Страница 17 из 25
— Слишком много чести, мать… вашу!
Я усмехаюсь:
— Согласись, неплохо это было, с горками?
— Просто чудесно! Внучатам буду рассказывать.
— Э-э, боюсь не видать тебе своих внучат…
— Да ну? Что так?
— А так… Просто ты сейчас последний раз в жизни закат видел.
Он молчит. Не люблю я эти внезапные паузы… На то, похоже, есть все основания — с быстротой молнии Тьерри вытаскивает левой рукой из внутреннего кармана автоматический пистолет и, не оборачиваясь, стреляет в меня, ориентируясь по зеркальцу над головой.
Да, ловкости ему не занимать: все это быстрее, чем я успел сказать «ой!». Но если времени на это нехитрое междометие мне не хватило, то, чтобы резко хлопнуться на сиденье, его было явно в избытке — очередь прошла парой сантиметров выше. Услышав печальный щелчок магазина, возвестивший о том, что он пуст, принимаю исходное положение.
— И чему вас только учат в этих ваших разведшколах? Ты что, не знаешь, что из автоматического пистолета не стреляют очередями? Хорош же ты сейчас, со своей пукалкой, пустой, как детская соска!
Опять молчание.
— Ну ладно, дядя, давай разворачивайся…
Он по-прежнему едет прямо, не глядя по сторонам; на спидометре тем временем скакнуло за сто тридцать.
— Что теперь? — цедит он сквозь зубы. — Пристрелите меня? Так не терпится влететь в дерево?
— Ничего новее твои мозги в сметане выдумать, я гляжу, уже не могут…
— Новое — хорошо забытое старое!
Остервенело пихаю спинку переднего кресла:
— Тормози немедленно, сука, а то свинца нажрешься — я ждать не буду!
Вместо ответа он улыбается. Храбрый паренек, черт его дери… Пришил бы его с удовольствием, да уж больно хочется пообщаться с ним на предмет шестерых наших. Как бы его вырубить поспокойнее? Рукояткой не вмажешь — размаха нет…
И тут в моем активно кипящем от размышлений котелке всплывает совет одного старого знакомого, скромного убийцы по роду занятий. «Если тебе нужно отделать парнягу, — говаривал он, — не попортив ему внутренностей — пальни ему в затылок, только держи ствол наискосок, так, чтобы пуля лишь поцарапала его».
Эффект получился потрясающий.
Вздрогнув, Тьерри тюкается носом в приборную доску. Я спешу перехватить руль и нажать на педаль тормоза — машина останавливается как вкопанная. Осмотрев Тьерри, замечаю, что пуля не просто прошла впритык, но и задела кожу — причем весьма сильно. Кровь хлещет из него, как из забитой к празднику свиньи.
Сняв с сутаны пояс, связываю ноги, а при помощи его же собственного ремня разбираюсь и с руками. Ну теперь-то он точно никому не навредит! Перекинув клиента на заднее сиденье, занимаю место за рулем.
— Вот недоумок, — бормочу я, поглядывая в зеркальце, — думал, крутой, да?
И тут меня, такого довольного собой, осеняет весьма щекотливый вопрос: а куда бы мне оттаранить эту «передачу»?
Для подарочка мамаше Брукер крупновато, да и к Буржуа везти неосторожно, машина немецкая, ее быстро вычислят.
На обочине попадается небольшое кафе. Остановив тачку подальше, чтобы хозяева не разглядели номера, заваливаюсь в него.
— Что изволите, господин кюре?
Я уже почти обернулся, чтобы посмотреть, с каким это кюре болтает трактирщик, но, слава Богу, вовремя сообразил, что к чему:
— Пива, пожалуйста. Я могу от вас позвонить?
Аппарат привинчен к стене рядом со стойкой. Жалко, нет кабинки — приходится выкладывать все при бармене:
— Алло, Буржуа?
— Кто это?
— Аббат Антоний.
— А-а…
— Я хотел бы оставить вам на попечение одного моего прихожанина. Ему нужен отдых, этот бедняга перенес тяжелое потрясение… э-э-э… нервного характера. Куда я мог бы его доставить?
— Привозите его ко мне на склад, улица Слакен, 16.
— Отлично. Вы тоже туда выезжаете?
— Да, тотчас же.
Поворачиваюсь:
— Ну что, шеф, сколько я вам должен за всю эту римско-католическую оргию? — спрашивает аббат Сан-Антонио у ошеломленного бармена, ставя на стойку пустой бокал.
ГЛАВА 18
Склад представляет собой довольно просторный сарай, почти незаметный на тихой улочке среди шикарных вилл.
Нас уже ждут. А этот Буржуа явно в курсе, что такое хороший тон на свиданках! Давлю на клаксон — деревянные створки ворот распахиваются, и я заезжаю внутрь. На улице темно, как в бочке с гудроном, и случайные прохожие вряд ли заметят немецкий номер машины.
Вытаскиваю нашего гостя на воздух. Он уже пришел в себя и забавно таращит глаза, старясь понять, куда это он попал.
— Буржуа, — указываю на него, позвольте представить небезызвестного вам Тьерри.
Мой компаньон сжимает кулаки:
— Негодяй!
Развязываю своей божьей коровке задние лапки и оттаскиваю в глубь сарая.
— Можно взять стул?
— Разумеется!
Усаживаю Тьерри и прикручиваю ему руки позади спинки стула — по опыту знаю, нет ничего более деморализующего, чем быть связанным в таком положении.
— Ну, дорогой, — обращаюсь я к нему, — настало время поговорить по душам. Вот как мне представляется это дело: шестеро наших друзей были вчера схвачены по твоей наводке, мы же ими очень дорожим, а посему требуем, чтобы ты немедленно помог нам их освободить. Сам видишь, я говорю прямо — красоты стиля не по мне, и сейчас не до лирики. Значит так: либо ты соглашаешься и по окончании этой операции летишь на зимовку в Лондон, либо отказываешься — тогда бригада по уборке мусора найдет тебя завтра на свалке вперемешку с помоями. Ну как?
Он, как всегда, недобро усмехается:
— Видимо, я действительно не увижу завтрашнего утра…
— Значит, нет, я правильно понял?
— Более чем!
Принимаюсь медленно расхаживать вокруг него:
— Слушай, ведь это же глупо! Нет, я говорю вовсе не о твоей вонючей шкуре… Но заставлять достойнейших людей марать об нее руки! Знаешь, я не привык разделывать туши, но, когда на карту поставлены шесть жизней, выбирать не приходится.
— А, пытка? Понимаю… — злобствует он, — я ведь и сам в этом деле мастер.
— Думаешь, тебе удастся промолчать?
— Я не думаю, я знаю!
— Только вот этого не надо, ладно? Не надо… Никто никогда не может быть уверен в том, что не заговорит, если от него потребуют. Это ведь всего-навсего вопрос времени… времени и изобретательности!
— Ну что ж, вперед, ребятки!
Отчаянный малый! Мы с Буржуа обмениваемся восхищенными взглядами: смелый человек — всегда приятно. Сокрушенно вздыхаю, совершенно не чувствуя себя в настроении нарезать этого парня ломтиками. Мне приходилось видывать и настоящих «королей», которые раз решив заткнуться, не проронили ни слова. Посади вы их на громоотвод, они не сказали бы и девичьей фамилии своей бабушки… И тут во мне вдруг все закипает.
Кроме шуток! Чего это я тут сопли распускаю… Передо мной святой сидит или дерьмо, по его же собственному признанию, пытающее и убивающее истинных патриотов?!
Парочка крепких ударов слева-справа заставляют его морду задрожать не хуже гитарной струны.
— Так, проба пера, — поясняю я, — просто чтобы создать приятную атмосферу…
Мужичок, чувствуется, явно не в себе. Ну, тогда еще раз по репе — в этот удар я вкладываю все набранные за день калории. Скула становится красной и тяжелой, как спелый томат; и под завязку — прямо в торец, чтобы юшка потекла. Есть, знаете ли, такие типы, которых кровь — их собственная, конечно, — заставляет расчувствоваться.
— Чудесно! — заключаю я. — Похоже, я набираю форму. Нет, что ты, я совсем не спрашиваю, не передумал ли ты! Это ведь были еще даже не закуски, а так — маслинки, что ты лопаешь перед аперитивом…
Замечаю в углу пилу и живо хватаю ее. Разбив ударом ноги пустой ящик, любовно выбираю пару планочек покрепче, которые затем привязываю с обеих сторон к ноге моего клиента — ну прямо сандвич получается!
Вытянув ее, кладу ступню на другой стул и, как вы уже догадались, начинаю пилить. Потихоньку так… Вот уже и до самой ноги добрались — зубья визжат совсем по-другому. Тьерри, сморщившись от боли, глухо стонет, я же непоколебимо продолжаю свою гнусную работенку. Главное — не заговаривать с ним, ждать, пока сам развяжет язык. В распиле заструилась кровь, и Буржуа, не выдержав, отходит в сторону. Слышу, как его тошнит.