Страница 98 из 161
Только меня никто не слушает… И Сороконожка куда-то запропастился… Замешался в толпе под ручку с малышкой. Туитники горланят, голосят, кишат на танцевальной площадке… Сомнений нет, какой-то большой у них праздник… А вот и наш костячок возник, отразился в зеркалах. Откалывает коленца, соперничает с негром… Не может снести, чтобы его затмили.
— Эй-эй, толстопузый!
Светляков на нем не видать из-за яркого света. Видно голову, обноски болтаются на нем, сплошные лохмотья… А голова у него — не голова, а просто голая костяшка… Те, верно, думают, что это маска, чудаческая выходка… Да и не до него им. Трутся друг о друга — румба-пупотер до красного каления… Подвал улюлюкает, гогочет. Куча удовольствия!.. Хрюкают, подвывают от упоения… Уж очень они заняты. Верно, даже не чувствуют зловония, идущего от него смрада — благовоние заглушает в подвале все другие запахи… Буйство вербены… Так шибает в голову, что можно одуреть. Во всяком случае, гадость не пробивается… Теперь хорошо вижу танцующих. Огромный котел веселья… Дрыгаются, привскакивают, вскрикивают… Теперь совсем ясно вижу. Бум-бум! Жахают по большому барабану так, что он подскакивает всей тяжестью своей… Вокруг радостно забурлило. При каждом новом ударе они подпрыгивают на добрый метр. Подземелье кишит черно-белым… Сатиновые платья в блестках… Тряска, вой, клокотание… Откаблучивают втроем, вдесятером, вдвадцатером, втысячером… И-йех! Визги… Барабанище выворачивает их наизнанку, тромбон безумствует, воет, хрипит… И пошло: «Туит-туит!»… Распевают хором, глотку дерут… А уж Сороконожка разошелся — никто не мешает!.. Куда он подевал девочку? Не вижу ее белокурых волос… Новое приключение! Может быть, где-нибудь спрятал? Сейчас-то она ему ни к чему… Красуется, форсит, хочет оттереть черного артиста. Взбегает по лестнице — собирается спрыгнуть сверху в самую гущу разгульного сборища, прямо на головы туитников… Сиганул в толпу… и оттуда взлетел под потолок. Весь как есть!.. Не рука-нога или обе, а целиком!.. Бац!.. Точнехонько в зеркало! Это вам не мух ловить! Единым духом! Признаться, просто глаза на лоб лезут!.. Эти уж на что избалованы, а и они рты поразевали, так и ахнули!.. Взял-таки свое тухляк, просто уничтожил черномазого… Да, но Вирджиния? Не аукать же благим матом на все четыре стороны!.. Посмеются, и только. Прямо обворожил их Сороконожка: обмирают, глаз отвести не могут… Он и в самом деле черт знает что вытворяет. Порхает везде одновременно… лишился веса… стал невесом — реет над толпой ворох тряпья. Вот уж, поистине, явление!.. Пушинкой летит, плывет-колышется по своей прихоти… Трогает гостей, почесывает им голову, опускается отвесно из-под потолка, точно паук, вытягивается нитью над присутствующими… Но тут повеял ветерок — пф-ф-ф! — и он летит прочь. Глядите, лечу!.. Весельчак во кости и рвани… Справедливости ради должно сказать, что вознесением в пустоту он превосходит человеческое разумение… Во все глаза глядят разгоряченные туит-туиты. Дыхание у них сперло в этом подвале от изумления и восхищения… «More! More!» — исступленно вопят они… Ну вот, добился своего! Всеобщий любимчик!.. Они требуют новых фокусов, кувырканий, всяких чудес в воздушной пустоте… Он изображает в воздухе, над самыми их головами, ригодоны, подскакивания взбесившегося паука… Вновь вертится вихрем, вальсом… и опять качается над головами, задевая их… разгуливает по зеркалам на потолке, опрокинувшись вниз головой — ни дать ни взять — муха, перебирающая лапками… а вокруг него болтаются отрепья… Какие восторги! Какие вздохи!.. С некоторыми танцовщицами случилась даже небольшая неприятность: от хохота напустили везде целые лужи… В самом деле, невероятное зрелище!.. Надо видеть, как он расхаживает по стенам, возносится отвесно, шутовски дрыгается, да еще вниз головой, да еще в такт, под музыку!.. Негры, и те подыхали со смеху, просто играть не могли… ржали как сумасшедшие… валились на пол кучей-малой… Туда же и танцоры с танцовщицами, держась за животы… Такое сильное впечатление произвел Сороконожка!.. Вверх тормашками прямехонько под потолок… Свет еще не видывал такого артиста!.. А оттуда — ну шарахаться о стены и вновь колыхаться над собравшимися… Какая невероятная способность вспархивать… и притом без всякой опоры!.. Околдовал всех!.. Летучий скелет!.. Видел бы его Состен со своими хреновыми трансами, со своей Пепе и дедом в коробке! Пусть бы поучился, хмырь несчастный со своим Китаем! Видел бы он эти сногсшибательные штучки! Понял бы, что такое колдовство виртуоза, непревзойденное искусство невесомого парения! Куда ему с его кривляниями на карачках… Жалкий тип! Конечно, я ненавидел Сороконожку, этого фрукта, но у меня от него дух захватывало… Удивительный искусник!.. Раз за разом перепархивает от стен к большим люстрам… поворот… касание… новый бросок под барабанный удар… Одиноко красуется в высоте, воздушной пустоте… Шальной летун… Кружится, вращается под музыку… Один он танцует в зале… Все задрали головы и остолбенели, точно замороченные… О, чья-то рука! Схватил… Кто-то стоит подле меня у самой стены… Любушка моя! Вот радость! Люблю тебя!.. «Это вы, Вирджиния?» В ораве этих чокнутых!.. Чудеса — да и только! Но она дрожит как осиновый лист… Так взволнована, что заикается! Щиплется, хватается… Ее пугает Сломиголова, кувыркающийся под потолком… Она указывает на него пальцем.
— Ну так что? Что из того? — успокаиваю ее. — Клоун и есть клоун!
Он раскачивается над джаз-оркестром, над неграми… Туда-сюда… и ни на чем не держится! Это и есть самое непостижимое!
— Isn't he wonderful? — восклицает она — и на нее подействовали его чары… Он невесомо парит в воздухе…
— Шут — он и есть шут, глупышка! Обыкновенный обман зрения!
Пялится, разинув рот, на этого тухлого форсилу, шарлатана, загадывальщика загадок, кусок дерьма, отверженца человеческого… Человеческого? Слишком вежливо сказано… чудовищное преувеличение! Открываю ей глаза, образумливаю:
— Неужели вы не видите, что это игра зеркал?
Она открывает рот и, не промолвив ни слова, стоит, точно пораженная столбняком… Понятия не имею, чем он их опоил! Беснуются, мочатся под себя… Наверное, власть подземного мира… Таращатся на насекомое, кувыркающееся в воздухе над ними. Дивятся, раскачиваются, как бы изумленно урчат… А он вновь за барабан принялся, раскатился дробью раз, другой, третий… и к пианино. Пробежался на четвереньках по клавишам… Скачка по всем октавам, раздирающая звукодробильня… От нее глаза разъезжаются, штопором закручиваются мочки ушей… Ах, сокрушитель! Ах, бес! А рад до чего! Расшевелил несколько одурелую, правду сказать, аудиторию… Словно с цепи сорвавшись, они одобрительно орут, надрываются… Он приветственно машет им рукой из-под потолка, с люстры. Торжествует, вознесшись на высоту… Столь бурное восхищение подстегивает его. Вновь кидается в пустоту… Несчетные прыжки с вращением между потолком и полом, но не касаясь пола. Развиртуозничался!.. Мировой приятель у нас завелся. Что выкомаривает — засмотришься!.. Малышка, понятное дело, забывает закрыть рот, только вверх и смотрит, совсем голову потеряла — неодолимая притягательность отвратительного… Один свет в окошке!.. Эта чурка, скоморох, гнусная тварь!.. Неужели она не учуяла только что, на улице, эту омерзительную вонь? А в ресторане, когда ели мидии… спаржу… перепелок?.. Не учуяла? Не видела, что он мне на улице совал?.. Свои кишки!.. Это что, не мерзость?.. Ее не тошнит при виде этого молодчика, этого пакостного хвастуна, прогнившего до костей злодея?.. Я кричал ей это среди гвалта… Мне хотелось, чтобы она прислушалась ко мне, чтобы мои слова проникли в ее сознание, чтобы она стряхнула с себя оцепенение… В это самое время он в одиночку изображал целый оркестр, бил во все барабаны, дергал все струны, дул во все духовые инструменты, мимоходом играл на всех… На лету, повиснув в воздухе, как при вольтижировке! Три пальца по клавиатуре пианино и — трунь-нь-нь! — полная гамма… Россыпь дивных звучаний… опрокинувшись головой книзу! На лету подхватывает барабан, уносится с ним, раскачивается в пространстве… Ловкость непостижимая!.. Чудо в пустоте!.. Качаясь, подносит ко рту флейту и начинает играть… Чисто порхающий колибри! Потом кидает флейту на тарелки — цзинь! — ах, затейник!.. Собрание визжит от восторга. А что делается с малышкой! То заплачет, то засмеется — совсем рассудка лишилась… «О-о-у-у-а-а-о-о!»… Мяуканье какое-то, не узнать ее… А он играет джаз, один за всех… Ринувшись на эстраду для негров, он всеми своими костями, всей рваниной своей ударился о большой барабан… отлетел в противоположный конец подвала, в самый дальний конец, оттуда назад… и вновь о большой барабан… так, что захрустели его кости… Как бы рассыпался, разбился на мелкие кусочки… Бурные, нескончаемые рукоплескания… Искательная восторженность идолопоклонников. В совершенном исступлении они кидаются друг на друга… Он так приворожил их, что они пытаются поймать его. В воздух вздымаются три сотни рук, но ничего не могут схватить — пустота!.. Вращение волчка над ними!.. Он крутится так быстро, он так скоровращателен, что воздух звенит, тонко ноет над головами — ум за разум заходит… Живой волчок! Вот таков он!.. Стремительность, реяние чего-то, схожего на большой шар голубого сияния… Скорее, еще скорее… Дзинь! Удар по тарелке в оркестре… И снова всеми костями, всем тазом врезается в большой барабан… Из него, словно из звездной туманности, поднимается сноп розового света… Вскакивает во всей своей красе… И вдруг — стоп! — голубой шар замирает в позе повелителя на барабане, вздев палец, длинный костяной палец… Сейчас начнет давить на нервы… Стоя на барабане, он производит впечатление… Весь как бы вытянулся, всем своим остовом, всеми костями, стал совершенное чучело… А голова! Просто голый череп!.. А этих субчиков совершенно не волнует. Не поняли, что им просто лечат мозги? А он гнусит, держит к ним речь: