Страница 29 из 66
— Боже мой! — воскликнул человек с крысиным лицом.
— Мы их накроем с поличным, поверьте мне! Ваши люди готовы?
— Да.
— Ну, тогда пусть ждут на углу Седьмой и Вашингтон-стрит, и вы туда же приезжайте. Являйтесь как можно скорее.
— Скоро увидимся, — последовал ответ; Питер повесил трубку и бросился к условленному месту. Он так нервничал, что ему пришлось сесть на ступеньки какого-то дома. Время шло, а Мак-Гивни всё не было, и страшные мысли стали одолевать Питера. Может быть, Мак-Гивни не понял его! Или сломалась машина! Или его телефон как на зло испортился в критический момент! Мак-Гивни и его молодцы явятся слишком поздно — капкан будет пуст и зверь ускользнёт.
Прошло десять минут, четверть часа, двадцать минут. Наконец, появился автомобиль. Мак-Гивни вышел из него, и машина укатила. Питер переглянулся с Мак-Гивни и юркнул в тёмный подъезд. Мак-Гивни последовал за ним.
— Где они? — спросил он.
— Я… я не знаю! — зубы у Питера стучали. — Они у… условились прийти в в… восемь!
— Дай мне записку! — потребовал Мак-Гивни, и Питер вытащил одну из записок Нелл, которую нарочно оставил в кармане. Она гласила:
«Если ты на деле готов отстаивать права рабочих, то приходи в студию, комната № 17, завтра утром в восемь часов. Никаких имён и никакой болтовни. Действовать!»
— И это ты нашёл у себя в кармане? — спросил тот.
— Д… Да, Сэр.
— И ты не знаешь, кто тебе сунул её?
— Н… нет, но я думаю, что Джо Ангелл. Мак-Гивни взглянул на часы.
— У нас ещё двадцать минут, — сказал он.
— А полицейские? — спросил Питер.
— Двенадцать человек. Что ты думаешь делать?
Запинаясь, Питер изложил свой план. Напротив входа в студию маленькая бакалейная лавка. Через минуту он войдёт в неё, как будто для того, чтобы перекусить, а тем временем будет наблюдать в окно и, как только все, будут в сборе, выйдет на улицу и подаст знак Мак-Гивни, который покамест спрячется в аптеке, что на углу. Мак-Гивни должен скрываться, потому что красные знают, что он один из агентов Гаффи.
Повторять не приходилось. Мак-Гивни готов был действовать, и Питер незаметно прошмыгнул в бакалейную лавку. Он купил галеты и сыр и уселся на ящик у окна, делая вид, что завтракает. Но руки у него так тряслись, что он едва мог справиться с едой, к тому же во рту у него пересохло от страха, а галеты и сыр не слишком подходящая еда в подобных случаях.
Он не сводил глаз с мрачного подъезда серого здания, и вскоре — ура! — увидел Мак-Кормика, шедшего по улице! Ирландец вошёл в дом, а через несколько минут прибыл матрос Гас. Не прошло и пяти минут, как появились Джо Ангелл и Гендерсон. Они шли быстрым шагом, о чем-то оживлённо беседуя, и Питеру казалось, что он слышит, как они обсуждают загадочные записки, кто их автор и что они означают?
Питер сходил с ума от волнения; он боялся, как бы в бакалейной не обратили на него внимания, и изо всех сил старался проглотить галеты и сыр, роняя крошки себе на колени и на пол. Стоит ли дожидаться Джерри Радда или. схватить тех, кто уже налицо? Питер встал и направился к двери, как вдруг увидел на улице свою последнюю жертву. Джерри шёл медленно, и Питер не мот дождаться, пока тот войдёт в здание. В этот момент по улице проходила машина, Питер выскочил наружу и бросился к аптеке. Не успел он до неё добраться, как Мак-Гивни увидел его и шмыгнул за угол.
Как только Питер увидел стремительно несущиеся по улице машины, битком набитые здоровенными полицейскими, он пустился наутёк. Свернув в переулок, он отбежал квартала на два; тут его нервы не выдержали, он сел на тумбу и зарыдал, — так рыдала маленькая Дженни, когда он признался, что не может на ней жениться! Прохожие останавливались и смотрели на него, а один сердобольный старый джентльмен подошёл и, потрепав его по плечу, спросил в чём дело. Не отнимая от глаз мокрые от слёз пальцы, Питер выдавил:
— У меня у… умерла м… м… мама!
Тогда его оставили в покое, он поднялся и поспешил уйти.
§ 45
Питер не помнил себя от страха. Он знал, что ему придется объясняться с Мак-Гивни, и у него не было на это сил. Ему хотелось видеть Нелл, и Нелл, зная, что он захочет увидеть её, согласилась с ним встретиться в сквере в половине девятого. Она не велела ему ни с кем говорить до встречи с ней. Тем временем она вернулась домой, с помощью французских румян восстановила у себя на щеках ирландские розы, подкрепила свои силы кофе и сигаретами, и теперь поджидала Питера, безмятежно улыбаясь, свежая, как цветок, весёлая, как пташка, порхающая в парке в это летнее утро. Она спросила его спокойным тоном, как всё обошлось, и когда Питер, запинаясь, сказал, что не сможет объясняться с Мак-Гивни, она постаралась его ободрить. Она позволила ему её обнять среди белого дня; она шептала ему на ухо, что надо взять себя в руки и быть мужчиной, достойным её.
И чего, собственно, он так боится? Нет ни одной улики против него, да и быть не может. Руки у него не замараны, нужно только крепко держаться; он должен твердо помнить — что бы там ни было, не распускаться и не отступать от версии, которую они подготовили. Она заставила его повторить всё сначала: как он пошёл накануне вечером на собрание в правление Индустриальных рабочих мира, как они говорили, что хотят убить Нельса Аккермана, чтобы положить конец войне, и как после собрания Джо Ангелл шепнул Джерри Радду, что у него есть материалы для бомбы, что чемодан с динамитом спрятан в шкафу и что он и Пэт Мак-Кормик решили кое-что предпринять в этот же вечер. Питер вышел первым, но поджидал их на улице и видел, как вышли Ангелл, Гендерсон, Радд и Гас. Питер заметил, что у Ангелла оттопыриваются карманы, и решил: они что-то затеяли с динамитом; поэтому он позвонил об этом Мак-Гивни из аптеки. Но пока звонил, он потерял их из виду, ему было стыдно, он боялся сознаться в этом МакТивни, он пробродил всю ночь в парке. Но рано утром нашёл записку и понял, что её подбросили ему, приглашая принять участие в этом деле. Это было всё, оставалось только запомнить три или четыре фразы, которые Питер якобы подслушал во время разговора Джо Ангелла с Джерри Раддом. Нелл заставила его выдолбить эти фразы наизусть и повторяла, что он ни в коем случае больше ничего не должен припоминать, сколько бы его не уговаривали.
Наконец она решила, что Питер может выдержать испытание, он отправился в «Дом американца» и, войдя в комнату 427, бросился там на кровать. Он был так измучен, что раза два засыпал; но стоило ему подумать о каком-нибудь новом вопросе, который Мак-Гивни может ему задать, как сон пропадал. Наконец он услыхал, как в замке поворачивается ключ, и вскочил. Вошел один из сыщиков по имени Хаммет;
— Здравствуй, Гадж, — сказал он. — Хозяин хочет, чтобы тебя арестовали.
— Арестовали! — воскликнул Питер. — Боже мой!
Он вдруг представил себе, что его заперли в одной камере с этими красными и ему приходится выслушивать бесконечные истории о всяких неудачниках.
— Видишь ли, — сказал Хаммет, — мы арестовали всех красных, и если тебя обойдут, это вызовет подозрение. Уж лучше ты пойди куда-нибудь и дай себя поймать.
Питер согласился, что это разумный шаг, и выбрал квартиру Мариам Янкович. Она была настоящей красной и не любила его, но, если его арестуют у неё дома, ей придется примириться с ним, и он станет «своим» человеком у «левых». Он дал Хаммету адрес и добавил:
— Поторопитесь, потому что она может выгнать меня из дому.
— Ничего, — сказал тот с усмешкой. — Скажи ей, что тебя выслеживает полиция, и попроси, чтобы она тебя спрятала.
И Питер поспешил в еврейский квартал города и постучался в дверь на верхнем этаже жилого дома. Дверь открыла полная женщина с засученными рукавами. Руки у неё были в мыльной пене.
— Да, Мариам дома. Она сейчас безработная, — сказала миссис Янкович. — Её уволили, потому что она проповедовала социализм.