Нунивак

В столовую завтракать пошли вместе. Утоюк, увидев Владимира Антоновича, долго удивлялся. Матлю глубокомысленно заметил, что это закон жизни, когда встречаются старые друзья, и не худо бы по такому знаменательному поводу опрокинуть чарку.

Владимир Антонович засмеялся и сказал старику:

— Обязательно выпьем! Сегодня же вечером. В новой столовой.

В светлом просторном зале столовой стояли легкие столики и такие же стулья. Утоюк по-хозяйски осмотрел мебель и сказал:

— Такую бы нам…

Пока Таю и Владимир Антонович заказывали завтрак, старый Матлю обошел обеденный зал и остановился у стены возле красочных картин в застекленных рамах. «Печень здорового человека и печень алкоголика», — удивляясь, прочитал шепотом Матлю и перевел взгляд на другую картину. «Сердце здорового человека и сердце алкоголика», — гласила надпись под ней. Изображения были очень удивительные. Матлю стало нехорошо, и он поспешил за стол.

За завтраком продолжался обмен воспоминаниями.

— Если времени у меня хватит, — сказал Владимир Антонович, — я обязательно заеду в Нунивак. Вот, наверное, где произошли большие изменения! До сих пор забыть не могу эти узкие тропинки в скалах, жилища, похожие на звериные норы… И как только люди жили в таких условиях? Раньше это казалось само собой разумеющимся, а теперь — поверить трудно…

Таю уже открыл рот, чтобы сказать Владимиру Антоновичу, что Нунивак остался прежним селением — ничего в нём не изменилось, как Утоюк перебил его:

— Владимир Антонович, вы уж приезжайте на следующий год. И не в Нунивак, а в «Ленинский путь». Мы туда переселяемся.

— Вот как! — удивился Владимир Антонович. — Интересно.

— Вы знаете, — продолжал Утоюк, — на какой крутизне расположен Нунивак? Для того чтобы поставить даже маленький дом, надо вырубить в скалах фундамент. Но и с таким трудом поставленный дом — хорошая добыча для настоящего ветра… Раньше для эскимоса не было лучшего места, чем Нунивак. Чукчи завидовали нам — Берингов пролив близко, пути морских зверей проходили у порога наших жилищ. Сами знаете, в какое время жили. У человека была самая главная мечта: всегда быть сытым, не сдохнуть с голоду. Голод был страшнее всяких болезней… Теперь не одна еда нужна человеку. К чему цепляться за скалу, полувисеть на ней? Можно переселиться в другое место, поставить хорошие дома и жить по-человечески. На охоту ведь на моторных быстроходных вельботах ходим, не то что, как прежде, на веслах… А что в «Ленинский путь» переезжаем, это понятно: там многие наши дети живут. И люди там нам родные — сколько народу перемешалось, живя рядом…

Таю с едва скрываемой радостью слушал речь Утоюка. Председатель колхоза говорил то, что годами вынашивал Таю, о чем они подолгу и ожесточенно спорили. Выходит, всё же Таю удалось убедить своего друга.

Утоюк кончил говорить. Владимир Антонович внимательно его выслушал и повернулся к Матлю.

— А как же старики? Не против переселения? — спросил он.

Матлю, ещё не совсем оправившийся от созерцания ужасных картин, равнодушно ковырял вилкой в тарелке. Вопрос Владимира Антоновича застал его врасплох, и старик уклончиво ответил:

— Мы всегда голосуем «за».

После завтрака Таю решил навестить брата в больнице. Со спутниками договорился встретиться в райкоме.

Районная больница находилась на краю поселка. Длинное здание загибалось в виде буквы «Г», и во дворике по случаю солнечного дня гуляли выздоравливающие. Они с любопытством уставились на Таю, гадая, к кому пришел эскимос с внушительными свертками в руках.

— Таю! — услышал он голос брата.

Амирак сидел на скамейке. Он был одет в неопределенное больничное пальто и ватную шапку с ушами. Туго затянутая рука согнутой палкой торчала перед грудью. Лицо его побледнело, потеряло красноту обветренной морозом кожи.

— Иди сюда, Таю, — позвал Амирак брата.

Таю подошел и сел на нагретую солнцем скамью. Он не знал, с чего начать разговор. Всю жизнь он считал брата младшим, а себя обязанным поучительно разговаривать с ним. Но теперь перед ним был взрослый человек. Таю покряхтел, огляделся, подыскивая нужные слова.

— Вот прислала Неля, — наконец произнес он, подавая сверток. — А это от нас с Рочгыной…

— Зачем? — сказал Амирак, пряча благодарную улыбку. — Я не нуждаюсь ни в чём. Мне тут присылают из «Ленинского пути». А письма от Нели нет? — робко спросил он.

— Вот совсем забыл! — хлопнул себя по лбу Таю, он пошарил в кармане и вытащил смятый конверт.

Амирак взял письмо и положил на колени. Видно, ему не терпелось поскорее раскрыть его и почитать. Таю, понимая состояние брата, скороговоркой перечислил домашние новости.

— Всё же приняли решение переселиться в «Ленинский путь», — сообщил он под конец. — Сейчас я должен идти в райком. Будем обсуждать. Нас обком поддерживает. Помнишь, был у нас до войны секретарь райкома Владимир Антонович? Он теперь в обкоме работает. Одобряет наше решение.

— Я тоже одобряю, — шутливо сказал Амирак и бросил взгляд на письмо.

— Ну, я бегу в райком, — сказал Таю и поднялся со скамейки… — Поправляйся, приезжай.

— Скоро обещают снять гипс, — ответил Амирак. — Зайди перед отъездом, захвати письмо.

— Обязательно, — пообещал Таю. — Ты пиши быстрее. Может быть, сегодня к ночи уедем. Смотри, как солнце греет. Днем снег будет липнуть к полозьям.

Таю зашагал к райкому, с беспокойством поглядывая на небо. Весна что-то в этом году торопится. Если пролив раньше обычного очистится ото льда, можно после Первомая выходить на промысел.

В кабинете секретаря райкома его уже ждали. За столом сидел Каля, эскимос из селения Чаплино. Он листал какие-то бумаги и одновременно слушал Утоюка. Когда председатель нунивакского колхоза закончил свою речь, Каля спокойно сказал:

— Мы давно ждали от вас этого… Понимали, что нелегко расставаться с обжитой землей, поэтому и не торопили. А сейчас мне остается только приветствовать ваше решение… Товарищу Кэлы ещё не сообщали об этом?

— Нет, — ответил за Утоюка Таю, — пусть порадуется в праздники: Первого мая пошлем ему телеграмму.

Когда эскимосы вышли из райкома, Матлю разочарованно произнес:

— И это всё? Я-то думал, что райком — это умные беседы с утра до вечера: совещания, заседания… И одной трубки не успел выкурить…

— Разве плохо, когда дело решается без лишних разговоров — быстро? — спросил его Таю.

— Но всё же это учреждение… Конечно, к примеру, на море не станешь попусту болтать, если есть зверь… А здесь обстановка располагающая — мягкие удобные сиденья, большущие часы и графин на отдельном столике для утоления жажды, — ответил Матлю.

Остаток дня нунивакцы посвятили магазинам.

Таю купил большой эмалированный таз — о таком давно мечтала Рочгына. Утоюк долго приценивался к радиоприемнику.

— Может быть, купить? — посоветовался он с Таю.

— Смотри сам, — ответил Таю. — Только ведь электричества в Нуниваке нет, как ты им будешь пользоваться?

— Не для Нунивака я его покупаю, — сказал Утоюк. — В будущем собираюсь им пользоваться в «Ленинском пути».

— Я бы тебе не советовал его брать сейчас, — деловито сказал Таю. — Ехать нам на нарте, можно растрясти — вещь хрупкая. Ещё ведь не скоро переедем, успеешь купить получше.

— Пожалуй, ты прав, — сказал Утоюк, отходя от прилавка.

— Что вы понимаете в приемниках? — обиженно бросил им вслед продавец.

Вечером перед отъездом пошли попрощаться с Владимиром Антоновичем в районную столовую. Дело в том, что после шести вечера рядовое предприятие общественного питания превращалось в некое подобие ресторана с подачей спиртных напитков.

Трое эскимосов заняли столик в углу. Вскоре к ним подсел Владимир Антонович. Заказали обильный ужин на дорогу и немного вина.

Таю обратил внимание на то, что старый Матлю как-то странно озирался по сторонам и пытливо оглядывал стены.

— Мух ищешь? Ещё рано. Да и чистота не та, что в старой столовой, — сказал Таю.

— Не мух ищу, а картины, — ответил Матлю.