Страница 15 из 55
Насинга также неотрывно глядела на свою наставницу. Девочка вдруг поймала себя на мысли, что ей очень хотелось стать похожей на Серидэю. быть такой же красивой и сильной, как она. Это смутило и даже немного напугало маленькую вендийку. Прежде она хотела походить только на маму, Дэви Жасмину, нежную, добрую и прекрасною красотою, мягкой и хрупкой, как цветок. Серидэя же была совсем другой. И хотя Насинга не знала от своей наставницы ничего кроме ласки, ее чуткое детское сердце чувствовала неизменно веявшую от той ледяную холодность.
Серидэя громко обратилась к сидевшим вокруг нее на широких яшмовых скамьях женщинам. И маленькая вендианка впервые смогла услышать ее голос, не тот, что так часто звучал у нее в голове, а другой, который можно было воспринимать лишь обычным слухом.
При этом девочка не понимала ни единого слова из речи Серидэи, ведь та сейчас говорила по-косальски. Женщины что-то отвечали ей. Их голоса были звучны и глубоки, как и голос самой Серидэи.
И вдруг звезда, заглядывавшая в зал из отверстия во вздымающемся куполом потолке начала медленно менять свой цвет. Из голубого она окрашивалась сперва в бледно-желтый, затем в розовый и, наконец, приобретая огненно-красный цвет. Насинга почувствовала сильное, с трудом переносимое жжение на пальце. Дианирин в перстне тоже поменял цвет, став, как и звезда, ярко рыжим. А золотистые крапинки в нем теперь то появлялись, то исчезали, точно резвясь в каком-то неугомонном магическом танце. Насинга попыталась снять перстень, но у нее ничего не получалось.
У самого кресла Серидэи вспыхнул костер — вспыхнул, как будто из ничего. С каждой секундой его оглушительно трещавшее пламя поднималось все выше. Рыжие языки огня тянулись наверх, к звезде, как тянутся беспомощные детеныши к материнской груди. Все, и Серидэя и сидевшие на скамьях женщины, глядели на пламя, словно зачарованные. Их губы беззвучно двигались. Руки были протянуты к огню. Воздух наполнялся зловонием, и чем дальше, тем труднее было дышать.
И тут Насинга с ужасом обнаружила, что лица женщин постепенно начали меняться, становясь морщинистыми, сморщенными и безобразно уродливыми. Только одна Серидэя нисколько не изменилась. Ее белое, как алебастр, лицо по-прежнему было сказочно прекрасно. Но в огромных темно-зеленых глазах торжественно сияло что-то алчное и отпугивающее. Взгляд Серидэи вдруг метнулся к Насинге и обжег ее. Вслед за ней на маленькую вендианку взглянули и все остальные, будто могли видеть ее. Сердце Насинги тревожно колотилось в груди. Маленькое хрупкое тело охватила беспощадная дрожь.
А потом Насинге вдруг показалось, что ее подхватила какая-то огромная магическая сила. Будто взятая во власть какого-то неудержимого урагана, девочка беспомощно металась по залу. Перед глазами внезапно стало совсем темно. А в голове, пульсируя, отчетливо звучал голос Серидэи.
— Не бойся! Не бойся! — повторял голос.
Как мимолетные проблески, темноту разрезали огненно-красные сполохи. Не различая ничего перед собой, Насинга все же осознавала, что была уже не в зале, внутри скалы Черного грифа. Она снова летела куда-то, но не подталкиваемая кем-то, а сама, ровно и свободно. Ее волосы ласково теребил мягкий ветерок. Грудь глубоко вдыхала прохладный ночной воздух.
— Серидэя! — позвала Насинга. Наставница ей не ответила. Хотя девочка была уверена, что та находилась где-то здесь, подле нее.
Насинга все летела. Она совсем потеряла счет времени. Целой вечностью казалась ей каждый миг этого удивительного полета.
Постепенно маленькая вендианка почувствовала, как всем ее существом овладевало что-то тяжелое, дурманящее, неописуемо приятное…
— Серидэя! — взволнованно крикнула Насинга. В этот раз она позвала свою наставницу вслух. И почему-то звук собственного голоса сейчас напугал ее.
Маленькая вендианка вздрогнула и… приподняла тяжелые ото сна веки. Тусклое сияние светильника, стоявшего на маленьком инкрустированном малахитом столике, приветливо объяло девочке глаза.
Она лежала на большой убранной тончайшим льном кровати в своих покоях, во дворце Серидэи.
У ее изголовья сидела девушка-рабыня. Она ласково улыбалась Насинге.
Глава VIII
«Встреча в Айодхье»
Конан и Зулгайен покинули стены Айодхийского дворца рано утром. Туранец был еще слаб: рана на его плече прекратила кровоточить только этой ночью. Поразившая его в башне Желтой звезды стрела была отравлена, и, если бы не скорое вмешательство королевского лекаря, Зулгайен, скорее всего, так никогда бы уже и не оправился. Давало о себе знать и долгое заточение в башне. Однако, несмотря ни на что, полководец держался в седле уверенно. Его осанка была статна, голова гордо поднята. Конан и Зулгайен уже успели неплохо познакомиться, в башне Желтой звезды продемонстрировав свою отвагу и боевое умение, затем в королевском дворце, где они провели целые сутки, вдоволь поговорив (между тем ни киммериец, ни туранец не отличались болтливостью). И, казалось, остались вполне довольны друг другом.
Рассвет еще только забрезжил, но улицы вендийской столицы были уже полны народу. Все больше было люда нищего, тех несчастных, которые не имели своего крова и оттого вынуждены были ночевать прямо под открытым небом. Также нередко можно было увидеть заезжего крестьянина и человека торгового. Встречались рабы и прислуга, что пришли купить для завтрака своих еще почивающих в постелях господ свежие продукты.
И киммериец, и туранец были одеты купцами. Посланные на их поимку стражи днем и ночью рыскали по городу, недоверчиво приглядывались к каждому мужчине. И если бы не купеческие халаты, настолько просторные, что невозможно было угадать под ними воинские доспехи, не сдвинутые к самым глазам тюрбаны, не приклеенные к лицам длинные, нарочно посыпанные пеплом бороды, спутникам не удалось бы даже выйти за ворота королевского дворца. Зулгайен глядел на пеструю людскую толпу с нескрываемым любопытством. Живя в заточении, он совсем было отвык от человеческого общества и теперь испытывал к нему наиживейший интерес. Конан тоже глядел на людей — просто оттого, что больше глядеть было не на что. Взгляд его был необычайно хмур и ко всему безучастен.
Всадники уже почти выехали из города, когда вдруг чей-то голос решительно окликнул их сзади. И Конан, и Зулгайен в тот же миг обернулись. В нескольких шагах от них стоял невысокий длиннобородый старец. Всем своим видом он заметно отличался от остального люда, что заполнял улицы вендийской столицы. Его худое, с резкими чертами лицо было обветренным, но не смуглым от природы. Свободно висевшая на теле хламида была выткана из грубой шерстяной пряжи, что было весьма необычно в изнывающей от жары Айодхье.
Конан сразу же признал отшельника из пещеры Йелай. Он спрыгнул с коня и подошел к старцу. Зулгайен последовал за ним.
— Не ожидал встретить тебя здесь, старик! — приветливо, хотя и не без некоторого недоумения начал киммериец. — Полагал, ты чураешься городских улиц!
Губы отшельника задела едва заметная улыбка.
— Ты прав, — согласился он, — я редко бываю среди людей. И сейчас меня привело в Айодхью отнюдь не праздное любопытство, — его голос стал жестче. — Я искал встречи с тобой.
— Мы как раз держали путь к тебе, — заметил Конан. Говоря «мы», он легким кивком головы указал на стоявшего подле себя туранского полководца, на которого старец отчего-то не обращал ровно никакого внимания, будто бы еще два дня назад сам с упрямой настойчивостью не требовал у киммерийца вызволить того из плена.
— Да, — согласился старый отшельник. — Однако нужно торопиться. Время сейчас очень важно для нас, — в его голосе прозвучала таинственная многозначительность.
— Тебе стало что-то известно? — настороженно спросил Конан.
Старец утвердительно кивнул седовласой головой.
— Говори же скорее, — с нетерпением торопил его киммериец — что именно тебе удалось узнать? Не молчи! Ты сам говорил, что время слишком дорого сейчас!