Нунивак

Вот разломанный винчестер, рядом — наконечник гарпуна и деревянная груша с острыми зубьями. Здесь похоронен охотник. Таю даже может сказать кто. Чуть поодаль лежит гармонь с полуистлевшими мехами. Нунивакцы до сих пор не могут забыть игру талантливого мальчика, сына Мытыхлюка. Полярники подарили мальчику гармонь, и он быстро выучился на ней играть. Но недолгой была радость родителей мальчика. Он свалился со скалы и разбился насмерть. По обычаю около его тела положили его любимую вещь… Бусы, кроильные ножи, палки для выделывания шкур указывали на могилы женщин.

Таю остановился возле одной из них. Вот кроильный нож и палка. Он их нёс, когда хоронили мать. Теперь от неё осталась только кучка белых костей, и даже черепа нет. По старым поверьям выходило, что если долго стоять возле могилы близкого человека и упорно думать о нем, можно услышать его голос, поговорить с ним. Таю не верил в это. Он же коммунист! Но в эту минуту, когда он навсегда покидал родное селение, оставлял могилы своих предков, ему захотелось услышать голос матери и сказать ей последнее прости. И атеист Таю стоял с обнаженной головой и слушал.

В камнях шептался ветер. И — чудо! Таю послышалось, что он слышит полузабытый материнский голос. Слова невозможно разобрать, так она тихо говорит… Таю с усилием тряхнул головой. Не хватало ещё, чтобы он во всё это поверил! Ветер превратился опять только в ветер. Таю нахлобучил кепку и стал спускаться вниз, осторожно ставя ноги на обледенелую тропу.

Ещё с высоты он услышал странный шум на груженых вельботах. Он остановился и явственно различил громкий женский плач, усиленный собачьим воем.

Мужчины тоже были угрюмы и смотрели в сторону. Таю подошел к Утоюку.

— Все готово?

— Все, — ответил Утоюк, сильно моргая и оправдываясь. — Ветер дует прямо в глаза.

Заревели моторы, вплетая металлический вой в женские рыдания и собачий вой. Всё быстрее и быстрее удалялся родной берег. Таю почувствовал, что какая-то посторонняя частичка катится по его щеке. Он поднес палец и ощутил теплую слезу…

Оставленный Нунивак быстро скрылся за мысом. Впереди ждал «Ленинский путь».

Нунивакцы обживались в чукотском селении. Начался учебный год в школе. В бухгалтерии колхоза считали итоги летнего зверобойного сезона. Вельботы всё реже и реже выходили на промысел: мешала погода.

Таю всё ещё надеялся добыть кита, хотя стада уже ушли в теплые воды и можно было надеяться только на беспечность какого-нибудь не слишком расторопного зверя.

Вельбот Таю шёл в открытое море. Погода стояла тихая, но от воды несло холодом. Охотники были в теплых кухлянках и в шапках, руки были всунуты в теплые нерпичьи рукавицы. Мотор пел унылую монотонную песню.

Таю сидел на обычном месте, на кормовой площадке.

Приближалось празднество, а у него ещё не была готова песня. Напев нашептал ему береговой ветер, а слова ложились в него медленно, задумчиво. Может быть, потому, что первая часть её была грустная — расставание с Нуниваком? Он не забыл, как плакали женщины, покидая родной берег, как мужчины прятали свои слезы… Иногда Таю брало сомнение: нужно ли петь о расставании с Нуниваком? Хорошо ли на веселом празднике напоминать об этом? Но не сказать в песне о том, что есть на сердце, — солгать себе и слушателям. А Таю никогда не обманывал ни ветер, давший ему напев, ни слушателей, которые ждали от него правдивого песенного рассказа о своей жизни…

Вторая часть песни о людях, победивших себя. Он будет петь об Утоюке, вернувшем себе боевую молодость, о своих земляках, разгадавших секрет вечной юности. Будет петь о себе, о человеке, который понял, что хозяин счастья эскимоса — сам человек, его собственные руки…

Он будет петь о ветре, звонко стучащем в окна и дарящем новые напевы о счастливой жизни людей…

Разговоры в вельботе не мешали мыслям Таю. Ненлюмкин говорил о колхозной электростанции. Похоже, что он собирается туда переходить… Братья-близнецы Емрон и Емрыкай обсуждают, как уговорить председателя Кэлы, чтобы их переселили в один дом. Есть же такие — двухквартирные называются. Что же из того, что Емрыкай холост? Он не собирается оставаться всю жизнь одиноким.

Таю заметил по направлению к берегу что-то похожее на фонтан.

— Утоюк! — крикнул он с кормы. — Глянь в свой бинокль. Вон туда, напротив водопада Детские слезы.

— Кит! — обрадованно отозвался Утоюк, не отнимая бинокля от глаз. Рукой он показал направление. Таю переложил румпель в другую руку и развернул вельбот. Ненлюмкин прибавил скорость. За кормой закипела вода, от носа пошла крутая волна широко расходясь в стороны.

Братья-стрелки приготовились.

На носу стоял Утоюк с гарпуном, позади него чукча Каврай, недавно взятый в бригаду. Раньше Каврай пас оленей в тундре и сегодня первый раз в жизни так близко видел живого кита.

Утоюк никак не мог выбрать удобного момента, и вельбот едва не наезжал на хвостовой плавник морского великана. Кит нырял глубоко, пытаясь уйти от преследования, но Таю безошибочно направлял вельбот. Вот удар! Воздушные поплавки закачались на волнах. Каврай тут же подал Утоюку запасной гарпун. И второй угодил в цель! Больше гарпунов на вельботе не было. Таю с беспокойством оглядывал горизонт, но никто не спешил на подмогу.

Емрон и Емрыкай развернули противотанковое ружье, и первые пули легли возле кита, взметнув фонтанчики воды.

— Цельтесь ниже позвоночника! — кричал с кормы Таю. — Зачем бьете в голову? Под позвоночник!

Увлекшись охотой, Таю не заметил усилившегося ветра. Волна поднималась всё выше, качала вельбот, и даже таким прославленным стрелкам, как братья-близнецы Емрон и Емрыкай, было мудрено попасть именно ниже позвоночника кита.

Наконец кит в агонии ушел глубоко под воду, потопив с собой пузыри. Когда они появились, Утоюк отер пот со лба и сделал знак Таю, чтобы тот подвел вельбот. Перебирая капроновый линь, Утоюк почувствовал, что кит ещё жив.

Он бросил линь и крикнул Таю:

— Назад, назад! Он еще жив!

Ненлюмкин дернул маховик. Мотор всхлипнул, но не завелся. В эту минуту за кормой взбурлила вода, и Таю вдруг почувствовал себя в воздухе. Это продолжалось на самом деле доли секунды, но охотник за это время успел удивиться своему необычному состоянию, увидеть искаженное от испуга лицо Утоюка и догадаться о том, что его задел хвостовым плавником кит.

Таю упал в воду, и это спасло его. Вода с шумом ворвалась в уши, в глаза наплыл зеленый сумрак. Однако толстая меховая одежда не дала ему сразу пойти на дно. Опомнившись, Утоюк схватил багор и зацепил бригадира за капюшон непромокаемой камлейки.

Только очутившись на вельботе, Таю понял, как он был близок от гибели: ударь кит немного слабее, он бы не перелетел вельбот, а ударился либо о ствол противотанкового ружья, либо рухнул всем телом на деревянные переборки вельбота.

Кит уходил в открытое море. Он волочил за собой пузыри, уже едва видимые в волнах.

— Не догнать его, — с сожалением сказал Таю. — Погода портится. Ненлюмкин, заводи, мотор, поедем обратно.

Ушел кит. Редко бывало так с Таю, чтобы от него уходила добыча…

Вельбот плыл вдоль скалистых берегов. Здесь море вплотную подходило к отвесным скалам, и узкая полоска галечной полосы исчезала под бушующими волнами. Несколько лет назад в сильный шторм испортился мотор на вельботе Таю. Пытались поднять парус, но его изорвало в клочья. Якорь тащился, как простая деревяшка. Пытались на веслах отойти от берега, но и они сломались. Приближался ревущий берег, брызги уже падали в вельбот. Ещё немного — и вельбот ударится о скалы и разобьется вдребезги. И тут Таю увидел водопад Детские слезы. За ним шло небольшое понижение. Сдирая остатки кожи на ладонях, гребя изо всех сил, охотники поставили вельбот против отлогого берега и отдались на волю волн… Спаслись все, но от вельбота ничего не осталось