Страница 25 из 298
— Робототехника, — сказала Оюю.
— Массовая потребительская робототехника, — уточнил Винсмарт, — Это она привела к Второй Великой Депрессии и косвенно — к возникновению Конфедерации Меганезия. Политэкономию этого процесса у вас проходят в школе.
— Ага! — подтвердила Люси, — Бытовые роботы делают хабитанта менее зависимым от плутократии. Он может определять и наполнять потребительскую корзину дешевле и качественнее, чем на том организованном рынке, где рулит плутократия. А когда у плутократов нет контроля над потребительской корзиной, то они лишаются власти и имущества. А финансовые институты исчезают и перестают давить на экономику.
— А как это влияет на труд? — спросил он.
Люси несколько удивленно пожала плечами.
— Это как и с потребительской корзиной. Хабитант может определить, сколько труда использовать прямо на себя и домашних, сколько поменять напрямую со знакомыми, которые что-то производят, а сколько — продать кому-нибудь за договорную цену.
— А что, если у хабитанта на ферме есть универсальная пальма, на которой растут все нужные ему предметы? Он в этом случае будет трудиться или нет?
— Если правильный канак, то в каком-то смысле будет, — уверенно ответила она, — Во-первых, он, по-любому, ходит в море. Во-вторых, у него дети, а пальма, даже самая продвинутая, не умеет правильно возиться с детьми. А, в-третьих, какая бы пальма не была универсальная, можно сделать ее еще универсальнее, и правильный канак точно попробует ее с чем-нибудь скрестить… Или с кем-нибудь.
— Гм… — произнес Винсмарт, — А как ты определяешь термин «трудиться».
— Ну, типа… — Люси на секунду задумалась, — …Делать что-то объективно полезное, которое дает результат.
— Оплату, — подсказал он.
— Вот и не обязательно! Например, пойти в море, наловить рыбы. Можно ее съесть в семье, а можно продать, но по-любому, ловить рыбу это труд.
— И возиться с детьми — это тоже труд? — спросил он.
— Ага! — Люси кивнула, — Дети же объективно зависят от того, как с ними возятся.
— Мнение понятно… А заниматься сексом?
— Ну… — Люси снова задумалась, — …Это смотря для чего. Если просто так, то нет. А, например, если снять парня в Y-club, то это деньги, а значит — труд. И если секс для укрепления команды в бизнесе, или для новых бизнес-контактов, то это тоже труд.
Винсмарт задумчиво покивал головой.
— Сейчас я задам еще один вопрос. Самый интересный в этой серии. Как, по-твоему: человек трудится, чтобы жить, или живет, чтобы трудиться?
— Пардон, док Джерри, — сказала она, — но, по-моему, и то и другое — полная херня.
— Почему ты так думаешь?
— Ну… — она сосредоточенно почесала коленку, — …Потому, что нормальный человек никогда так не думает. У него появляется какая-то причина — и он работает. Или не работает, если такой причины нет. Или ему становится скучно, и он решает немного поработать, чтобы развлечься. Но ему может прийти в голову и другое развлечение. Короче, по жизни очень редко так бывает, чтобы что-то было только ради чего-то.
— Допустим, что это бывает редко, — согласился он, — но представь себе человека, для которого труд — это главное в жизни. Можно ли сказать: он живет, чтобы трудиться?
Люси снова почесала коленку и утвердительно кивнула.
— Да. И этому человеку лучше сходить к врачу, потому что у него проблемы.
— Это точно! — вмешался Атли, — Если человек так думает, значит, у него синдром сверхценной идеи. В принципе, это его личное дело, но зачем мучаться и рисковать здоровьем? Я понимаю: в Штатах, Японии и Европе люди боятся идти к врачу, если проблема с мозгами. Там ведь могут посадить в психологическую тюрьму.
— В психиатрическую лечебницу, — уточнил Винсмарт.
— Ага. В такую, где практикуются пытки электротоком, удушьем и гипертермией. А в нашей стране этого нет. Психолог просто порекомендует травку, вроде конопли или пейотля, и психофизические упражнения. Или смену обстановки. Или виртуальную реальность с эффектом присутствия. Многим помогает. Из вашей Калифорнии к нам приезжают лечиться от невроза и депрессии, хотя, все теоретические основы наши биомедики изучают по книжкам ваших зоопсихологов. Прикиньте, какой парадокс?
Абинэ похлопала Винсмарта по плечу.
— Помнишь, когда мы были на Токелау, тамошний шеф полиции рассказывал про международный центр психологической реабилитации жертв насилия?
— Теперь вспомнил… Кстати, интересный поворот темы. Я до сих пор рассматривал протестантскую трудовую этику Макса Вебера как дефект европейского научного мышления, но, пожалуй, есть смысл рассмотреть ее как патологию психики.
— Я это проходила в колледже постиндустриального менеджмента, — сказала Олан.
— Вот как? И что вам про это говорили?
Молодая монголо-афро потянулась и глянула на небо, собираясь с мыслями.
— Ну, как бы, в начале XX века жил в Европе такой жулик Макс Вебер. Время было сложное: росло марксистское движение, и рабочие начинали считать, какую долю стоимости труда у них изымает оффи-правительство и плутократия. Выходило, что слишком большую, и напрашивались оргвыводы со стрельбой. Тогда хитрый Вебер придумал агитку, что в труде главное — не материальная продукция, а кармические бонусы. Грубо говоря: представим себе работника, который вручную крутит привод мельницы. Если это просто мельница — то по разности цены зерна и муки, с учетом издержек и амортизации машины, можно посчитать цену его рабочей силы. Дальше вычитаем из этой цены его зарплату, и получается дельта, на которую его надули. А теперь представим, что мельница — это еще и молитвенное колесо. Каждый оборот улучшает карму рабочего-крутильщика. Если широко распространить этот культ, то можно убедить рабочего крутить мельницу за зарплату, равную цене его витальных потребностей. Это крайне выгодно, если не учитывать долгосрочных последствий.
— Так-так! — подбодрил ее Винсмарт, потирая руки.
— …Представим себе, — продолжала Олан, — что в ходе прогресса у нас появились экономичные движки, и рабочий-крутильщик теперь нерентабелен. Неплохо бы использовать его на другом производстве. Но вот проблема: он воспримет это, как покушение на свою карму! Чтобы избежать религиозной войны, мы вынуждены оборудовать новое производство так, чтобы там был аналог молитвенного колеса. Прогресс идет дальше, и рабочий становится все менее нужен в непосредственно-продуктивном процессе, но мы вынуждены держать его там, поскольку социально-политическая стабильность требует, чтобы он 40 часов в неделю имел доступ к молитвенному колесу. По мере постиндустриализации, крупное производство с массовыми рабочими местами вообще утрачивает экономический смысл, но мы вынуждены его сохранять, как культовый объект. И мы вынуждены подавлять прогрессивные не-массовые формы производства, особенно — prosumerism…
— Что? — переспросил Винсмарт.
— Это такое сокращение от Producing-consumerism, — пояснила Олан, — Просюмеризм означает как раз ту массовую потребительскую робототехнику, про которую ты, док Джерри, говорил в начале. Потребитель на ней может самостоятельно производить нужные ему товары. Прототипы бытовой робототехники — веддинги и фабберы — появились еще в конце XX века. Первые аналогичны швейному, сварочному или сборочному автомату, вторые — химическому реактору или стеклодувной машине. На этапе веддингов и фабберов, индустриальное лобби в развитых странах «западного» образца еще способно сдерживать распространение товарного просюмеризма, путем ограничения производства и продажи этих видов роботов. Но вот следующий этап…
Винсмарт энергично кивнул в знак понимания.
— Кажется, Олан, ты приближаешься к сути дела.
— Ну, — сказала она, — Если суть в трансботике…
— В чем? — переспросил он.
— Это сокращение от транс-робототехники и транс-ботаники.
— А, понятно. Да, именно в ней.
— …Тогда, — продолжала Олан, — фокус вот в чем. На очередном витке прогресса, появляются технологии, в которых товар, как бы, не изготавливается роботами, а вырастает из трансботического полуфабриката: смеси собственно, сырья и «briski» (ассемблирующих микроботов). «Briski» может размножаться как дрожжи, или как рассада. Станислав Лем в НФ-новелле «Голем» обозначил такие (в то время еще не существовавшие) технологии, как «квантовые», потому что briski, подобно живым клеткам, работают на эффектах молекулярно-квантового уровня.