Восхождение самозваного принца

Такая возможность не казалась сейчас Констанции Пемблбери чудовищной, и ее мозг лихорадочно заработал. Она строила замыслы и перебирала в памяти имена тех, кто мог бы помочь ей их осуществить. Затеянное придворной дамой было делом достаточно трудным, рискованным, однако вполне реальным.

Как ни странно, мысль о насильственном бесплодии Джилсепони не принесла ей особого облегчения. Иное, куда более разрушительное чувство завладело ее сердцем и заполонило разум. Констанция вновь вспомнила церемонию бракосочетания и выражение лица Дануба, когда он стал мужем этой женщины. А с каким лицом он вывел Джилсепони из сада, и они вместе направились в его… в их!.. спальню?

И сейчас, когда она, несчастная и опустошенная, находилась здесь, ее Дануб держал в объятиях Джилсепони. Сознание придворной дамы захлестнули причиняющие ей безмерную боль видения: тела Дануба и Джилсепони, соединившиеся в любовном слиянии.

Напрасно Констанция пыталась сосредоточиться на Мервике и Торренсе, думать об угрозе их престолонаследию. Сколько бы она ни уверяла себя, что ее прежде всего волнует судьба своих детей, она была не в силах обуздать воображение и прогнать эти доставляющие ей такие мучения картины.

Констанция услышала хруст стекла и лишь потом почувствовала, как ей обожгло правую ладонь.

Она посмотрела на окровавленную руку. Рана была глубокой; попавшие внутрь частички трав только усугубляли боль. Констанция даже не думала извлечь их из ладони или остановить кровь. Эта рана казалась ей такой ничтожной в сравнении с той, что была нанесена ей королем Данубом.

ГЛАВА 16

СЛАДОСТНЫЙ ПРИВКУС СТРАХА

Разделывая оленя, которого он, превратившись в тигра, убил прошлой ночью, Де'Уннеро испытывал привычную скуку. Жители Туберова Ручья — деревни, где они поселились, — приняли их обоих радушно, едва ли не с распростертыми объятиями. Впрочем, а почему бы нет? Ведь он и Садья принесли им то, в чем так остро нуждались жители этого забытого богом уголка — рассказы о большом мире, об иных местах.

Жизнь текла легко, без особых забот. Деревня стояла на плодородной земле. В окрестных лесах в изобилии водилась дичь. Туберову Ручью не угрожали ни гоблины, ни прочие чудища.

Почти не угрожали, мысленно поправил себя Де'Уннеро. Одного он привел вместе с собой, и этот зверь безотлучно находился при нем в любое время дня и ночи. Бывший монах больше не пытался отрицать эту часть своей сущности. Садья помогала ему направлять ярость тигра-оборотня в другое русло. Если зверь заявлял о себе днем, ее успокаивающие слова и негромкая музыка сдерживали его натиск. Зато по ночам она выманивала тигра, умело и не без пользы отправляя его в лес охотиться на оленей. Так Калло Крамп снискал репутацию лучшего в деревне охотника, хотя никто из жителей не понимал, как этот человек отваживается бродить по ночному лесу и не только возвращается живым, но и ухитряется добывать чутких и пугливых оленей?

Да, маленькая певица Садья стала его спасительницей, его руслом для отвода бушующих потоков, которые он не мог в себе подавить. Огненная страсть их любовных слияний переносила Де'Уннеро в такие места, о существовании которых он даже не подозревал, ведя строгую и упорядоченную жизнь абеликанского монаха. Он усмехался, вспоминая, что в монастыре его считали самым пламенным и неистовым из братьев — великим воином и великим защитником веры. Рядом с Садьей он казался себе воплощением скуки — столько жизни и энергии было в этой внешне хрупкой женщине, неукротимых порывов и неудержимого желания жить на грани смертельной опасности. Маркало Де'Уннеро никогда не боялся риска; он с радостью и готовностью шел на битву с любыми врагами, какие только встречались ему на жизненном пути. Но он не жил с ними бок о бок. А певица в отличие от него жила, жила с самым опасным человеком в мире. Если Де'Уннеро в ее возрасте был одержим желанием в чем-то утвердиться и что-то себе доказать, Садья в этом не нуждалась. Она просто испытывала безмерное наслаждение от столь волнующей и непредсказуемой жизни.

Бывший монах верил, что Садья любит его. Во всем она была прекрасной женой для Маркало Де'Уннеро. Нет, она была больше чем жена. Став добровольной спутницей ужасного тигра-оборотня, маленькая певица не только приняла эту часть сущности Де'Уннеро, но и находила ее чрезвычайно привлекательной.

Де'Уннеро прервал привычное занятие и оглянулся на Садью. Та сидела в тени дуба, лениво перебирая струны лютни. Сегодня — день празднества, которое жители Туберова Ручья устраивали время от времени, дабы скрасить однообразное течение жизни. Светло-карие глаза Садьи светились почти детской радостью. Она выглядела такой хрупкой, такой тихой и такой… очаровательной. Другого слова у Де'Уннеро сейчас не находилось.

И тем не менее эта очаровательная молодая особа пугала его не меньше, чем обитавший внутри него тигр. Она, как и сам Де'Уннеро, могла в один миг обернуться совсем другим человеком.

Видели бы они Садью в минуты любовных слияний! Видели бы они, каким огнем горят ее глаза, какая сладострастная улыбка появляется на лице этой женщины, стоит ей подумать о предстоящем наслаждении! Знали бы они, с каким холодным равнодушием восприняла она гибель своих прежних спутников — разбойников, убитых Де'Уннеро в деревне Миклина. Это внешне невинное юное создание ни единым словом не выразило сожаления по поводу их смерти.

Глядя на свою подругу, Де'Уннеро едва заметно усмехнулся. Как он любил ее — и как боялся! Здесь самые нежные его чувства и глубочайшие страхи сплетались в диковинный клубок. Рядом с Садьей его никогда не покидало ощущение, что он ходит словно по лезвию ножа, и это заставляло возбужденно трепетать сердце бывшего монаха.

Де'Уннеро продолжил сдирать шкуру с убитого оленя, вспоминая сладковатую теплую кровь, которой, будучи в облике тигра, напился минувшей ночью. Он даже не заметил, как это воспоминание пробудило в нем другое, до странности схожее ощущение: нежные, зовущие губы Садьи.

В этот вечер маленькая певица была в ударе. На праздник собралось около полусотни жителей Туберова Ручья и человек двадцать гостей, пришедших из близлежащих селений. Всех задели за живое ее песни о временах войны с демоном-драконом. В особенности одна. Садья пела об отважном воине-монахе, магистре из обители Санта-Мир-Абель, которого звали Маркало Де'Уннеро. Сидевший рядом Де'Уннеро сердито поглядывал на нее, чувствуя, какую опасную игру затевает его подруга.

Да, Садья, как всегда, играла с лихом и наслаждалась каждым мгновением этой опасной игры. Бывший монах чувствовал горящий в душе маленькой певицы огонь, когда она словами баллады недвусмысленно намекала слушателям, что храбрый воин Де'Уннеро по-прежнему жив и, быть может, находится совсем близко.

Пение Садьи не было монотонным, как у иных исполнителей баллад. Иногда ее голос звучал в полную силу, потом превращался в хрипловатый, угрожающий шепот. При этом певице доставляло истинное наслаждение следить за выражением лиц слушавших ее людей. Взрослые внимали ее песне, затаив дыхание, а глазенки детей испуганно распахивались, когда они слышали предостерегающие слова. Также певица не забывала украдкой поглядывать на своего возлюбленного, пребывавшего в явном замешательстве.