Жесткй вариант

Он внимательно посмотрел на фотокарточку, перевел взгляд на меня.

— Он что, в розыске?

— А я что, на блины к теще сюда приехал?

— И что натворил?

— Спрятал у подельника полтора килограмма кокаина. Мы его взяли, а кокаин не нашли. Пока искали, он с калымского этапа ушел. Подельника мертвым нашли и след порошка в погребе.

Я рассказал все как на духу, кроме того, что это легенда, под которой внедряли Жигарина в градинскую группировку.

— Не встречал. А с чего вы взяли, что он у нас?

— Из оперативных данных. Кифа вернул мне фотокарточку.

— Не-а, — уверенно покачал головой. — Его ты, может, и найдешь, а кокаин на местном рынке не появлялся. Он у нас дважды фигурировал: украинские таможенники в трюме «Батайска» бесхозный пакет нашли, и грузовик из Краснодара неподалеку накрылся. У одного барыги был градинский паспорт, но это еще не значит, что они его сюда везли. У нас тут «марки» с ЛСД нарезают, гашиш. Недавдо я ханурика с порцией метаквалона на колхозном рынке прищучил. А коку хохлы из Турции Черным морем возят, мы от их маршрута в стороне.

Либо Кифарский намеренно вводил меня в заблуждение, сглаживая остроту ситуации перед министерским посланником, либо он мелко плавал и видел обстановку с колокольни инспектора угро. Могло быть и третье: столичный чиновник Хадынин выдал свою версию за факт.

— Кто у вас тут в «авторитетах» ходит? — спросил я, пряча фотокарточку.

— А, есть тут «святая троица» — в каждом районе свой. На Монастырке — Шорох, в Морском — Демьян, на Виноградниках — Зайчевский по кличке Скок. Набрали команды из дезертиров, спортсменов, качков. Куролесят, да не больше, чем везде — с Москвой, по крайней мере, не сравнишь.

— В последнее время активизировались?

— В последнее время притихли, — твердо сказал Кифа. — Зимой и весной, правда, куролесили здорово. Но я так думаю, это ваши на юга подались. Бомбу на вокзале чечены рванули, автобус тоже обстреляли они. Мы порядка сотни стволов изъяли, двадцать шесть арестов за одну операцию произвели. Успокоилось вроде. Так, по-малому: рэкет, хулиганка, грабежи. Убийства бывают, в основном — после разборок Зайчевского и Шороха, они за княжий трон схлестываются периодически. Демьян — тот послабее, интеллектуал, больше по кражам и мошенничеству. Автомобильный рынок на Бессарабке, киоски — это его почерк, а в «мокрухе» не замечен… А почему этот «угол» Москву заинтересовал?

— Потому что по остаткам кокаина в погребе его подельника идентифицировали порошок из партии, которую из Бельгии в Западную Европу везли. А он знает, у кого полтора кило покупал. А значит, и где остальные осели. Такие деньги без высоких посредников не прокрутишь. Да и с этапа он молча ушел — не откликнулся на перекличке, и поминай как звали.

— Н-да, кто-то вывел из-под конвоя, — с ученым видом знатока резюмировал Кифа. — Значит, поделиться обещал.

Мы оделись и поехали в центр. Я высадил Кифарского у его дома, неподалеку от нашей школы, которая теперь была лицеем, и велел ему выспаться как следует: Градинск в разгар трудового дня меня интересовал разве что с ностальгических позиций, куда интереснее было прощупать его ночью.

Кифарский хлопнул дверцей и шутливо приказал мне не опаздывать. Это его демонстративно-напыщенное распоряжение я воспринял как шутку. А с точки зрения сидевших на лавочке и выглядывавших в окна соседей Кифарского, все выглядело по-другому.

Дорого бы я заплатил, чтобы наша с ним встреча через восемнадцать лет оказалась просто случайностью.

4

Гуляева я нашел по горсправке — не хотелось беспокоить и без того занятую местную милицию.

Старик жил на берегу синего моря. Жил один, без старухи. Трехметровый забор с остро отточенными металлическими пиками по всему периметру встал преградой на пути к знакомству с отставным подполковником. Найдя на нем кнопку электрического звонка, с помощью азбуки Морзе я передал привет от Коробейникова.

В глубине двора хлопнула дверь, залаяла собака; на лай откликнулась вторая. «У него что, две собаки, что ли?» — подумал я. Но ошибся. Через секунду окрестности огласились таким лаем, что стало понятно: за забором проходил симпозиум собак Приазовья, на который были приглашены делегации ближнего и дальнего зарубежья.

Морзянка и фамилия Коробейникова сработали лучше всякой визитки. Оценив нас с «ниссаном» профессиональным взглядом, хозяин улыбнулся и протянул мне руку.

— Вениаминов, — представился я. — Игорь.

— Никитич, — ответил он коротко. — Сейчас ворота отопру.

На вид ему было лет пятьдесят, но если бы не седая, как лунь, башка, можно было бы дать на пяток меньше.

Двор Никитича разделялся на три участка: сад, огород и собачий питомник. Кроме крупных, породистых «кавказцев» в двадцати клетках двухэтажного вольера, меня встречал десяток «немцев», сенбернаров, водолазов и разномастных щенков, гулявших без привязи. Выйти из машины означало бы самоубийство.

— Альфа!.. Вымпел!.. Байкал!.. Алтай!.. Кабул!.. Душман!.. — властно позвал хозяин. — Зойка!.. Машка!.. Кардан!.. Шериф!.. Пуля!..

Собачки поочередно отбегали в сторону от машины, уводя за собой несмышленых щенков, и садились, образовывая круг диаметром десять метров. Такую дисциплину до сих пор я видел только у нас в «Альфе».

— Выходи, не бойся, — распахнул дверцу Никитич. — Те, которые гуляют, не кусаются. А которые кусаются — не гуляют.

Я соскочил с подножки. Насыщенный зеленью двор дышал свежестью. Крытый шифером домик с верандой служил, наверно, вольером для хозяина.

— Цыц! — крикнул он. В конференц-зале установилась тишина. Какой-то младший научный сотрудник вякнул не по теме доклада и тут же получил широкомасштабной сенбернарьей лапой по загривку. — Айда, искупаемся, — позвал меня Никитич и пошел в противоположную морю сторону по дорожке, протоптанной вокруг дома.

Я пошел за ним под усиленным конвоем. Шаг вправо, влево, назад, равно как и прыжок вверх, был бы истолкован как попытка отклонения от маршрута — меня бы съели вместе с пистолетом и суточными.

С тыльной стороны привилегированного вольера голубел бассейн пять на десять метров, любовно выложенный кафельной плиткой и окруженный разлапистыми деревьями. Увидав этот оазис, я не смог отказать себе в удовольствии искупаться в третий раз за сегодняшний день.

Немногословный Никитич разделся до трусов и, оттолкнувшись от бетонного края, почти вертикально ушел под воду. Я последовал за ним.

— У-ух-х!.. — вынырнув, ошалело посмотрел на Никитича. Вода оказалась обжигающе ледяной.

Он засмеялся:

— Я сюда воду из артезианской скважины качаю. Если хочешь потеплее — море недалеко.

— Здорово! — проплыв туда и обратно по диагонали, не удержался я от восторга. — В жизни ничего подобного не видел!

Бассейн обступили собаки, высунув языки, с завистью смотрели на нас.

— Машка хорошая, умная собачка, — подплыв к одной из немецких овчарок, галантно поцеловал ей лапу Никитич. — И Алтай хороший. Скоро обед, ребята.

Забор, навес, беседку и уборную на заднем дворике сплошь оплетал виноград. Спелые гроздья лопались на солнце и искрились каплями сладкого липкого сока. Если это был не рай, то еще более усовершенствованное его подобие. Впервые мне захотелось выйти на пенсию.

— Чьи же это красавцы? — спросил я у Никитича, когда он вынырнул в очередной раз.

— Ничьи. Собрались вместе и живем. А я у них вроде за вожака. Всех нас в свое время из органов списали.

О семье я у Никитича спрашивать не стал, посчитав, что на первый раз вопросов достаточно. Он подтянулся на руках и выбросил на берег мускулистое тело, на котором было столько шрамов, сколько мне лет, а может, и того больше.

Мы прошли в беседку. На столе появилась корзина с фруктами и белым хлебом. Для утоления жажды предлагался сок ассорти.

— Как там Белокаменная? — поинтересовался он с грустинкой, наполняя пол-литровые глиняные кружки. — Ребята как?.. Коробейников, значит, Управление получил?