Банда гиньолей

— В Лестер не зайдешь? — спрашивает эдак невинно.

— Да ты что? Сама знаешь, мне нельзя!

Проняла меня до потрохов старая хитрюга! Промолчала, перевела на другое. Повернулась к малышке, сделала умильные глазки, расплылась в улыбке и пропела медовым голоском:

— Как дела, мисс?

Я внимательнее посмотрел на Бигу. Лицо — сплошные морщины, замазанные кремом, совсем старуха, но глаза — просто горящие угли! Они пробуждают во мне что-то животное — так бывает, когда молод. А малышке хоть бы что. Обе заливаются смехом. Старуха изображает котенка… «миу!.. миу!» В английском она не сильна, на уровне ребенка. И тут ее осенило, загорелась вдруг:

— Слушай, а может, мне взять девочку?

Озарение свыше! Она тут же села вплотную к Вирджинии, прислоняется, дотрагивается, черные ее глаза так и сверкают среди засохшего крема. Втроем мы занимаем всю скамью. Я уже говорил, где происходило дело: у памятника Шекспиру, в сквере по правую руку.

— How do уou do, Miss Darling?

Тщится говорить по-английски, хохочет сама над собою. Ну и смех у нее! Неловко делается. Просто слушать невозможно. Ревет, точно дурная корова. Жуткое впечатление! Наверное, в самом Лестере слыхать. Какое чудовище! Повезло мне, нечего сказать… Она делает новую попытку: «How… How…» Ну, никак у нее не выговаривается «how». Пытается произвести с придыханием «ха» и давится. Новая попытка. Как и Состен, она не в ладах с английским.

— How… How… How…

Вирджиния показывает, как надо, и обе покатываются со смеху. Совсем сдурели!

— Фу ты, ну ты! speak english! Скажите на милость, как выговаривает! Ах, ты, милочка! Мисс учительница!

В пропитом голосе — неподдельное восхищение. Начинаются вольности — она берет Вирджинию за руку.

— Ах, какая красотка! Какая красотка! Расчувствовалась. Проводит ладонью по платью, щупает, оценивает.

— Какова! Нет, какова!

Ну и бесстыдство! Вот так, на скамейке, средь бела дня!.. Она сопит, заикается от волнения. Я готов сквозь землю провалиться.

— Прелесть, что за лапочка твоя мисс!

Не сидится ей на месте, вертится, что твое шило.

— Ну, так что, чудик? Уступаешь?

Это уже не шутки — предлагается сделка, и ответ надо дать не сходя с места.

— Не будет же она хуже этой сволочи Селезня! Хуже ведь не бывает!

Уже строит планы.

— Я твою цыпочку под замок посажу! Посидит взаперти, пока обвыкнется… Верно, золотце мое?

Снова смачное чмоканье.

— Так-то! Отправлю тебя на войну, сдобные ляжечки! Вдруг она нагибается и прикусывает Вирджинии ногу.

Девчушка вскрикивает, не очень громко. Ничего не могу поделать, старая просто взбесилась, едва не катается по земле!

— Так уступишь, Ферди? Говори, сколько за нее хочешь? Сидящие неподалеку слышат, но, по счастью, не понимают.

— Красивые у инглишей ляжки, верно, моя курочка? Она щупает ее, щиплет. Девчонка хихикает. Вот снова что-то взбрело старухе в голову, все ее алчное лицо собирается складками.

— Бьюсь об заклад, папа играет в футбол. Этого у них не отнять — у них красивые ноги. Полюбуйся!.. Э, да что с тобой толковать, никогда тебе не понять женщин! Ты в точности, как Толстомяс! Пентюх и есть пентюх!

Оскорбляет, считает меня таким же простаком и тугодумом, как Жак. Тупой я, видите ли! Надо бы познакомить ее с Состеном — тот тоже знает толк в формах. Настоящая свинья! Она задирает на девчонке платье, щупает, щупает ее прекрасные золотистые ляжки. Малышка не противится, принимая все это за игру. Ну до чего бесстыжая баба Бигуди! Проделывать эдакое прямо на скамейке, у всех на глазах… Совсем сдурела! Что-то вроде жмурок затеяла. Райские перышки трясутся, шляпка сбилась, сама побагровела от возбуждения, вся пудра осыпалась…

— А мышцы, гляди! Какие мышцы! И до чего хорошенькая!.. Нет, Фердинанд, я ее у тебя забираю!

Даже не спрашивает, согласен ли я. Я для смеха ей в ответ:

— Оставь, Бигуди! Ты же ее на куски порвешь, а кусочки ведь подъедать не станешь?

— Порвешь… порвешь! Пошел ты, говнюк!

Не нравится, окрысилась. Поправила шляпку, смерила меня взглядом. Я думал, малышка придет мне на подмогу, отобьется, защитится… Так нет же! Знай себе хихикала, а эта тем временем шарила у нее под юбкой — смотреть противно! Если бы я круто обошелся с Бигуди, выставил ее из сквера, она закатила бы мне скандал. И эта гадина прекрасно все понимала. Слишком большой риск для меня, вот она и дала себе волю, воспользовалась обстоятельствами… На верху блаженства, как дважды два… И когда бы простое ребячество… У меня просто челюсть отвисла! Старуха лапала и пускала себе в трусики. Девчонка и старая грымза! Перед всем честным народом! В жизни не поверил бы! Моя куколка, моя фея! И обе получали удовольствие!! Я был молод, и меня ждали открытия… Я и не догадывался об истинной природе… Они щекотали друг друга. Расшалившиеся девчонки. Хорош же был я! Кругом люди, все скамейки заняты, а им наплевать — подумаешь, пустяки какие! Не на шутку разыгравшиеся подружки…

— Так уступишь ее мне, фендрик?

Уперлась на своем — продай да продай! Одно на уме!

— Годков-то сколько ей?

Решил припугнуть ее:

— Двенадцать с половиной всего-то!

А та пуще прежнего радуется, хлопает руками по собственным ляжкам:

— Откуда ты их берешь?

Того и гляди, меня самого начнет обвинять. На нас смотрели. Я просто же знал, куда деваться. К тому же она порядочно набралась, от нее разило спиртным, все перья провоняли. Я опасался, как бы она не разозлилась и еще чего-нибудь не учудила. Пожалуй, пора кончать… Я и сам толком не знал… Делал знаки Вирджинии, мол, уходим. Не понимала, прикидывалась вроде удивленной: с чего бы это? Кокетливая резвушка… с этой старой свиньей! Они обе издевались надо мной! Старуха, та даже поддразнивала:

— Фердинанд! Легавые! Вон они! Чтобы мне сдохнуть! Фараоны смотрят сюда!

И верно! Целая орава! Бобби таращились на нас через решетку ограды! Я не заметил их, а они нас видели. Уголовное преступление, проклятье! А она измывалась над фараонами, при моем-то положении! Малышка тоже веселилась. Обе показывали им язык. Вот так влип! Вызывающее поведение!.. Нет, но малышка! В голове не укладывалось: глазом не успел моргнуть, как уже развратное поведение!.. Я пытался что-нибудь придумать, лишь бы оторвать их друг от друга… Мол, договоримся о встрече… Бормочу, лепечу, заикаюсь, даже тискаю нашу прелестницу. Обещаю, что свидимся сегодня же вечером не позднее одиннадцати у «Эмпайра», на прогулочной площадке внизу. Естественно, клятвенное обещание!.. Пусть дышит мне прямо в лицо угаром… Ну да, настоящее свидание!.. Договорились, по рукам! Сходим куда-нибудь поразвлечься… Я обещал все, о чем она ни просила, лишь бы отлипла… Сволочь! Все боялся, что она сорвется на крик. Сдавалось мне, что она не только спиртного, но и наркоты приняла.

— Чистая ты, чистая! — причитала она. Никак не отпускала Вирджинию, прижимала к груди и осыпала поцелуями. Наконец оторвалась. Стали прощаться, она пожала мне руку… Вдруг стала бледнеть, бледнеть… Побледнела до синевы… Арлекин… Широко открыв глаза, встала и пошла… как заведенная… Прямая, точно аршин проглотила… Совершенно как автомат… Идет прочь, пересекает сквер, удаляется… Попутного ветра, диковинная птица!

Плывут ее перья, ее сине-желтое боа. Минует легашей. Шагает по-солдатски: ать-два, ать-два! Козыряет им. Те и бровью не ведут. Исчезает. Мы остались на скамейке вдвоем. «Подожди, детка! — думаю. — Ничего, подождешь! Ты у меня забудешь свое похабство, милочка! Я тебя проучу! Чертова кукла ушла — готовься! Уж я нажарю тебе мягкое место!» Но тут я спохватываюсь: я же ничего при ней не сказал, а теперь возьму, да все и выложу?.. Уж как я стыдил ее! Целую лекцию прочитал, растолковал кое-что, поставил точки над «i». Мол, эта женщина — последняя дрянь, психованная мерзавка, старая отвратительная наркоманка, сволочь, грязная свинья! Не приведи Господи юной девице водиться с женщинами такого пошиба! Я хочу так больно уязвить ее, чтобы она закричала, чтобы заплакала. Но она не плачет. Слушает, задирая носик, охлопывает на себе платье… Задавака!.. Дуется на меня. Какая самоуверенность! Невозможно смутить ее. Она считает, что я надоедлив, груб. Не желает глядеть на меня, подумать только! Но это у нее в крови. Прекращаю обсуждение, мне недосуг, потеряно по меньшей мере два часа.