Страница 20 из 55
А потом Дэви Жасмине вдруг взбрело в голову, наконец, вступить в брак — и это после стольких-то лет своего упрямого категоричного отказа от замужества. И снова с ее стороны не обошлось без очередного сюрприза: из всех многочисленных претендентов на свою руку, мужей знатных и богатых, она выбрала малоизвестного еще к тому времени, почти обедневшего князька небольшой полузависимой провинции. Имя ее избранника было Джайдубар. С высокомерным видом вошел новый правитель в мраморные стены аграпурского дворца. Вошел, чтобы стать в нем полновластным хозяином.
Шэриак тяжело вздохнул. При одном воспоминании о Джайдубаре в его жилах вскипала кровь. Его ненависть к нынешнему правителю была болезненной, зудящей и… беспомощной. Это была ненависть шакала ко льву! В глубине души Шэриак, конечно, признавал достоинства Джайдубара. Жасмина ничуть не ошиблась, приняв решение именно его сделать правителем Вендии. Но разве это могло успокоить его, Шэриака?! Сила правителя только разжигала в нем еще большую ненависть.
Высшая знать, государственные сановники и жрецы Асуры, сперва с подчеркнутой холодностью принявшие нового правителя Вендии, затем, спустя всего не более года после вступления того на престол, нашли его разумным правителем и охотно поддерживали любые его политические начинания.
И теперь Шэриак с тайной горечью признавал, что в сложившейся ситуации ему не находилось места на государственной сцене Вендии. Все мысли принца были подчинены единственно тому, каким образом можно было устранить те многочисленные, ставшие перед ним, будто огромной непроходимой стеной, препятствия на пути к все более желанной власти. Сейчас, когда маленькая принцесса Насинга была похищена (и, видит Асура, Шэриак, как никто другой во всей Айодхье, не испытывал никаких сомнений относительно того, что этой девочке уже не суждено когда-нибудь вернуться в королевский дворец), его шансы пробраться к трону заметно возросли. Причем объяснялось это не только лишь тем очевидным безоговорочным обстоятельством, что, будучи прямой наследницей на престол, Насинга представляла ему серьезнейшую конкуренцию. Воспользовавшись похищением принцессы, хитроумный Шэриак пытался обострить размолвки, существовавшие между Джайдубаром и Жасминой. К счастью для него, всем приближенным ко двору, было хорошо известно, что отношения между правителем и Дэви были довольно прохладными и не совсем соответствующими их супружескому положению. Впрочем, что все же нисколько не умаляло несомненного доверия и огромного искреннего уважения, которые испытывала к своему мужу Жасмина. Между тем, самому Джайдубару, по своей природе бывшему очень ранимым и обидчивым, совсем не по душе были установившиеся между ними Дэви отношения. Он любил жену, но, не найдя, как ему казалось, в ее сердце ответа на свои чувства, был глубоко оскорблен и подавлен этим. Подозревая Дэви Жасмину в измене, он следил за каждым ее шагом. Не упускал возможности лишний раз наведаться в ее покои. И регулярно подвергал жесточайшему допросу приближенных к Дэви рабов. И хотя у Джайдубара так и не находилось веских причин, чтобы упрекнуть супругу, ревность его была настолько болезненна и слепа, что даже собственная тень Жасмины порой казалась ему достойным соперником.
На это и сделал ставку Шэриак, силясь посеять раздор в королевской семье.
Узнав о том, что Жасмина послала гонца к Конану, он не замедлил сообщить об этом правителю. Причем, не пожалев чести племянницы, сознательно выставил все в ложном свете: якобы между Дэви и киммерийцем была давняя любовная связь. И Шэриак не ошибся, — самолюбие Джайдубара было уязвлено. Все это время, пока во дворце ожидали приезда Конана, правитель, казалось, был настроен самым решительным образом. Однако когда киммериец наконец появился, Джайдубар, найдя его в покоях Дэви, не предпринял ничего против своего мнимого соперника. И что могло остановить его?! Неужели он поверил словам Жасмины?!
Поверил, тому, что этот проклятый варвар с севера поможет отыскать маленькую Насингу?!
Несмотря на всю очевидную подозрительность Джайдубара, его, на самом деле, легко можно было убедить в том, во что он хотел бы верить. В этом и была его слабость! Шэриак ненавидел подлинную силу правителя и брезгливо осмеивал его — не столь уж многочисленные — слабости.
Теперь, после пропажи Насинги и затем визита во дворец Конана, Джайдубар, казалось, не находил себе места. Он отдалился от государственных дел. Почти все время проводил в своих покоях или в саду у пруда, задумчиво глядя на искрящуюся в солнечных лучах водную гладь. Выл печален и необыкновенно молчалив. Изменилась и Дэви. Никого к себе не подпуская, кроме редких рабынь да Танар, своей придворной дамы, она стремилась к уединению. Вдвое — а то и втрое — чаще обычного посещала храм, отчаянно прося у всевидящего Асуры возвратить ей маленькую дочь. И с каждым новым днем отношения между Джайдубаром и Жасминой становились все более прохладными. Такое положение вещей как нельзя более устраивало Шэриака.
Пламя латунного светильника, что стоял на столе подле пергамента, вдруг затревожилось, как обычно бывает, когда открываются двери или окна, и через них в комнату беззвучно врывается ветерок. Но сейчас в покоях принца все было наглухо затворено. Не было и щели, из которой могло сквозить. И все же какое-то неведомое легкое дуновение коснулось пламени, вспугнуло тени на стене! По телу Шэриака пробежала тревожная дрожь. Он догадывался, что за дверь, незримая для простого смертного и, должно быть, ведшая из самой преисподней, отворилась сейчас — здесь, перед ним.
Комнату окутывала какая-то зловещая темная дымка.
И очень скоро взгляд Шэриака не мог уже различить ничего, кроме боязливо трепещущего пламени в латунном светильнике.
А затем пламя принялось расти, но уже без обычного вкрадчивого треска, без волнительной, неутомимой пляски рыжих язычков. Оно просто росло, постепенно делаясь все больше и больше, точно какая-нибудь лужица во время ливня.
Шэриак медленно, нерешительно поднялся с кресла и, не на миг не отводя от огня настороженного опасливого взгляда, попятился. Но сделав не больше пяти шагов, в оцепенении замер…
Достигнув в высоту человеческого роста, пламя начало уверенно принимать очертания женской фигуры. Контуры безупречно красивого стройного тела становились все более четкими. И при этом сам огонь, казалось, застывал, будто превращаясь в красный полупрозрачный камень.
Очень скоро глазам Шэриака предстало нечто вроде изваяния. Но еще какой-то неуловимый миг — и все стало, как и прежде. Дымка рассеялась, будто ее и не было никогда. На столе из слоновой кости стоял латунный светильник, и теперь его рыжее пламя было ровным и безмятежным.
Шэриак все еще неподвижно стоял, неотрывно глядя на огонь. Потом, наконец, выйдя из оцепенения, облегченно вздохнул и неторопливо побрел к своему креслу. И еще не успел сесть, когда вдруг услышал за своей спиной женский смех, негромкий, но вместе с тем как будто леденящий кровь.
Шэриак судорожно обернулся. И его глаза тотчас же встретились с огромными темно-зелеными глазами женщины, что сидела на небольшом диване у стены. Шэриак узнал ее. Ту, при одном только воспоминании о которой, его неизменно пробирало дрожь. Это была Серидэя, косальская ведьма. Прекрасное, с белоснежной кожей и тонкими чертами, лицо нежданной гости было непроницаемо.
Рука Шэриака вцепилась в спинку кресла. Концы дрожащих от волнения губ чуть было приподнялись, изображая улыбку, но тут же безвольно опустились.
— Что же ты так не радушно встречаешь гостей?! — со злорадной насмешкой в голосе произнесла Серидэя. — Может, напугала тебя чем?!
Лицо Шэриака исказила страдальческая гримаса. Из горла вырвался сухой прерывистый кашель.
— Напугала?! — процедил сквозь зубы он. — Не можешь обойтись без этих своих… — Шэриак не договорил, а только описал рукой какой-то неопределенный жест. — Без всяких своих колдовских штучек?!
Серидэя снова рассмеялась.
— А раньше, помнится, тебе нравились эти мои… — в ее темно-зеленых глазах мелькнуло нечто злое, недовольное и вместе с тем лукавое, — «колдовские штучки».