Страница 160 из 170
Н. С. Хрущёв
Но вот докладная записка помощника Хрущева В. Лебедева от 22 марта 1963 года, в которой доложен его телефонный разговор с А. И. Солженицыным:[859]
«„Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича Хрущева и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда. Мой звонок Вам объясняется следующим: Никита Сергеевич сказал, что если наши литераторы и деятели искусства будут увлекаться лагерной тематикой, то это даст материал для наших недругов, и на такие материалы, как на падаль, полетят огромные жирные мухи.
Пользуясь знакомством с Вами и помня беседу на Воробьевых горах во время встречи наших руководителей с творческой интеллигенцией, я прошу у Вас доброго совета. Только прошу не рассматривать мою просьбу как официальное обращение, а как товарищеский совет коммуниста, которому я доверяю. Еще девять лет тому назад я написал пьесу о лагерной жизни „Олень и шалашовка“. Она не повторяет „Ивана Денисовича“, в ней другая группировка образов: заключенные противостоят в ней не лагерному начальству, а бессовестным представителям из своей же среды. Мой „литературный отец“ Александр Трифонович Твардовский, прочитав эту пьесу, не рекомендовал мне передавать ее театру. Однако мы с ним несколько разошлись во мнениях, и я дал ее для прочтения в театр-студию „Современник“ О. Н. Ефремову — главному режиссеру театра.
— Теперь меня мучают сомнения, — заявил далее А. И. Солженицын, — учитывая то особенное внимание и предупреждение, которое было высказано Никитой Сергеевичем Хрущевым в его речи на встрече по отношению к использованию лагерных материалов в искусстве, и сознавая свою ответственность, я хотел бы посоветоваться с Вами, стоит ли мне и театру дальше работать над этой пьесой“.
И дальше: „Если Вы скажете то же, что А. Т. Твардовский, то эту пьесу я немедленно забираю из театра „Современник“ и буду над ней работать дополнительно. Мне будет очень больно, если я в чем-нибудь поступлю не так, как этого требуют от нас партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич Хрущев“».
И еще дальше: «„Писатель Солженицын просил меня, если представится возможность, передать его самый сердечный привет и наилучшие пожелания Вам, Никита Сергеевич. Он еще раз хочет заверить Вас, что хорошо понял Вашу отеческую заботу о развитии нашей советской литературы и искусства и постарается быть достойным высокого звания советского писателя“».[860]
Обложка книги В. Войновича «Портрет на фоне мифа»
В. Войнович комментирует: «Это, конечно, не стенограмма. Но я не могу себе представить, чтобы помощник высшего советского руководителя в своем докладе посмел сочинить такое полностью от себя».[861] Добавлю, что я тоже не могу такого представить. Войнович: «Можно сказать, что все советские люди, кроме сумасшедших, а писатели особенно, в общении с властью не всегда говорили, что думали, но из литераторов моего круга я не знаю никого, кто бы так легко и беспардонно врал и льстил партийному руководителю».[862] В моем кругу таких тоже не было, особенно если учесть, что инициатором доноса на самого себя (а заодно и на театр «Современник») был сам Солженицын.
В двухтомнике несколько раз упоминается книга Соломона Лурье «Антисемитизм в древнем мире» (1922), но упоминается мимоходом. Непохоже, чтобы автор придавал ей большое значение. Однако в «пакостном опусе» 1968 года книга Соломона Лурье не только упоминается — она цитируется и пересказывается довольно подробно. Особенно импонирует Солженицыну то, что «в возникновении антисемитизма евреи виноваты сами, что причины антисемитизма лежат в свойствах самого еврейского народа» (стр. 10).[863] «Еще раньше, чем сформулировать это самому в тексте книги, — подчеркивает Солженицын, — он [Лурье] высказывает эту мысль в эпиграфе, пророчеством еврейской Сивиллы: „Будут и суша и море наполнены вами повсюду. / Все ненавидеть вас будут за ваши привычки и нравы“. Так вот как давно — с древних же веков — причина антисемитизма была ясна лучшим из евреев» (стр. 10). «Не следует считать, говорит Лурье, что общественный антисемитизм выражал худшую часть общества — нет, и незапятнанные идеалисты были во главе его» (стр. 10).
Весьма важной и поучительной Солженицын считает мысль С. Лурье о том, что ненависть к евреям не насаждалась властями, а, наоборот, шла снизу. Власти сопротивлялись «народному» антисемитизму, беря евреев под защиту и даже карая их гонителей; а если присоединялись к нему, то всегда с опозданием и только частично, как бы под давлением требования масс.
С. Я. Лурье
Круг идей «самоотверженного ученого» С. Лурье Солженицын излагает вполне адекватно, то есть без существенных искажений, но и не высказывая возражений, полностью с ними солидаризируясь. Более того, в опусе 1968 году книга С. Лурье служит Солженицыну путеводной звездой, исходным пунктом многих его собственных построений. Во много раз более обширном труде 2001–2002 годов от всего этого остались лишь почти неразличимые рудименты — притом, что расширение первоначального текста шло в основном за счет насыщения его цитатами из «еврейских» источников. Но, как оказывается, то была улица отнюдь не с односторонним движением: тогда как множество «еврейских» цитат добавлялось, некоторые — убавлялись! Почему бы это?
Соломон Яковлевич Лурье был ведущим специалистом по истории и культуре античности. В течение десятилетий он преподавал превосходный курс истории Древней Греции в Ленинградском университете, пока — в период гонений на «космополитов» — не был уволен «за несоответствие занимаемой должности».
Наиболее известен капитальный труд С. Лурье о Демокрите — одном из крупнейших философов Древней Греции. Что касается книги «Антисемитизм в древнем мире», изданной впервые в 1922 году, то она выгодно отличается от большинства работ на аналогичные темы: она опирается на первоисточники. Труд Лурье показывает, насколько глубоки исторические корни ненависти к евреям: они уходят к самым истокам человеческой цивилизации, а не к первым векам христианства, как можно прочитать у многих даже весьма солидных авторов.
Но выводы Соломона Лурье не выдерживают критики. Вопреки его собственному мнению, он обнаружил отнюдь не причины антисемитизма, а только свою собственную принадлежность к специфической категории так называемых самоненавидящих евреев (self-hated Jews). К этой категории психологи относят особую группу евреев-интеллектуалов, которые, выварившись в котле религиозной и национальной нетерпимости, начинают ее оправдывать, находить рациональные объяснения, а для этого — отыскивать в евреях какие-то особые, якобы только им присущие свойства, делающие их ненавистными. По своим внутренним установкам эти интеллектуалы примыкают к идеологам, считающим, что жертва преступления служит его причиной. Представьте себе, что кого-то в темном переулке пристукнули грабители, и вот на него же и указывают как на причину нападения. С какой-то точки зрения так оно и есть: не пошел бы он по темному безлюдному переулку, глядишь — преступления бы не совершилось! В таком смысле и евреи сами виноваты в погромах и гонениях: не было бы их на свете — не было бы и антисемитских гонений.
859
Документ был опубликован в 1994 году в сборнике архивных материалов «Кремлевский самосуд» — об отношении властей к Солженицыну, но я о нем узнал из книги В. Войновича «Портрет на фоне мифа», по которой и цитирую.
860
В. Войнович. Портрет на фоне мифа. М., «ЭКСМО-Пресс», 2002, стр. 160–161.
861
Там же, стр. 162.
862
Там же.
863
Здесь и далее выделения текста принадлежат А. Солженицыну, за исключением особо оговоренных случаев.