Страница 19 из 25
Буржуа отводит меня в сторону:
— За домом моего брата, священника, есть большой сад, а в глубине — маленькая лачужка. Не думаю, что там сейчас очень тепло… но возьмите, на всякий случай, ключ от садовой калитки.
— Спасибо, старик!
— Итак, до завтра?
— До завтра. И не наделайте тут без меня глупостей!
Протягиваю санитарке деньги:
— Ты тут еще не сильно примелькалась, сходи купи чего-нибудь пожрать. Да, и не экономь на качестве — сама королева Англии башляет это дело!
Скрывшись в одном из подъездов, вижу, как она заходит во всякие лавчонки, торгуется… Любезные коммерсанты, надо думать, заливают ей про разные там карточки, но с такими бабками никакие нормы не страшны!
Она возвращается, обильно навьюченная провиантом.
— Кстати, — говорю, — а как тебя зовут?
— Тереза.
— Тереза?.. Очень мило… Тебя не смущает, что я на «ты»? Я, видишь ли, человек чувствительный, и стоит мне завидеть такую потрясающую малышку, я просто таю, как клубничное мороженое!
— Да нет, ничего, — мурлычет она, краснея.
— И не сердись на меня, что я тебя тогда вечером продинамил, ладно? У меня просто фрицы на хвосте висели… Надеюсь, это достаточно уважительная причина?
— Я не сержусь.
— Вот и славно!
Ну просто очаровашка! Нет в ней, конечно, той возбуждающей красоты, как у Лауры, но в определенном шарме ей не отказать. А что — здоровая, как молодая кобылица, скромная, застенчивая… От таких, как я уже говорил, не приходится ждать сногсшибательных подвигов, да и здравого смысла тут немного, но что в ней берет за душу, так это ее наивная чистота!
Быстро отыскав сад кюре и справившись с замком, я пинком распахиваю калитку, выходящую на уснувшую ночную улицу. Павильончик — справа от входа; так себе хижинка, метра два на четыре, вся заваленная хворостом, соломой, садовым инвентарем, пустыми мешками. Откапываю в этом бардаке огрызок свечки… А тут неплохо вдвоем!
Расправившись с шамовкой, на скорую руку сооружаю из набитых соломой мешков некое подобие кровати.
— Это тебе, конечно, не номер в «Эксельсиоре», дорогая, но, по-моему, все лучше, чем нары в общей камере…
Тереза, по-прежнему молча, без особых манер укладывается на мешки.
— Ты позволишь, я прикорну тут рядышком?
— Да, — еле слышно отвечает она.
Примостившись около нее, слышу ее прерывистое дыхание.
— Что с тобой? Ты прямо задыхаешься… Наверное, тебе жмет лифчик!
Расстегиваю его сзади — она не двигается. Не спеша ощупываю уже упоминавшиеся буйки; забавно, однако — груди у нее не такие большие, как можно было предположить по пухлому корсажу, но упругие и налитые, как спелые яблочки. Да такие тепленькие, податливые… гнездо голубки, одним словом!
Тереза принимается тихонько постанывать — ни дать, ни взять, горлица воркует. Ну, девки, так с вами голубятником станешь!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 20
Глубокой ночью я проснулся от странного шума, похожего на торопливые шаги. Приподнявшись на локте, сжимаю револьвер… Надо быть готовым ко всему.
Тихий стук в дверь и голос Буржуа:
— Комиссар!
Открываю. Он совсем озяб, запыхался, как гончая, а усы заиндевели.
— Дружище, дело принимает неожиданный оборот. Город ходуном ходит; я отвез ребят в Лимбург и сразу к вам.
— Что-то не ладится?
— Да так, одно дело…
— Тяжелая вода?
— Да нет, тут как раз все в порядке. Моим людям удалось-таки засечь баржу, перевозившую ее, и уже вчера я отправил радиограмму в Лондон. Сейчас в районе Остенде бомбы должны сыпать, как из ведра!
Говоря это, Буржуа игриво посматривает через мое плечо на Терезу, одна грудь которой аппетитно высунулась из-под простыни. Он, видимо, уже понял, что как донжуан я кое-чего стою!
— Так вот, — продолжает он, — я в полной растерянности… Из Лондона пришла шифровка, что начальник бельгийского гестапо фон Грессен будет сегодня вечером на приеме в итальянском посольстве. Этот тип обычно вообще не показывается на людях, и по мнению начальства лучшей возможности избавиться от него и ждать нечего.
— Вполне вероятно.
— Да, — вздыхает Буржуа, — только Лондон не в курсе, что сделать это сейчас крайне сложно. Группа наша в полном развале; остаюсь только я, но и мне нужно быть начеку…
— Короче, вы бы хотели, чтобы этим делом занялся я? Он не ожидал прямого вопроса и забормотал:
— Но… значит… но, черт возьми, ведь вы полны энергии, отваги…
— Бросьте, Буржуа. Я вроде еще не собираюсь под венец, так что расхваливать меня рано. Ладно, так и быть, позабочусь о вашем фон… как его там, забыл…
Он с благоговением пожимает мне руку — так в кино отцы благодарят героя, помешавшего их любимой доченьке попасть под поезд или под какого-нибудь маньяка.
— Дельце будет не из легких, — замечаю я.
— О да!
— Вы мне понадобитесь…
— Надеюсь, буду полезен.
— Но это может стоить вам жизни!
— Она уже давно предоставлена общему делу, комиссар, по этому располагайте ею, как вам заблагорассудится.
— У вас сигареты есть? Во рту сушняк такой…
Буржуа протягивает пачку — мы закуриваем. Выпуская в гнусную утреннюю серость аккуратненькую струйку дыма, обмозговываю предстоящую операцию.
— Нам понадобится быстроходная тачка, оружие и смокинги.
— Достанем!
— Чудесно, тогда в восемь у мадам Брукер.
Весь день мы только и делали, что пили да веселились.
Прав был чувак, сказавший, что аппетит приходит во время еды. Вчера вечером малышка Тереза не очень впечатляла, пытаясь отправить меня на седьмое небо. Несмотря на свое искреннее желание заставить меня скрипеть зубами и позабыть дату собственного рождения, она была слишком скована. Но за несколько часов ей удалось добиться некоторого прогресса в этой области, и, если бы существовал экзамен, который сдают, задрав ноги кверху, сестричка получила бы неплохую отметку.
Ох и любит она играть в зверя о двух спинах! Иногда мне даже приходилось зажимать ей рот, чтобы заглушить звериные стоны наслаждения. Хороши бы мы были в нашей хибаре голышом, зайди туда служанка кюре… Будем надеяться, Буржуа уведомил своего симпатягу-братана о нашем присутствии.
Убивая время, я, тем не менее, даром его не теряю. Можете быть спокойны, единственного сына моей матушки Фелиции Тереза будет еще долго вспоминать. А уж если в мужья ей попадется тип, в котором темперамента будет не больше, чем в диванном валике, несладко же ему придется!
Семь вечера; пора завязывать. Я тих и кроток, как ангел, а Тереза просто с ног валится от усталости. У санитарочки моей сейчас так трясутся руки, что она не попала бы клизмой в задницу, будь та даже шире главного входа в Лионский вокзал.
— Так, последний ломтик ветчины, и будем закругляться, не то мы с тобой в обморок хлопнемся. Меня ждет одно дельце, и силы мне еще понадобятся.
— Возьми меня с собой, а? — мурлычет она мне прямо над ухом.
— Ты это о чем?
— Не дури, я все слышала утром, когда приходил этот господин. Вы, похоже, собираетесь на какую-то вечеринку, чтобы ухлопать одного сукиного сына из гестапо. Ну возьми, прощу тебя… Я могу быть тебе полезна, ведь женщине всегда доверяют больше.
— Прекрати, я не привык брать женщин в опасные переделки.
— Я ничего не боюсь, когда ты рядом!
Короче, она не отставала, пока я, в конце концов, не уступил. Она действительно может пригодиться со своей глуповатой мордочкой — но об этом я, понятное дело, умолчал.
Будь у Лауры вместо глаз пистолеты, орать мне тогда, как маршалу Нею: «Цельтесь в сердце, только поберегите лицо». Завидев меня, входящего к мамаше Брукер с другой телочкой, она подскочила так, словно уселась на змеиный выводок. Я непринужденно целую ее в щечку.
— Знакомься, это Тереза, наша новая сотрудница… Девушки невнятно пробормотали что-то вроде приветствия; сестричка, надо сказать, не обращает ни малейшего внимания на разгневанное лицо Лауры.