Божья кара

– Значит, говоришь, сделал шаг в сторону...

Света его не услышала.

– Но я не жалею. Тогда не жалела и сейчас тоже.

– Напрасно ты мне не сказала с самого начала, напрасно.

– Надо было брать тебя за горло?

– Могла бы взять и за другое место... Кстати, а чего это ты все время называешь меня Андрюшенькой?

– А как же тебя еще называть? Очень подходящее для тебя имя. Ласковое, можно сказать. Стоит только произнести его, и сразу становится ясно, о ком идет речь. И все остальное становится понятным – о чем можно говорить с этим человеком, о чем говорить с ним нет никакого смысла, произнесешь это имя, и виден допустимый уровень откровенности, серьезности, доверительности...

Андрей долго молчал, глядя в зеленый просвет на проносящиеся мимо машины и не видя их. Заходили посетители, заказывали пиво, вяленую рыбу, фисташки, сушеных кальмаров. За зеленой стеной стояла все та же полуденная жара, но здесь, в тени, о ней как-то не думалось.

– Скажи мне, Света... Кто этот человек? – проговорил наконец Андрей.

– И что ты с ним сделаешь?

– Я его убью.

– И все? – разочарованно протянула Света. – Ты его убьешь, и все?!

– А что ты хочешь?

– Я хочу божьей кары.

– Это как?

– Я хочу, чтобы он умирал годами. И чтобы все эти годы он знал, что умирает. И это будет. Это точно будет. Я знаю! – уже шепотом произнесла Света. Взглянув ей в глаза, Андрей готов был отшатнуться – столько в них было решимости.

– И кто это сделает?

– Ты. Ты, Андрей.

– Думаешь, смогу?

– Помнишь тот декабрь? У меня ничего не было в жизни стоящего, кроме того декабря. Понял?! У меня ничего не было в жизни, кроме того декабря! Хочешь откровенно? У тебя ведь тоже ничего лучше не было. Иначе ты не приезжал бы сюда каждый год в надежде, что декабрь повторится. Ничего не повторяется дважды. Ничего, понял?! – Света говорила все громче, но, заметив, что на них обращают внимание, перешла на шепот. – Я не верю, Андрюшенька, что ты ничего не знал про Лену. Не верю. Весь Коктебель знал, а ты не знал?! И никто тебе за все эти годы ничего не сказал, не объяснил, не намекнул? Не верю. Да, я тебе не говорила, я не возникала. И ты продолжал пребывать в счастливом неведении. Другими словами, дураком притворялся. Ты притворялся дураком, а я тебе это позволяла. В память о том декабре. Я и сейчас еще там. Я до сих пор несусь с тобой в той разболтанной машине в Симферополь, к поезду, который отошел от перрона на наших глазах. Я до сих пор пью с тобой каберне из краника в картонной коробке – нам же хватило вина на всю обратную дорогу, помнишь?

– Помню.

– Вот и хорошо. Молодец. – Света устало откинулась на спинку стула и вынула из пачки новую сигарету.

– Ты много куришь, – сказал Андрей.

– И много пью. Поброди по Коктебелю – тебе припомнят много других моих недостатков.

– Ты изменилась, Света.

– Ничуть. Человек вообще не меняется. Просто с переменой обстоятельств проявляются те или иные его качества, которые раньше никак о себе не заявляли, поскольку не было в них надобности. Сейчас из меня полезло это... Я сделалась бесцеремонной, может быть, даже наглой... Эти черты были во мне всегда, но в спящем состоянии. Потом, когда условия моей жизни опять изменятся, они исчезнут и вылезут такие, о которых я сейчас и не догадываюсь. Думаешь, из тебя ничего новенького не показалось?

– Что же из меня вылезло?

– Ты был отчаянный и безрассудный. Это ушло. В тебе была хорошая такая, светлая дерзость... Она тоже исчезла, может быть, растворилась в новых твоих качествах, которые для жизни более необходимы.

– Например?

– Осторожность... Разумеется, в хорошем смысле слова. Практичность. Достойная такая практичность взрослого человека.

– В чем же она проявляется?

– Сегодня утром ты пришел с коньяком... Три звездочки. Раньше ты бы вывернул все карманы, но коньяк взял бы семилетний, одиннадцатилетний... Это не жлобство, не обижайся... Это практичность – чего деньги на ветер бросать... Ты же знаешь, что и тот и другой я выпью одинаково охотно. Мы не виделись год, а ты прошел мимо цветочного базара, и тебе в голову даже не пришло, что неплохо бы цветочек купить захудалый, занюханный какой-нибудь... Были времена, когда ты брал цветы, лучшие из всех имеющихся на прилавке... Помнишь, когда однажды я к тебе в Москву в декабре нагрянула... Ты, конечно, обалдел, но быстро справился с собой и вел себя вполне достойно, хотя у тебя были со мной сложности... Второго декабря не получилось, но... Его и не могло получиться. А вот и Жора пришел... Давай сюда, Жора! Не робей! Давно тебя ждем!

– Друзья мои! Я вас приветствую в этот солнечный день! – с подъемом произнес Жора, подтаскивая стул от соседнего столика. – Как протекает жизнь?

– Вот Света говорит, что она в основном вытекает, – вяло ответил Андрей.

– Что так?

– Размазывает меня по столу, как манную кашу.

– Это она умеет, да, Света? Но ты не переживай – она размажет, она же тебя и в кучку соберет, и форму тебе приличную придаст, и в щечку поцелует. Да, Света?

– Как получится, Жора, как получится.

Жора привычно затиснулся в угол, поставил у ног неизменную свою сумку и, подперев кулаком подбородок, посмотрел на Свету, потом на Андрея.

– Вот вы сидите здесь, беседуете о жизни, как я понимаю...

– О личной жизни, – поправила Света.

– А другой и не бывает, – Жора, кажется, даже удивился ее словам. – Все, что выходит за пределы личной жизни, называется иначе – это уже работа, деятельность. В худшем варианте – прозябание. Есть еще и подыхание, но это тоже личная жизнь.

– А когда личной жизни нет? – спросила Света.

– А вот тогда только и начинается настоящая личная жизнь, – у Жоры была необычная манера говорить – он начинал говорить громко и напористо, а потом переходил на шепот, как бы подчеркивая этим важность заключительных слов и в то же время давая понять, что не для всех предназначены главные его слова. – Когда однажды тебе покажется... с похмелья ли, или еще после каких-либо счастливых потрясений... Так вот, когда тебе покажется, что у тебя нет никакой личной жизни, это означает только одно – твоя личная жизнь слишком напряжена, слишком многозначна или, прости, многоцелевая. И тебе просто хочется покоя.

– Что нового на поэтическом фронте? – Света, кажется, своевременно прервала разоблачительные слова Жоры.

– Захотелось стихов? Их есть у меня...

– Есть и продолжение? – спросил Андрей.

– Я вижу, Жора, что с личной жизнью у тебя тоже не все в порядке? – спросила Света.

– Да, милая девушка... Да! У меня очень плохо с личной жизнью... Но не потому, что мне надоели бесконечные выяснения отношений, ссоры, истерики, ночные телефонные звонки, панические телеграммы, судорожные поездки, все эти аэропорты, вокзалы, причалы... А потому что всего этого мне смертельно не хватает. Открою вам нечто важное... Настоящая личная жизнь наступает, когда с ней не все в порядке. А заканчивается... После тридцати-сорока лет счастливого, безоблачного брака.

– Слава богу, нам это не грозит, – проговорила Света с каким-то нервным смешком.

– Как знать, – произнес Андрей странноватые слова.

Света быстро взглянула на него, кажется, даже легкий испуг промелькнул в ее глазах, и она тут же опустила голову.

– Друзья мои... – Жора помолчал. – Должен сообщить вам печальную новость... Сегодня утром на Кара-даге, недалеко от Чертова Пальца, обнаружен труп девочки. Примерно девяти-десяти лет.