. В толпе вспыхивали песни («Это первый признак русской натуры», — размышлял Мбумбу), и самые разные: «Смело, товарищи, в ногу», «Когда я на почте служил ямщиком», «Любовь нечаянно нагрянет», «Два кусочика колбаски», «Вернулся я на родину», «Сиреневый туман над нами проплывает», «Я помню тот Ванинский порт»… Вскоре все оказались перед большим зданием в форме параллелепипеда, с множеством окон. Африканца подняли на небольшую приступочку, и он стоял на ней, сжимая древко и зябко поеживаясь. Рядом с ним первый оратор молотил воздух кулаками и гневно клеймил продажный режим. Его оттолкнул другой, и принялся клеймить режим предыдущий. Следующий, холеный господин, сетовал на то, что трудящимся не платят зарплату, и они дошли до последней черты. «Вот поглядите, — он указал на Мбумбу. — Штаны человеку не на что купить».

Внезапно завыли сирены, автобусы и машины серого цвета охватили полукругом место митинга; от них спешили люди в касках, со щитами. У Околеле упало сердце: он решил, что сейчас же здесь начнут рубить всех на куски и выдавливать глаза. Но полицейские не были слишком агрессивны: они подходили к трибуне, и стояли, опершись на щиты, ждали команд.

Молодой подполковник поднялся на приступок, рядом с Мбумбу, вежливо оттесняя его, и объявил: «Митинг незаконный, прошу всех разойтись». Люди замолкли, и пошагали каждый в свою сторону. Заморский гость, скатав флаг и взяв его наперевес, тоже побрел уныло, куда глаза глядят. Спросить у солдат правопорядка, как добраться до 4-tоrfоbrikеtnаjа-strееt, он побоялся. Не прошел он, однако, метров и пятидесяти, как услыхал:

— Эй, господин!

Околеле остановился, вобрал голову в плечи, готовясь к самому страшному. К нему приблизились два милиционера: один с четырьмя звездочками на погонах, другой — с продольными желтыми полосами.

— Откуда, господин?

— Щь-то? Ноу андерстенд, — пролепетал Мбумбу.

— Ангола? Заир? Эфиопия?

— А-а! Ноу, ноу. Моя есть Набебе. Май кэпитэл[21] ест Угугу.

— Так… — милиционер со звездочками подумал. — Вопрос вот в чем: война у вас идет?

— Война? Ай эм ноу андерстэнд. Моя нет война. Ай имей виза, имей пассэпоурт.

— Беда с тобой… Оружие надо, ну? Пум-пум! Мы имей оружие, понял? Большой партия.

— Партия — нашь рулэвой, — сказал африканец.

— А не тырснуть ли ему в чумазое рыло, командир? — спросил другой, с полосатыми погонами. — Не похож он на делового, чурка кучерявая.

— Погоди, это мы всегда успеем. Ну так как же, сэр? Автоматы, пистолеты, патроны… Все исправное, о'кей! Купи, мы дорого не возьмем.

«Провокация! — лихорадочно металось в глове Околеле. — Они хотят продать мне партию оружия, а потом сдать Интерполу. Но почему они в форме, почему сами не маскируются под преступников?» Кожа его сделалась серой, глаза замутились; он вынул из бубу все еще неразменянную купюру в сто тысяч, протянул служивым:

— Я купить страна Набебе десять автомат.

Продавцы оружия переглянулись.

— Темнит, сука! — воскликнул звездоносец. — Ну, мы с ним разберемся еще, он паренек приметный… Айда, Леха!

И они направились к автобусу. Лишь только машина отъехала — к Мбумбу подбежал откуда-то сбоку некто шустрый, с лысиною в рыжих пятнашках. Он схватил руку африканца и затряс ее, преданно глядя в глаза.

— Слушай, — весело шумел он. — У тебя доллары есть?

— Доулларз? Нэт доулларз. Я приехать друг.

— Да мне чепуху и надо-то — всего два лимона баксов. Грандиозный проект: плуг на воздушной подушке. Вон конструктор, видишь? — показал на лохматого очкаря, с безумным видом меряющего асфальт. — Сразу запускаем в производство, и через полгода выходим на миллиардные прибыли. Я и заводик приглядел, хороший заводик. И тебя возьмем в долю, сука буду. Дак как, оформляем спонсорство?..

Тут подкатила вишневая «тойота», и он мигом исчез, словно и не было. Вслед за румяным парнем из машины вылез еще один.

— Есть проблемы? — ласково спросил румяный. — Ну, иди же сюда!

Околеле протянул ему листочек с адресом Афигнатова.

— Это мы мигом. Садись, дарлинг.

Гость пытался втиснуть в салон и знамя, — но его вырвали из рук и брезгливо бросили наземь. Он запротестовал было, — и был довольно быстро утолкан внутрь.

— Жми, Эдичек, — румяный сунул листок водителю, и «тойота» покатила. Ребята не путались, подобно прочим советчикам, — минут пятнадцать-двадцать, не больше, понадобилось им, чтобы добраться до пятиэтажного кирпичного дома с табличкою на углу: «4-я Торфобрикетная, 16».

— Жди меня, дарлинг, — парень захлопнул дверцу и ушел в подъезд. Вернулся довольно скоро, вид у него был несколько растерянный. О чем-то потолковал с сидящими на скамейке старушками.

— Прокол! — буркнул он, снова плюхнувшись на сиденье. — Дохлый номер. Клиент отбыл полмесяца назад.

— Что, совсем пусто? — осведомился водитель.

— Ну, у меня же так не бывает! Значит, вот что, дарлинг: соседке дано было указание отправлять всю почту на Маловицынское отделение связи, до востребования. Значит, там и надо его искать. Знаешь, дарлинг, где Малое Вицыно?

— Мале… Вицын?..

— Беда с тобой. Ладно, гони деньги. Двести баксов.

— Денги? А, денги!..

Вновь явилась на свет заветная купюра. Румяный повертел ее, глянул на свет, зачем-то обдул с обеих сторон, и молвил тягуче:

— Не смеешься ли ты над нами, сука позорная?!

Тут же гость был обыскан: тщательно, почти профессионально. Его заставили отомкнуть от запястья кейс; забрали паспорт. После чего парень вздохнул:

21

Столица (англ.).