Догма кровоточащих душ

- Подождите, - внезапно сказал Ошии. - Подождите...

Его вдруг поразила уверенность, такая кристальная убежденность, очевидность, что все... что конец... что дальше... дальше их линии жизни разойдутся на столь максимальное расстояние, на какое только возможно при их столь же очевидной краткосрочности... Но ведь это не важно. Важно лишь то, что они с Каби продолжат свой путь, а Дои и Ханеки - нет.

- Я хочу сказать... Я хотел... - слов не было, они внезапно испарились, стерлись, умерли, простые живые слова сожаления, ободрения, сочувствия, дружбы и любви, в конце концов. - Мне очень жаль... - выдавил через силу Ошии. Что жаль? Почему жаль? Разве о сожалении сейчас надо говорить?

Ошии казалось, что Дои мужественно скажет: "Довольно болтовни, шеф, все и так понятно", а Ханеки еще более мужественно добавит: "Да чего уж там, шеф", но ни Дои, ни Ханеки ничего не говорили.

Каби тронул Ошии за руку.

- Надо действовать, шеф.

- А?

- Надо действовать, шеф. У нас слишком мало времени.

Ошии повернулся к Каби. Тот резко махнул ладонью, и внезапно воздух вспыхнул, засверкал мириадами золотистых блесток, очерчивая путь, по которому двигалась рука. Точно одним движением кисти неведомый художник приступил к созданию волшебного, ослепляющего полотна.

- Анима... Прорыв анимы...

- Быстрее!!! - закричала Ханеки, и ее отчаянный крик наконец-то сломил тягостное сомнение, разорвал соединявшие их в единое целое нити, больше не было никаких колебаний, ибо время истекло.

Ханеки схватила Дои за руку и поволокла к рубке. Каби толкнул Ошии к подъемнику, нажал кнопку и они мгновенно вознеслись вверх к распахнутому люку "меха". Ошии ударился о выступ, слезы боли и отчаяния заволокли глаза. Он, всхлипывая, на ощупь пробрался внутрь, ввалился в ложемент, а рядом пыхтел, ворочался Каби, ввинчиваясь на еще более узкое место второго пилота.

Ошии ткнул локтем рычаг запуска, кабина осветилась, над лицом разошлась диафрагма и оттуда выехала гибкая, черная труба с раззявленной пастью коммуникатора, отвратно похожего на присоску гигантской пиявки.

Коммуникатор чмокнул, прижимаясь ко лбу и щекам, и мир вспыхнул всеми оттенками зеленого. Отлично видимое помещение энергостанции прорезалось тонкими нитями координатной сетки, замелькали цифры и знаки системы тестирования, но Ошии не обратил на них внимания. Он смотрел на фигурки людей, которые медленно, чересчур медленно двигались к рубке аварийного управления, а позади них все ярче разгоралось багровое облако.

- Проверка систем!

- Есть проверка систем!

- Энергозапас!

- Полный!

- Уровень синхронизации!

- В пределах нормы!

"Мех" тяжело шевельнулся, как-то неуклюже переступил с ноги на ногу, оступился, задев массивными сочленениями за решетки подъемной платформы, чьи балки прогнулись, точно потерявшие натяжение канаты.

- Специалист, - прорычал Каби то ли самому себе, то ли ни в чем не повинной машине, которая на редкость послушно реагировала на движение рычагов.

- Все будет нормально, - сухо ответил Ошии, не отводя взгляда от идущих фигурок. - Все будет нормально...

Наконец "мех" выпрямился, шагнул вперед (взвизгнули разорванные в клочья крепления, удерживавшие робота), включилась сигнализация, предупреждая уже не существующий персонал станции, а в воздухе повисли бледные вуали указателей. Широкие лапы вступили на тартановое покрытие, плиты слегка прогнулись, спружинили, ребристая поверхность прорезалась множеством морщин. Вой гироскопа вплетался в какофонию работающего двигателя, орущей сигнализации, в пыхтение гидравлики и охладителей. Машина окончательно обрела равновесие.

- Как они там? - прошептал задыхаясь Дои. Ноги заплетались, мир вокруг вращался со все нарастающей скоростью, отчаянно жужжащие сверла вгрызались в затылок, виски и глаза. Язык почти не ворочался в раскаленной печке гортани. - Как они? - повторил Дои, хотя был уверен, что Ханеки его не слышит.

Пальцы девушки соскальзывали с его запястья, и тогда Дои падал на колени, растягивался на вонючем каучуковом покрытии изломанной куклой, возился громадным бледным жуком, точнее даже не жуком, а громадной слепой личинкой, пока Ханеки вновь не хватала его под руки, безуспешно пытаясь поднять на ноги одним слабеньким рывком.

Хотелось плакать. Никогда она еще не ощущала себя столь беспомощной и бесполезной. Не было сил. Не было воли. Не было ничего, кроме колоссальной тяжести тупой усталости, взгромоздившейся на плечи. Лучше упасть, лучше упасть, как Дои, и на несколько блаженных мгновений обрести покой. А дальше... А дальше - ничего.

Дои что-то шептал. Упрямо, настойчиво, но ничего нельзя разобрать сквозь оглушительный вой: "Прорыв анимы! Прорыв анимы! Персоналу немедленно приступить к эвакуации!!!" Зачем он говорит?! Умоляет бросить его здесь, а самой спасаться?! Разве еще можно спастись?!

Ханеки упала на колени перед лежащим навзничь Дои. Его руки упрямо скребли по антрацитовым плиткам, он пытался оторвать обмотанную бинтами голову от пола, но она раз за разом вновь упиралась лбом в поверхность.

- Я больше не могу! - крикнула сквозь слезы Ханеки в окровавленные бинты Дои. - Я ничего не могу!!!

- Видишь куда идти? - спросил Ошии.

- Вижу, - ответил Каби. - Только не успеем...

- Успеем.

Каби шевельнул рычагами, "мех" отсоединился от коммуникационных пуповин. Из шлангов сочились последние, не выпитые порции охладителя и растекались синими, парящими лужами.

Шпульки разрядников энергоблоков угрожающе светились кровавым светом. Тонкие волоски ослепительных молний окутывали навершия. В запретной зоне вспыхнули проблесковые маячки, предупреждая "мех" об опасности.

- Ну, конечно, - пробормотал Каби, и машина переступила через широкую люминесцентную полосу, что вызвало новый всплеск сирен и новую порцию маячков, которые из желтых становились багровыми, точно лихорадочная сыпь на распростертом теле станции. - Зато так короче...

Точно в ответ, ближайшая шпулька разрядника взорвалась, выкинула блистающий язык молнии, обвившийся вокруг ног "меха".

По изображению пошли помехи, в ушах заныло.

- Пройдем, - сказал Ошии. - Должны пройти.

- Я не вижу Ханеки и Дои, шеф.

- Не отвлекайся...

- Я их не вижу, - упрямо повторил Каби. - Я их не вижу.

А затем зелень расступилась, побледнела, и в глаза ударил кипящий золотой свет.

Тяжелыми портьерами червонный блеск нависал над Ханеки и Дои. Дои с ужасом смотрел, как откуда-то сверху на ладонь падают тяжелые, словно ртутные, капли, как плотная субстанция впитывается в кожу, прорастая там множеством тонких прожилок, окрашивая мельчайшие капилляры, сосуды всеми оттенками шафрана. Крохотные лужицы, разбрызганные вокруг, по непонятной случайности окаймили распростертое тело девушки, но пока ни одна частичка анимы не попала на нее. Однако свет и душа мира уже выбрасывала осторожные ложноножки, чувствуя близость еще одного человека.

- Ханеки, - позвал Дои. - Ханеки. Ханеки.

Ханеки зашевелилась, уперлась в пол (один из пальцев чуть не угодил в золотую живую лужицу), приподняла голову.

Сверху упала очередная капля, Дои вздрогнул от теплого мазка по щеке. Он чувствовал, как золото сползает по щеке, чувствовал, как мириадами крохотных частичек новая порция анима впитывается в тело. Ему чудилось, что сумрачный мир, взрезаемый лишь вспышками сигнализации и подсвечиваемый тусклыми глазами аварийного освещения, постепенно светлеет, насыщается яркорадостью, приобретает свежий, духмяный вкус, как будто не в чреве мир-города Дои сейчас находился, а невероятным чудом перенесся на весеннее поле, покрытое плотным ковром только-только проросших мягких травинок.

Как же слеп он был! Разве никогда не испытывал столь странное чувство, что мир вокруг выцвел, лишился запахов, как выцветает выброшенная за полной негодностью вещь? Ощущал, но не придавал значения... Ему не казалось это важным... Что там какой-то запах... Но теперь Дои в одно краткое мгновение вспомнил запах снега и морозного утра, запах весны, запах лета, даже запахи осени больше не были предвестниками смерти природы, а только ее сна, глубокого, но скоротечного.