Страница 1 из 23
Владимир Рецептер
ЖИЗНЬ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ АРТИСТОВ БДТ
Гастрольный роман
Письмо одному читателю
Дорогой N!
В этой книге ты встретишь фотографии людей, ставших прообразами моих героев.
Я не искал им других имен, заставляя мучиться догадками: кто же здесь кто? Тот, кто писал о театре и давал хорошо известным людям придуманные имена, смотрел на них, скорее, со стороны и, не в пример мне, нимало не двоился.
Стало быть, между актерами, которых знал ты, и героями, которые вышли у меня, легко обнаружить опасное сходство…
И все-таки, все же…
Прошу тебя, как умницу и друга, не путать тех, что на фотографиях, с теми, кого написал я. В жизни все они, конечно, не вполне таковы, как в романе, и если не всегда, то чаще всего значительнее и безупречней.
Однажды, прослушав стихи о себе и отвечая на вопрос, могу ли я их печатать, Григорий Гай ответил:
— Конечно… Ведь это уже не совсем я, а твой литературный герой…
Поставь фотографию рядом с чьим-то холстом, и ты поймешь, о чем я прошу тебя…
Понимаешь, век переменился, и недалек час, когда… Как это у Чехова?.. «Забудут наши лица, голоса и сколько нас было…»
Уже сегодня мои студенты не застают на сцене многих из нас, а те, кого можно увидеть, стали совсем другими.
И если я, несмотря ни на что, пытаюсь вернуть всех своих прежними и живыми, то лишь потому, что сдуру все еще верю… Во что?.. Только не смейся… Я верю, что мои картинки на легком бумажном холсте хоть ненадолго продлят наш краткий, мотыльковый, актерский век…
До встречи, дорогой N!.. Желаю тебе радости и надежды.
Твой В. Р.
Часть первая
Разве Луна не та? Разве ныне весна иная, Чем в былые года? Но где же былое? Лишь я Вернулся все тот же, прежний.
1
Ностальгия по Японии возникла разом у всех, как только стало известно, что вопрос о гастролях практически решен. И пока в главном кабинете обсуждалось, какие именно спектакли должны произвести наилучшее впечатление на японцев, за кулисами возникла особая атмосфера ожидания, тревог и надежд.
Разумеется, были в театре корифеи, которые знали, что поедут при всех обстоятельствах; их заботили вопросы личной подготовки. Были такие, кому поездка наверняка не маячила; в их скорбные души я боюсь заглядывать. Типовое волнение охватило «средний класс», тех, чье свидание с видом на Фудзияму зависело от самого простого: занятости в спектакле, который поедет. Таких было много, и к ним принадлежал я. На Хонсю и Хоккайдо, а тем более на Сикоку и Кюсю попасть очень хотелось.
В один из определяющих дней у доски с расписанием спектаклей я встретил артиста Михаила Данилова.
— Привет, Миша! — бодро сказал я.
— Привет, Володя! — весело откликнулся он.
Миша — один из счастливчиков, что-что, а уж «История лошади» не может не поехать, и сведений у Данилова больше, чем у меня.
— Ну как, учишь японский? — Это моя завистливая шутка, которую Миша должен подхватить.
— Учу, конечно. Но есть трудности…
— Какие же именно? — теперь подыгрываю я.
— Слишком много иероглифов!..
— Что делать, Миша, надо напрячься, речь идет о взаимовлиянии древнейших культур, — сочувствую я.
— А пропаганда метода Станиславского?! — развивает мысль мой славный коллега.
Данилов — интеллигент. Он влюблен в Гоголя и держит в уме целые страницы «Мертвых душ». Из горячительных напитков, завязав однажды и навсегда, пьет только крепчайшие чаи и кофе. Курит не только сигареты, но и трубки, и сам режет их из вишневых корней. Миша невысок, плотен и во все времена года, даже в жару, носит беспримерной прочности ботинки на толстой подошве. Важно сказать, что Данилов — отменный фотограф, и у меня создалось впечатление, возможно, ошибочное, что из каждой зарубежной поездки он привозит если не фотокамеры, то объективы, фильтры, футляры, штативы, увеличители, бинокли и сотни репортажных снимков, на которых мы выглядим такими, как есть, а не такими, какими хотим казаться.
— Миша, если я спрошу, как по-японски «вишня»…
— Я от тебя не скрою, что «вишня» по-японски — «сакура»…
— А если я захочу узнать, как по-японски «капэесес»…
— «Капэесес» по-японски значит «вэкапебе».
Кроме нас, у расписания никого нет, и разговор носит свободный характер.
— Миша, в Токио у тебя будет настоящий успех!
— Разумеется, Володя. А на крайний случай у меня есть еще одна надежда…
— Какая, если не секрет?
— Это, конечно, секрет, но тебе я скажу: у нас с Гогой будет свой переводчик.
В детстве нашего Мастера, Г. А. Товстоногова, звали Гогой, и это уменьшительно-ласкательное имя сохранилось на всю жизнь для домашних и близких друзей; об этом знал не только весь город, но и весь театральный мир, и наши артисты, которые к Георгию Александровичу так никогда не обращались, в разговорах между собой пользовались тем же, будто бы сокращающим дистанцию, именем.
— Вчера японец смотрел «Лошадь», — сообщает между тем Миша, — а завтра смотрит «Ревизора».
— Вот оно что, — говорю я, — к нам приехал…
— Менеджор, — заканчивает он, делая ударение на последнем слоге. — На нас он может погореть, но ему обещают цирк. А цирк, как ты понимаешь, покроет все убытки…
Теперь я набит сведениями, остается задать главный вопрос.
— А ты не знаешь, «Мещан» этот японец будет смотреть? — «Мещане» — моя главная надежда.
— Нет, Володя, должен тебя огорчить, по моим данным, «Мещане» в Японию не едут…
Короткую паузу называют в театре цезурой, и, помимо моего желания, она возникает в нашем разговоре. Взяв себя в руки, я спрашиваю:
— Ну, а что едет еще?..
— Еще едет «Амадей», — говорит Миша, глядя на меня с искренним сочувствием. Я не сторонник «Амадея», и он это знает. На мой взгляд, это наша репертуарная ошибка. На мой ревнивый взгляд, грешно ставить историю Моцарта и Сальери в изложении модного Шеффера, когда у нас есть гениальная трагедия Пушкина. Тем более что англичанин в нее заглядывал и, по мне, ничего не понял.
— Шеффера поставит кто угодно, а таких «Мещан», как у нас, не сделает никто…
— Ну, если смотреть с этой точки зрения, — задумчиво говорит Данилов.
— А с какой же еще? — капризно перебиваю я, окончательно теряя юмор, и тогда, склоняя меня к разумной объективности, Миша говорит:
— Однако костюмы в спектакле красивые. Очень. С этим ты не можешь не согласиться.
И, выдержав еще одну цезуру, я соглашаюсь.
— Да. В этом ты прав. Костюмы выглядят красиво…
Поняв, что Страна восходящего солнца мне больше не светит, я начал соображать направление своих автономных гастролей по городам и весям нашей необъятной родины. Слава богу, такая возможность в запасе у меня была.
Переговоры с администраторами шли к успешному концу, как вдруг открылись новые обстоятельства: опять заболел Григорий Гай, в Японию его не берут, и предстоит срочный ввод в спектакль «Амадей». Времени остается мало, костюм сложен и дорог, и руководство театра ищет артиста, которому пришлись бы впору камзол и штаны широкогрудого приземистого Гая.
Нужно сказать, что для поездок за границу состав счастливых спектаклей всегда немного корректировался либо из-за так называемых невыездных, либо ради простого сокращения числа едущих. В таких случаях даже на скромные роли назначались артисты ведущего положения. И были в нашей гастрольной практике звездные эпизоды, когда на какой-нибудь революционный митинг, подобрав одежонку поскромней, выходили статистами и Лебедев со Стржельчиком, и Шарко с Эммой Поповой, и другие прославленные мастера, радуя и веселя своим появлением привычное народонаселение массовки…