Страница 14 из 49
Едва занялась заря, мы свернули с этой дороги и расположились среди развалин покинутого города, построенного на некотором расстоянии от отвесных высот Мура; по счастью мы никого не встретили, и никто нас не видел. Я первым стоял на часах, в то время как все остальные отправились спать, позавтракав холодным мясом, – здесь мы уже не решались разводить огонь. Когда солнце поднялось выше и разогнало туман, я увидел, что мы находимся в густонаселенной стране, не чуждой некоторой своеобразной цивилизации. Несколько ниже нас, в пятидесяти или шестидесяти милях, находился большой город Хармак, который я мог ясно разглядеть в мой полевой бинокль; в прошлый раз, когда я посетил эту страну, я не видел его, оттого что мы проходили мимо него ночью.
Это был типичный город западной части Центральной Африки с открытыми торговыми площадями, с улицами, на которых стояли тысячи белых домов с плоскими крышами. Город окружала высокая и толстая стена, построенная, по-видимому, из высушенных на солнце кирпичей, а перед воротами, которых я видел двое, стояли две сторожевые башни, охранявшие их. Вся страна, окружавшая этот город, была обработана и, так как стояло начало весны, маис и другие злаки показывали зеленые ростки.
Вдали я видел еще города и селения. Фэнги были, по-видимому, очень многочисленным народом, и их никак нельзя было назвать дикарями. Неудивительно, что небольшое племя Абати так страшилось их, несмотря на неприступные горы, оберегавшие их от ненависти Фэнгов.
Около одиннадцати часов Орм сменил меня, и я отправился спать. Я вскоре заснул, несмотря на мучившие меня страхи, которые, будь я менее усталым, не дали бы мне спать. А причин бояться было немало.
Ближайшей ночью мы должны были проскользнуть мимо Фэнгов, и до полудня нам либо удастся войти в Мур, либо не удастся сделать это, а в таком случае нас ждала смерть или, что во много раз хуже, рабство у варваров и медленная гибель, сопровождающаяся теми или иными пытками.
Мы, разумеется, могли бы благополучно добраться до нашей цели, идя темной ночью и с хорошими проводниками, оттого что дорога была пустынная и наш небольшой караван мог остаться незамеченным, если только мы не повстречаем отряды стражи, которой, как нам говорили, в эту ночь не должно быть здесь. Шадрах, казалось, думал, что нам удастся наша затея, но самое худшее было то, что я, подобно Квику, не доверял Шадраху. Даже сама Македа, повелительница Абати, та, кого они называют Дочь Царей, сильно сомневалась в нем, или так мне показалось.
Как бы то ни было, она сказала перед тем, как я покинул Мур, что она избрала его мне в провожатые только за его опытность и отвагу и за то еще, что он, один из немногих в ее племени, в молодости совершил переезд через пустыню и поэтому знал дороги.
– И все же, доктор, – добавила она многозначительно, – наблюдайте за ним, оттого что разве не его прозвали Кошкой? Да, следи за ним, потому что, если б у меня не оставались в качестве заложников его жена и дети и если б я не была уверена, что он желает получить в награду те земли, которые я обещала ему, я не доверила бы тебя этому человеку.
И вот теперь, когда я хорошо познакомился с этим человеком, я был вполне согласен с мнением Македы, и то же думал Квик, а он неплохой знаток людей.
– Посмотрите на него, доктор, – сказал он, подойдя ко мне, чтобы сказать, что я могу идти спать; чей бы черед ни был стоять на страже, сержант всегда бодрствовал и был за делом. – Посмотрите на него. – И он показал на Шадраха, сидевшего в тени дерева и с серьезным видом шепотом говорившего что-то двоим своим подчиненным; на его лице была странная и неприятная усмешка. – По-моему, этому негодяю хотелось, чтоб мы все погибли там, в Зеу, – он захватил бы тогда все наше имущество. Боюсь, что он попытается сыграть с нами эту же самую штуку сегодня ночью. Даже пес его терпеть не может.
Я не успел еще ответить, как получил подтверждение последних слов сержанта. Большой желтый пес Фараон, который нашел нас в пустыне, услыхав наши голоса, выскочил из-за какого-то угла и направился к нам, виляя хвостом. Проходя мимо Шадраха, он остановился и зарычал; шерсть дыбом встала у него на спине. Шадрах кинул в него камень и попал ему в ногу. Мгновение спустя Фараон, обладавший непомерной силой, уже сбил его с ног и едва не перекусил ему горло.
Мы подоспели вовремя, раньше, чем поднялся шум, но лицо Шадраха, которое пересекали багровые шрамы, врезалось мне в память. На нем были написаны ярость и страх, и оно было поистине дьявольским.
Я отправился спать, думая о том, что это будет, быть может, мой последний отдых на земле и что я никогда не увижу лица моего сына, если только он еще жив.
К вечеру меня разбудил ужасный шум, и я явственно различил пронзительный голос Хиггса, изрыгавшего невозможные ругательства, лай Фараона и заглушённые крики и проклятья одного из Абати. Выскочив из небольшой палатки, я натолкнулся на забавное зрелище: профессор Хиггс захватил голову Шадраха под левую руку и держит ее там, а правой рукой бил Шадраха по носу и по всему лицу изо всей силы, а профессор, как я уже говорил, не из слабеньких. Подле него стоял сержант Квик, удерживая Фараона за ошейник, который он смастерил для него из кожи павшего верблюда, и смотрел на них с выражением мрачного удовлетворения на своем деревянном лице, а вокруг суетились погонщики Абати, произнося горловые звуки и по-восточному жестикулируя.
Орма не было здесь, так как он спал в это время.
– Что вы делаете, Хиггс? – крикнул я.
– Разве… вы сами… не видите? – буркнул он, сопровождая каждое слово новым ударом по бедному носу Шадраха. – Колочу по голове это животное. А! Кусаться? Ты вздумал кусаться? Вот тебе за это, и еще, и еще! И какие у него крепкие зубы! Ну вот, теперь довольно с него. – И он вдруг отпустил Абати, который упал на землю и остался лежать, дрожа. Его товарищи, видя жалкое состояние своего начальника, угрожающе двинулись было на профессора, один из них даже достал нож.
– Убери эту штуку, парень, – сказал сержант, – или я спущу на тебя собаку. Выньте револьвер, доктор.
Если слова Квика были непонятны для этого человека, он, очевидно, понял их смысл; он спрятал нож и ушел вместе с другими. Шадрах тоже поднялся с земли и пошел прочь. Однако на расстоянии нескольких ярдов от нас он остановился, обернулся, поглядел на Хиггса своими распухшими глазами и сказал:
– Не беспокойся, чужестранец, я не забуду и отомщу.
В это мгновение Орм, зевая, появился у входа в палатку.
– Что случилось, в чем дело? – спросил он.
– Не знаю, чего бы я не дал за пинту ледяного морса, – ответил профессор, нисколько не заботясь о последовательности своего ответа.
Потом он выпил немного тепловатой воды, которую предложил ему Квик, и сказал, возвращая флягу:
– Благодарю вас, сержант, это лучше, чем ничего, к тому же нехорошо пить что-нибудь слишком холодное, когда разгорячен. Что случилось? Ничего особенного. Шадрах пытался отравить Фараона, вот и все. Я следил за ним уголком глаза и видел, как он подобрался к банке со стрихнином, вывалял в стрихнине кусок мяса, который он притащил с собой, и бросил это мясо бедному зверю. Я вовремя удержал пса и бросил мясо за стену, где вы найдете его, если хотите взглянуть на него. Я спросил Шадраха, зачем он сделал это, а он ответил мне: «Чтобы пес не помешал нам пройти мимо Фэнгов», – и прибавил, что пес этот – дикое животное и что его лучше убрать, оттого что он пытался укусить его сегодня утром. Тут я потерял терпение и набросился на негодяя. Я лет двадцать не боксировал, но вы верно заметили, что восточные люди совсем не умеют работать кулаками. Вот и все. Дайте мне еще воды, сержант.
– Вполне возможно, – сказал Орм и пожал плечами. – Сказать правду, старый друг, остроумнее было подождать немного и дать взбучку этому Шадраху, когда мы будем в Муре. Но теперь не к чему больше говорить об этом, и по всей вероятности я сам поступил бы таким же образом, увидев, что он пытается отравить Фараона. – И Орм стал гладить по голове пса, которого все мы любили без ума, хотя пес этот любил одного Орма, а нас только терпел.