Банда гиньолей

— Внемлите, юноша! — взывает он ко мне. — Озарение!.. Сверкнуло!.. Держите меня за руку… О, я вижу, где это находится!..

— Где находится что?..

Черта с два! Он позабыл, чтоб ему пусто было!.. Выскочило, видите ли!.. Молчит как рыба… Проклятье!..

— Нет, нет, погоди!.. Да!.. Да!.. В большом чемодане!.. Нет, в комоде!.. Под пудреницей моей супруги!..

Называет еще какие-то места… Ненадежная у него система! То ему одно, то другое видится… Совсем он растерялся, задыхается, отдувается… Сколько мучений, сколько усилий — смотреть больно, просто сердце разрывается!.. Он пытается воскресить в памяти видение, стискивает голову руками… Страдает невыразимо. Я никак не мог сообразить, что он ищет…

— О, черт! «Вега»! «Вега Стансов»!.. Как же я мог забыть?.. Так вот, проказник, она осталась в Ротерхайте!.. Не помните? У Пепе!.. Толстая книга. Не дошло?.. Никогда не видели?

Так вот из-за чего страсти разгорелись! Обалдеть можно!.. Снова он дурью мается. Очередной заскок с «Вегой»… Старая песня: новые возможности… индусы… непростительно нам… Так распалился, что всю вывеску мне заплевал! Вынь да положь ему «Вегу»!..

— Да проснитесь! Проснитесь же! — Теперь уж он теребил меня. — «Книга Знаков», «Вега», молодой человек!

В горячечном возбуждении он обзывал меня бранными словами:

— Вертопрах! Безмозглая голова!.. Ничего не соображаете?.. Да мы и двух минут не выдержим отравляющих газов!..

Не выдержим?.. Мы?.. Почему мы?.. Газы-то для него одного!

— Только не я! Для меня ни секунды! Слышишь, дед? Ни секунды!..

Он побледнел. Стоило помянуть газы, как страх вновь обуял его.

— Дрейфите, Состен! Тут-то я не ошибался.

— Ах, дрейфлю?.. Несчастный! Я ему о чем толкую? Он кипел от негодования.

— Что вы станете делать с цианистым калием?.. А с арсинами?.. А с аэрозолями?..

Он просто вне себя из-за одного замечания! Уж ему-то известны всякие разновидности… всевозможные химические ужасы… разные газовые напасти…

— А перолы? — продолжает он перечислять. — А ксилины?.. И продолжает в таком духе в течение доброй четверти часа. Описывает неисчислимые страдания… все, что вдыхается с воздухом и губит людей. Перечень, надо сказать, жутковатый… Я скалюсь, дурак дураком, ничего не могу с собой поделать, а он только еще больше заводится… Я ему на нервы действую, он готов на куски меня разорвать…

— Вот, глядите! Ваша требуха! — показывает он. — Глядите! Ваша чертова требуха!

Я — его личный враг… Крысеныш! Гнида!..

Он раздавливает кусочки жареного мяса в большом судке.

— Вот ваши глаза! Ваши чудные ласковые глаза!.. Показывает их мне… Съежившиеся в черносливины, приобретшие под действием газов сходство с комочками кала…

— С этим и околеете… в копченом виде!..

Ему хочется отбить мне аппетит, а я знай посмеиваюсь — ему ни за что не напугать меня… Я издеваюсь:

— Так, значит, конец, дорогой Состен?.. Капут?.. Капут?.. Финиш?..

Ух, как он вскинулся!.. За кого же я его принимаю, любопытно знать?.. За слабачка?.. Какой вздор!.. Он возмущен. Конец слезам, конец причитаниям… Это я — мокрая курица, трусливый заяц, жалкий человечишко!.. Он мечет громы и молнии… Уж он поднимет мой боевой дух!..

— Жалкий бездельник, есть ли в вас хотя бы вера?

— Вера во что?..

На что это он намекает? Он со вздохом пожимает плечами. Ах, если бы я появился раньше! Какая жалость! Я успел бы научиться хотя бы немного читать по складам… по складам!

Читать по складам?.. По складам?.. Что за чушь!.. Чего ему теперь нужно от меня?

— Я лежал в больнице, господин де Состен! Несчастный, раненый, залечивал свои раны… А до войны я работал, извиняюсь за выражение, мальчиком у торговцев шелком… получал от двадцати пяти до тридцати пяти франков в месяц… а потом стал, с вашего позволения, господин Сахарыч, ротным командиром в шестнадцатом полку… Мне никогда не было нужды читать по складам!..

— Полноте, полноте!.. Горячая голова!

Я раздражаю его… Он считает, что я дурно воспитан… Корчит рожу. Рожа у него скорого приготовления, раз — и пожалуйте кушать!.. Ох, не люблю я эту рожу, это мерзкое кривляние!..

— Стройте, стройте рожу! И вот что я еще вам скажу, чтобы у вас никаких сомнений не оставалось: экспериментами занимаетесь вы, господин Мармеладыч, а не я!.. Повторяю, не я!.. Я — внеконкурсный участник, может, вы забыли? И точка!.. Сколько раз можно говорить? Вега… вера… Да чихать я хотел!.. Слышите? Я всегда говорю правду, прошу не забывать!..

Четко и ясно.

— С вами невозможно говорить, — слышу в ответ. — Вы влюблены!..

Так и влепил, глазом не моргнув.

— Ну, так что из того, старый дурень?

— Страсть делает человека нетерпимым!

— Влюблен! Идите вы, фуфло!.. Какое ваше дело?.. Я без проволочек возвращаю его к существу дела:

— Меня наняли для путешествия, для поисков китайского сокровища, и точка! Ни для чего другого! Не для сования носа в чужие дела… Я согласен ездить по Тибету на ваших клячах, укладывать ваши пожитки, подвергаться любым опасностям, но не дышать этой вашей пакостью… Я перенес четыре операции и не хочу снова лежать под наркозом!.. Не согласен, чтобы на мне ставили опыты!..

Он обводит меня внимательным взглядом… Очень, очень я его огорчил!.. Голос мой тверд. Таки поймал я его на вранье!..

— Так что делать с вашей «Вегой»?.. Он хватает меня за руки:

— Вы мне друг?.. Опять двадцать пять!..

— Разумеется, что за вопрос?..

— Я действительно могу вам довериться?..

— Валяйте, чего там!..

Он еще крепче сжимает мне руки, мнет их, тискает… просто весь трясется:

— Дитя мое, не теряйте ни минуты! Спешите! Летите!..

Так я и знал!.. Объехал по кривой! Снова гонка!

— Умоляю вас! Заклинаю! Поезжайте в Ротерхайт!.. Переройте все! Поднимите на ноги Пепе, пусть ищет!.. Если понадобится, переверните все вверх дном, но без «Веги» не возвращайтесь! Без «Веги» нам надеяться не на что!..

От необычайного волнения ему не хватает воздуха… Трагедия!.. Он отряжает меня на поиски — «Вега» или гибель!.. Все рушится!

— Вы уж без меня, — говорит он извинительно, — не могу оставить полковника. Вы меня понимаете?

О, конечно, само собою разумеется…

Он погружает взгляд в мои глаза — что-то вроде гипнотического внушения перед моим уходом на задание… Ой, жучило!.. Произносит, разделяя слова:

— Ищите… «Вегу»… хорошенько!.. Вы най-де-те ее!.. «Вега Стансов»… Да, именно «Стансов»!

И вдруг прыснул… Над самим собой смеется! Да-а-а… Колотит себя в грудь, по голове, по бедной своей головушке…

— Где была моя голова, мальчик мой?

Не может простить себе.

— Скорее, скорее! Торопитесь!

И шепчет, еще не отдышавшись:

— Не задерживайтесь! Поцелуйте Пепешку за меня… Люблю, обожаю ее! Она-то знает… Но адреса не давать! Ни под каким видом!.. Иначе она через пять минут заявится сюда!

— А Нельсон? Как же с Нельсоном?..

Как же я надоел ему со своим Нельсоном!..

— О, Господи! Да разберитесь же сами! Мне уже дурно делается от вашего Нельсона!.. Каждому свои заботы..

Хорошо ему было говорить, треплу собачьему! Он не знал Пеп-Пепа! Легко ему рассуждать… А главное, вся эта затея — чистой воды надувательство… Облапошивал меня господин Медыч. Чуял я, что он турусы подпускает. Пой, пой, дедуля!.. Думаешь, краснобай, что я уши так и развесил?.. Сукин сын! Но вида я не подавал, никаких ухмылочек… Даже изображал полную готовность…

— Конечно, конечно! Бегу! Лечу!.. Исполню все в точности, господин Китаец!

Мигом оделся… и вот он я! «Редкое усердие, — делает он немедленно вывод, — просто неузнаваем!» Живее! Живее! Надо спешить!.. Я увлекаю его за собой, и мы напарываемся на полковника. Он только что позавтракал, веселый, посвистывает… пташка небесная!., огурчик гладенький, тепло укутанный… На нем узорчатый шлафрок в крупную клетку… эдакий петушок… кругленький, надушенный, поросячьи глазки так и рыщут. Он обводит нас насмешливым взглядом с головы до пят… Как всегда, мы забавляем его… Розовая, отмытая дочиста кожа, на губах играет усмешка, лысина блестит…