Летний остров

– Спасибо.

– Может, вам стоит попробовать писать комедии, тогда студии найдут применение вашему таланту?

Руби остановилась и фальшиво улыбнулась. Он советует ей сдаться и попробовать силы на другом поприще.

Руби казалось, что она блекнет и растворяется в воздухе, но, как Чеширский кот, собиралась улыбаться до конца.

– Спасибо, Джо. Мне пора.

Подбежав к стулу, она схватила свою сумочку, потом в последний момент нагнулась, подобрала с полу «Тэтлер» и, ни на кого не глядя, быстро покинула студию.

Вернувшись домой, Руби закрыла жалюзи и выключила свет. Потом плюхнулась на диван и положила ноги на дешевый кофейный столик. От этого движения стакан с остатками воды протестующе задребезжал. Газету Руби бросила на диван рядом с собой. В темноте было трудно разглядеть буквы.

«Значит, у нашей дорогой мамочки все-таки был роман на стороне».

Если вдуматься, новость не так уж удивила Руби. Женщина, готовая бросить детей и отправиться на поиски славы и денег, не остановится перед тем, чтобы завести интрижку. Удивило Руби другое – что даже через столько лет ей все еще больно.

Она сняла трубку и стала набирать номер сестры. Пальцы дрожали. Руби редко звонила Кэролайн – слишком дорого, но ведь не каждый день увидишь в газете собственную мать, снятую обнаженной, да еще в постели неизвестно с кем.

Кэролайн сняла трубку после второго гудка.

– Алло?

– Привет, сестренка.

Руби вдруг с особой остротой ощутила свое одиночество.

– Значит, ты наконец включила телефон. Я чуть с ума не сошла, пытаясь тебе дозвониться.

– Извини, – тихо сказала Руби. Ей вдруг стало трудно говорить, горло сжал спазм. – Я видела фотографии.

– И не ты одна. Кажется, вся Америка их видела. Я всегда боялась, что случится нечто в этом роде.

На мгновение Руби онемела. Ей-то самой ничего подобного и в голову не приходило.

– Ты знала о ее романе?

– Подозревала.

– Почему же ты мне не сказала?

– Полно, Руби, ты что, забыла? За все эти годы в разговорах со мной ты даже имени ее ни разу не упомянула. Ты ничего не желала о ней знать.

Руби терпеть не могла, когда Кэролайн вела себя так, будто знает все на свете.

– Догадываюсь, что ты ее уже простила, святая Кэролайн.

– Her, – тихо возразила сестра. – На этот раз мне трудно простить, слишком уж все… публично.

– Ах да, я и забыла, что важнее всего – видимость.

– Не надо изображать меня поверхностной и ограниченной, все и так просто. И ты это знаешь.

Руби вдруг стало стыдно. Она ужаснулась тому, с какой легкостью с ее языка слетают обидные замечания, даже в адрес людей, которых она любит. Когда мать их бросила, именно Кэролайн сплотила семью и помогла выстоять, хотя была тогда всего лишь подростком. Она дала Руби все, в чем та нуждалась, поддержала ее. Руби искренне думала, что без Кэролайн не пережила бы тот ужасный год.

– Извини, но твое великодушие почему-то пробуждает во мне худшие чувства.

– Я вовсе не великодушна. Вчера я так злилась, что не смогла удержаться и наговорила ей ужасные вещи.

– Ты с ней разговаривала? – удивилась Руби. – Что она сказала?

– Что ей очень жаль и что она меня любит.

Руби фыркнула:

– Любит! Тогда я боюсь представить, что было бы, если бы она нас ненавидела!

Кэролайн рассмеялась:

– Я собираюсь ей перезвонить, когда успокоюсь. Может, нам наконец удастся поговорить о некоторых… о том, что действительно важно.

– Каро, она не может сказать ничего важного, ей просто нечего сказать. Я тебе давно это твержу.

– Ты ошибаешься. Когда-нибудь ты сама это поймешь, но пока я знаю только одно – вначале станет гораздо хуже и лишь затем положение начнет исправляться.

– Только для тебя, Каро. Ведь это не я, а ты все время пытаешься ее простить.

Прежде чем Кэролайн успела ответить, позвонили в дверь. Звонок играл мелодию «Я встретил девушку по имени Мария».

«Надо его сменить», – подумала Руби. Макс считал, что это забавно, но ей так не казалось.

– Кэролайн, я больше не могу разговаривать, кто-то пришел. Учитывая мою невезучесть, это вполне может быть домовладелец, который явился за квартплатой.

– Береги себя.

– Ты тоже. И поцелуй за меня племянницу и племянника.

Руби повесила трубку, но дверь решила не открывать.

Вполне возможно, что это действительно домовладелец.

Она прошла на кухню и стала открывать дверцы шкафов. В основном на полках было пусто, но она отыскала полбутылки джина и бутылку вермута. И то и другое оставил Макс. Руби сделала себе мартини в пластиковом шейкере и перелила в пластиковый стакан.

Звонок заиграл «Марию» в третий раз. Руби сдалась. Быстро отхлебнув мартини, она босиком прошлепала по вытертому ковру к двери и заглянула в глазок.

За дверью стояли Вэл и какая-то женщина, похожая на автомобильный «дворник».

– Отлично!

Руби распахнула дверь. Вэл усмехнулся – в уродливом, тускло освещенном коридоре он выглядел на редкость неуместно, – шагнул к Руби и поцеловал ее в щеку.

– Как поживает моя новая звезда?

– Мать твою! – прошептала Руби, фальшиво улыбаясь странной женщине. – Я этого не ожидала.

Вэл отпрянул, нахмурившись.

– Я пытался тебе дозвониться, даже курьера присылал, но ты не открыла.

Руби сказала бы больше, но почувствовала себя неуютно под пристальным взглядом женщины. Она повернулась к гостье и отметила ее строгую прическу, дороroe черное платье. Костлявые пальцы держали незажженную сигарету. «Явно из Нью-Йорка, – подумала Руби, – похожа на служащую похоронного бюро». Она протянула руку:

– Здравствуйте, я – Руби Бридж.

Рукопожатие гостьи было крепким, но ладонь оказалась холодной и липкой.

– Джоан Пайнон.

– Входите.

Руби жестом пригласила гостей войти и поневоле взглянула на свою квартиру их глазами: ветхая, обшарпанная мебель, грязное, потертое ковровое покрытие на полу, а общее впечатление такое, словно все куплено на дешевой распродаже подержанных вещей.

Вэл направился прямиком к оставшемуся от Макса старому креслу с велюровой обивкой и сел. Джоан примостилась на самом краешке дивана, как птица на жердочке. Руби опустилась на другую подушку дивана и сделала изрядный глоток мартини.

– Я знаю, сейчас слишком рано для спиртного, – сказала она, – но не каждый день случается увидеть в газете непристойные снимки своей матери и потерять работу. Если так пойдет и дальше, к вечеру меня, пожалуй, собьет автобус.

Вэл подался вперед.

– Джоан – редактор из Нью-Йорка.

– Правда?

– Она приехала по поводу твоей матери.

Руби сделала еще один большой глоток обжигающей жидкости.

– Естественно. – Ей нужно было чем-то занять руки, и она пожалела, что у нее нет оливки, чтобы поднести ко рту. – Что вам нужно? – спросила она, повернувшись к Джоан.

– Я работаю в журнале «Кэш». Мы бы хотели, чтобы вы написали разоблачительную статью о матери. – Джоан улыбнулась, обнажив желтые зубы заядлой курильщицы. – Мы можем нанять «литературного нефа», но Вэл говорит, что у вас хороший слог.

Комплимент. Как приятно. Руби откинулась на спинку дивана, разглядывая Джоан.

– Значит, вы хотите, чтобы я предала свою мать?

– Кто кого предал? – возразила Джоан. – Ваша мать вещала на всю Америку, призывая чтить узы брака и во всем ставить детей на первое место. Опубликованные фотографии показывают, что она лгунья и лицемерка. Мы навели справки: в то время, когда были сделаны снимки, Нора была замужем за вашим отцом. Народ имеет право знать, кто дает ему советы.

– Вот как, мы заговорили о правах человека…

Руби сделала очередной глоток мартини.

– Руби, это будет всего лишь статья, не книга, – вставил Вэл. – Пятнадцать тысяч слов, не больше. Но она может сделать тебя знаменитой.

– Богатой и знаменитой, – уточнила Джоан.

Это наконец привлекло внимание Руби. Она поставила стакан и повернулась к Джоан:

– Насколько богатой?