Банда гиньолей

Пытаюсь что-нибудь выведать… Поди знай!.. Расспрашиваю…

— Да нет, хорошо! Хорошо! Наверное… Может быть… Не слишком уверенно звучит.

Он снова трясется от страха… Ой, нет! Не уверен он!.. Спрашивает, что я сам думаю. Час от часу не легче!..

— Ты тоже считаешь, что полковник с причудами?

— С причудами? День на день не приходится… Эти изобретатели всегда с придурью! Знал бы ты де Перейра, ого-го!.. А мы с тобой что, без заскоков?

Пытаюсь расшевелить его, хочу втолковать, что ничего страшного не произошло… что на него просто нашло… так, легкое помрачение… что это пройдет…

— Брось, перестань терзаться! Не узнаю тебя… Хватит заниматься самоедством! Да и чего ради? Ты даже памятку не прочитал… Незачем мучить себя… Смотри! Вникай! На-ка вот!

Показываю бумагу, уведомление… Читаю по слогам, вместе с ним… Один бы он ни бельмеса не понял… До чего туп в английском!.. Условия изложены ясно… Вот это действительно пунктуальность! «Все изобретатели, каждый в своем противогазе, находящиеся вместе в одном каземате, подвергаются действию двух газов поочередно, а именно: арсина и неизвестного соединения… 8 июля, ровно в 9 часов утра, на заводах Викмана, Керса и Стронга… Аппер Ветлам Грин». На следующий день испытания с двумя другими газами… по десять минут на каждый… и все под официальным надзором… «Наглухо закрытые бронированные казематы» даже подчеркнуто. Затем перечислялись члены жюри: один адмирал, два генерала, три инженера, два врача, три химика, один ветеринар… Действительно, там не шутки собрались шутить!..

Казалось, все было предусмотрено. Перечень наград и денежных премий: при легком удушье — небольшое вознаграждение в двадцать пять фунтов; при тяжелых дыхательных расстройствах — сорок фунтов как один пенни; в случае смерти — сто фунтов вдове и по тридцать — на каждого сироту… Ну, а ежели у изобретателя все путем, ежели он побеждает во всех испытаниях — какие почести его ждут, какая слава!.. И миллионы в придачу!.. Уйма миллионов!.. И с ходу колоссальный заказ: сто тысяч противогазов в месяц! К чему тогда Тибет?.. Офигительный куш! Спятить можно… Ущипните меня, я сплю!..

Я все пытался расшевелить его:

— Видишь? Смотри! Это тебе не хухры-мухры!.. Мотай на ус!.. Встряхнись!..

Только он сидел, точно в воду опущенный… такой печальный… и все тяжело так вздыхал… Прямо как пес побитый…

— Пропади все пропадом!.. Ну, что прикажешь с тобой делать?

Обрыдл он мне… Мне-то какой расчет распускать жалостные нюни? Глаза бы мои на него не глядели!.. Что делать?.. Снова хватаю его за плечи, потряхиваю:

— Ну, что? Что? Может, хватит?..

От моего потряхивания его клонит в сон… голова перекатывается из стороны в сторону… он повисает на моих руках, валится на постель и тихо засыпает мертвецким сном… И сразу — храпеть!.. Ну, везет мне!..

Усаживаюсь напротив, гляжу на него. Чувствую, что тоже устал, тело становится вялым, глаза сонно мигают… Здесь слишком уютно… Сколько дней мы без отдыха, на ногах… Бегаем, бегаем…

Старый хрен! Ему нужно держаться! Ведь последний шанс!.. Никак ему нельзя настраивать против себя полковника… Прочту-ка я ему нотацию… Пусть послушает, так его растак! Я напрягаю мышцы, привстаю… меня качает… тоже расклеился. Во-первых, нестерпимо ломит руку. Во-вторых, трещит голова… она стала в два раза больше… тяжелая, точно свинцом налитая… Чересчур мягкая постель, слишком глубоко проваливаешься, когда садишься на нее… Слишком одурманивает голову… обкладывает ее мягким… Считаю цветы на кретоне, которым обтянуты стены… потолок… Теперь и я разлегся, растянулся, совершенно обессиленный… Все, конец, я перестал сопротивляться… Ужасно болят глаза… веки… каска… маска, ну да!.. Эта хренова амуниция… Все болит… Болит баинькин гавот… кретон… кретонки… сплошь по стенам приплясывают кретончики… пастушки и пастушечки… и барашки кругом… пляшут баранчики… корабчики… барашечки. Ой, мягонький пушок! Пена… волны и пена!.. Этот засранец храпит… Слышу его, слышу!.. Постель пух… облако… облачко для моих косточек!.. Пастушки… Даже глаза покраснели!.. Чу, музыка играет… Наши глаза — углей краснота, глаза Вирджинии — синь-синева… Пастушки и бездельницы… Баиньки, сколько влезет… Немерено…

На другой день ему стало еще хуже… Вовсе не пожелал вставать с постели, забастовал. Наотрез отказался подняться на чердак с оборудованием… не пожелал видеть ни противогазов, ни полковника… Вообще ничего… Безумный страх… Уж я увещал его, обхаживал и так и эдак… Поговорил с ним по-человечески. Разумеется, он не хотел умирать, а кому хочется?.. Тем более, задохнуться от газов. Как он выразился, это не по-людски. Да и я не хотел бы. Ранение — тоже не сахар, но хотя бы вольным воздухом дышишь… Разве сравнить с мерзкой вонью, с мучениями от отравы, которой обкуривают крыс?.. Спору нет, было о чем подумать. Тут и решительный человек мог засомневаться… Мне были понятны его страхи. Вот, кажись, совсем у него мозги набекрень, а чудит с разбором, не на всякое геройство согласен. Вроде, не больно ему хотелось газы глотать… Опять же, полковничьи противогазы не доведены до ума — тоже, ведь, лишний риск… В общем, это уже не шуточное дело… Я сам испытал на своей шкуре все опасности войны, прошел через самое пекло, носил в себе не одну пулю, охромел — приволакивал одну ногу — каких только страстей не натерпелся, а и у меня при одной мысли о газах душа в пятки уходила!.. Меня не удивляло, что он отвиливал. Я лично ни за что не согласился бы, хотя и не робкого десятка… Коллогемыч со своей мурой меня не касался — я ему сразу сказал, у меня всегда честно!.. Знаем мы этих изобретателей!.. Да моего мнения вообще не спрашивали… Все, что от меня требовалось, это бегать по их делам, выполнять поручения, мотаться в город за покупками… И денежки мне не светили!.. В итоге он будет грести золото лопатой… если жив останется! Четко и ясно: если останется цел и невредим!.. Я попадал только ко второму действию постановки «Караван в Тибете»: охота за пресловутым цветком… колдовские чары Тара-Тое… Неплохая программка!.. Разбиться в лепешку, но срыва не допустить… Нашему фендрику нужно было держаться любой ценой, а я, пока суд да дело, притихну, да погляжу, как и что будет… Пришел мой черед!..

— От фронта вы отвертелись, дорогой Состен, — заметил я, — ну, так теперь покажите, на что способны!.. Вам теперь спасать Англию, Францию, Соединенные Штаты!.. Доставьте удовольствие вашему полковнику… он вам благоволит… обращается как с ровней!..

Я-то имел в виду моего полковника, знаменитого кентавра де Антре. Уж как я ему служил в четырнадцатом кирасирском!.. Предан был душою и телом… ни на шаг от него… хотя бы и в самом пушечном жерле! Ни секунды колебания!.. Сам бы попробовал! На войне нужны герои… По сути — фантазер Состен, сам того не подозревая, завербовался в действующую армию по ученой части противогазников!.. Это я ему уже подкидывал ради смеха…

Только мои хаханьки совсем его не веселили… Насупился, замкнулся, бросал на меня косые взгляды… Упрямый, несговорчивый, ворчливый. Довольно с него кутерьмы, ему — чтобы тишина и покой… Это попахивало уже катастрофой. Если он и впрямь выйдет из игры?.. Я малость струхнул. Глядел на него с кровати — прямо напротив устроился. Может, я — того, переусердствовал?.. Тем более, он едва глазки продрал… Может, он еще не вполне очухался?.. Может, я его некстати разбудил!.. В общем, ругал я себя. О, постучали!.. Камердинер… обед по всей форме… Входите, дружище!.. Грудящиеся стопками на блюдцах пирожные наподобие савойских, эклеры, варенье, сэндвичи, яйца всмятку… Гляди-ка, сразу дед взбодрился, и глазки заблестели! Давится слюною, пускает пузыри… Какие гастрономические роскошества!.. Сразу забыл свои печали — подавайте весь поднос ему в постель! Набрасывается на сэндвичи, точно сутки не ел, сооружает себе умопомрачительные кушанья, намазывая масло слоем в три пальца толщиной, а поверх еще мармеладом. Ясное дело, весь перепачкался, с губ капает, простыни испятнаны… Свинья-свиньей!.. Я делаю ему замечание, мол, челядь станет нас презирать, а этот обжора знай посмеивается! Наслаждается своей обжираловкой, упивается. Дергается, ерзает от восторга. Божественно!.. И мысли у него сразу появились, мысли просто кипят… Вот оно!.. Хватается за голову.