Страница 42 из 161
— А ну! Вниз!.. Вниз!.. Уведите его отсюда!..
Вот как со мной обращаются! Так-то швейцары свой долг исполняют! Они мне войну объявили! А я хочу остаться тут на полу, полежать, подумать. Я — раз! под лавку. Они меня настигли, тянут, дергают, рвут на части. Озверели совсем! Довел я их до крайности! Даже доктора, а ведь какой добродушный… Терпение потеряли полностью!.. Набросились на меня все одновременно!.. Все служащие консульства!.. Разъяренные мужчины, женщины, барышни!.. Падаю! качусь! лечу!.. Приземляюсь внизу лестницы!.. И все-таки кричу: «Да здравствует Франция!.. Да здравствует консул!.. Да здравствует Бедфорд-сквер!.. Да здравствует Англия!..»
— Вон!.. Вон!.. — орут они!.. Вот как мне отвечают!.. Рвут меня на куски!., с остервенением!., еще клок от пиджака оторвали!., швейцары, секретари, начальник канцелярии и сам консул!..
— Я консул! — сообщает он мне.
У, злодей!.. У него пенсне, как у прочих!.. Явился, чтоб меня оскорбить!..
— Убирайтесь вон, проходимец!.. Грубее некуда.
— Вы невежа!.. — отвечаю я ему… — Да здравствует французская армия!..
Хм! ему это не нравится! он брыкается! топочет! ярится!., подпрыгивает аж на месте!..
— Уведите его… Уведите!.. — говорит он четырем швейцарам, что дверь сторожат… Крепкие ребята, богатыри!.. Отрывают меня от пола!.. Дверь раскрыта!., на улицу!.. Вылетаю по параболе!.. Снарядом!.. Высоко лечу!., надо всем!.. Ракета!.. Над тротуаром… новый вид оружия… по-над толпой!., и — плям!!. плюхаюсь в гущу!., в толщу русских… в месиво!.. Встречают меня звериным рыком!.. Я пять штук разом укокошил!., лежат! все пятеро!., бабы за меня взялись!., обрывают остатки одежды!.. Скольжу по животам… эмигранток в платочках, крестьянок, что в Америку подаются… На меня ополчился целый народ!.. Ноги застревают среди сплетенных конечностей. Снова ступаю по телам… мы все топчем друг друга… Тела честят меня почем зря на русском, итальянском и чешском… Самым злобным, самым скандальным из тех, кто там под ногами лежал, был маленький китаец, человечек в сером шелковом балахоне с большущим свитком папируса, который он собой придавил, громадным папирусом с печатями!., он имущество свое собирает, встает… зонтик у него, широкополая артистическая шляпа… эдакая сковорода для каштанов… галстук-бант поправляет!., и обращается ко мне!., заговаривает со мной!.. Ей-богу, он француз!., ни малейшего акцента… а одет китайцем!..
Я поначалу обалдел… потом опомнился… спуску ему не дал!..
— Молчать!., дрянь такая!.. — во как рубанул. Он в ответ:
— Вандал! Дикарь! Папуас!.. Я ему:
— Да вы знаете, с кем говорите? А он:
— Со скотом!., с убийцей!.. А я ему той же монетой!
— Правильно, — говорю, — сударь! — и на этом не останавливаюсь!.. Я горжусь тем, что я убийца!.. Он в точку попал! Убивал ли я?., может не сомневаться!., еще как убивал!..
О! я в ударе!.. Я ему все излагаю!.. Я десять человек убил!., какое там! тысячу!.. Я с неба упал!.. Вы сами видели! Своими глазами, китаеза поддельный!.. Ну, уж я и натешился!.. Ну и номер!.. Дрянь паршивая!.. Я орал на весь Бедфорд-сквер!.. То-то веселье!.. Не я один веселился… вся толпа!..
Тут я этого склочника получше рассмотрел… По размышлении, он показался мне меньшим кретином, нежели остальные… Я его цап! хоп! тащу за собой!., за рукав… Инициатива перешла в мои руки!.. Мне надо было ему кое-что сказать!.. Нас снова закружило!., сдавило… сплющило… прокатило… и выпихнуло, наконец!.. Он снова стал шляпу свою поправлять… с полями широченными… Мне надо было ему объяснить… исповедаться в подробностях!.. Такая вот неожиданная потребность!., род извинения, что ли!., посвятить его во все… все, что со мной случилось… ведь такое не каждый день бывает!., объяснить, отчего все неприятности!., чтоб не носить все в себе… Он бант свой перевязал!., тщательно так… Мы сели с ним на камни в сквере под смоковницей…
«Хм!.. Хм!..» — хмыкал он, пока я рассказывал… с оттенком недоверия, я же видел!.. Не совсем верил тому, что я говорил… Вот, думал, фанфаронит парень! рисуется… старику пыль в глаза пускает! Но я его убедить хотел! Упорствовал! Начал с самого начала!.. Как в госпитале, в Хазбруке, чуть до ампутации не дошло, до того с ногой неладно было… и с рукой одновременно!., схлопотал, в общем, как следует… плюс голова… менингит… осколок в левом ухе… такое, в общем, состояние и жар, что уже и не знали… так вот, на краю бездны, одной, можно сказать, ногой в могиле, я подружился по-настоящему с одним парнем, в палате госпитальной в Хазбруке… Палата святого Евстахия!.. так она называлась!.. Фарси Рауль, ранен в левую руку… Фарси Рауль из Второго африканского… Со мной в одной палате… через койку!.. Палата святого Евстахия… Ему руку оперировали… После операции он все кричать продолжал… гангрена началась… сорок дней продолжалась… У нас было достаточно времени, чтобы поговорить… Я ему приглянулся… Мы планы всякие чудесные строили. Он мне ровесник… «Поедем вместе в Лондон!..» На том и порешили!.. Имелось в виду, когда выпишут!.. Как он предполагал, к зиме!..
— Увидишь у дяди Каскада!., как у него все поставлено!.. Жизнь увидишь!., заведение!.. Он отличный мужик, дядюшка Каскад!
Он без конца о своем Каскаде говорил… Наконец-то мне начали приоткрываться какие-то горизонты!.. Планы заманчивые вырисовываться!.. Я в них нуждался… Состояние у меня было хреновое!.. Я сдавал и сдавал!.. Ох, уж эта палата святого Евстахия!.. Они мне трижды латали плечевую кость, и берцовую, и я все это вынес… А после — боль адская! Потом еще дренажи, фитили, гипсы… кости по кусочкам склеивали… болело так, что я выл почти все ночи напролет… В конечном итоге меня Рауль к жизни вернул, потихонечку, помаленечку планами своими разными на будущее!., дух он во мне укрепил, вот в чем все дело! Это мне больше всего нужно было!
— Ты, парень, не тревожься!., в голову не бери!.. — так он со мной говорил. — Мы сюда не вернемся!.. Лондон посмотришь!., приживешься!.. Погоди, вот выпишут!
Внимательный ко мне был.
И я сквозь швы и струпья духом немного воспрянул… А уж сколько всего натерпелся!.. Можете мне поверить… И вдруг — трах-тара-рах!.. рухнуло все!.. Однажды утром за Раулем Фарси пришли!.. Он как раз из перевязочной выходил… Жандармы его забрали, увели с собой!., в наручниках!..
— Ты куда? — вырвалось у меня…
— Смерть легавым!.. — крикнул он в ответ… — Смерть легавым!.. — прямо при всем госпитале… А потом еще напутствовал меня издали уже… пока они его тащили: — Каскад! слышишь!.. Каскад!.. Давай! обязательно! Смерть легавым!.. — Это его слова!., последние, какие я слышал… В тот же вечер мы узнали подробности… он под трибунал попал!.. Два дня спустя они его судили!.. Фарси Рауль… умышленное членовредительство!.. Второй африканский дисциплинарный батальон!.. Правда это или нет?.. Они что хотят, то и делают!., выяснениями не утруждаются… Там отряд был из выздоравливающих, они перед телом строем прошли… Его расстреляли на рассвете, во дворе, во дворе Барнабе, по названию военной тюрьмы. Он не дрогнул… «Смерть легавым!!» — крикнул он, когда уже они стреляли. И все.
О! Это был для меня удар!.. Меня мало что трогает… Меня, маленького человека по рождению, сына своих родителей, добросовестных тружеников, покорных, любезных, услужливых… меня Рауль просветил, глаза мне открыл, признаюсь, мне его не хватало… Рауль… он писать не очень умел… за него я письма строчил… левой рукой… я писал в Лондон его дяде Каскаду… Фарси Каскаду… по два письма в неделю… Фарси Каскад, Лестер-стрит… все было договорено… Он ждал нас обоих… с распростертыми объятиями!.. Насчет увольнительной у нас все одинаково было, женаты… оба… на англичанках! случайное совпадение!., документы, разрешения, все!., все предусмотрено!., все в ажуре!., подделано отменно!.. И тут — бац!.. Рауль! Такая история!.. А я только чуть поправляться стал… во всяком случае, перестал подыхать!.. Черт! ладно!.. Хватит!., пишу, значит, дяде! Фарси Каскад, Лестер-стрит…
Он мне сразу отвечает: «Приезжай. Приезжай, хочу с тобой поговорить»! А ведь он меня только по письмам знал!.. А я Раулевой болезнью заболел… страх животный он мне свой передал… отвращение к войне!.. «Домой не возвращайся!..» — крикнул он еще в последнюю минуту… «Сцапают!.. Погляди!.. Они ж всех подбирают, кто остался!»… Это он о себе…