Страница 4 из 96
— Брался, — вздохнул тощий. — И даже выиграл спор на тысячу монет.
— Не может быть! — воскликнул Абдурахман.
— Он поспорил на тысячу монет с одним баем, что выпьет море, и пришел на берег. Но пить не стал.
— Так как же он выиграл?
— Он сказал: «Я готов начать, но прежде отведите от моря все реки, в него впадающие. Я же взялся выпить море, но не реки…» Понятно, что бай не мог выполнить этого требования и заплатил проигрыш.
— О-о! — застонал толстяк.
Тощий поглядел на своего собеседника и опять попытался улыбнуться.
— Да, Насреддин крепкий орешек даже для такого мудрого и предусмотрительного человека, как ты… А знаешь, как Насреддин взялся перенести гору на своей спине?
— И опять выиграл? — Глаза Абдурахмана загорелись.
— Да. Перед тем как он взялся за это по просьбе хана, он поставил условие: тысяча монет и три месяца полного отдыха для него и его подручных — шайки каких-то босяков.
— Куда он только девает деньги, этот ходжа! — завистливо вздохнул Абдурахман — Длинный Нос.
— Он сумасшедший, — сказал тощий: — он их отдает тем нищим, которые попадаются ему на пути.
— И мне он мог бы отдать деньги?
— Да, если бы ты был бедным дехканином или неимущим погонщиком верблюдов… Ну так вот, пришел срок переносить гору. Насреддин подошел к подножию, прислонился спиной к горе и кричит людям хана: «Что вы стоите, ишаки? Бегите на другую сторону и толкайте. Помогите мне взвалить ее — ведь иначе я ее не смогу унести!» Ну, толкали придворные эту гору, толкали, надорвались, а взвалить, конечно, не смогли… «Ну, если уж вы не можете положить мне ее на спину, то и я вам ничем помочь не могу…»
— Но ведь мы с ним справимся, Абдурахман? — тоскливо произнес толстый судья. — А, Абдурахманчик? Ты не боишься этого бродяги Насреддина?
— Как будет угодно аллаху! — закатил глаза Длинный Нос.
— А еще у меня был такой случай, — злорадно сказал тощий. — Вернее, произошло это не со мною… а с моим предшественником, да продлит аллах его дни!..
— Не хочу я больше даже слова слышать о Насреддине! — замахал руками толстяк. — Пора в путь… Не задерживай врага, чтобы он не угадал твоих намерений, не задерживай друга, чтобы он не терял напрасно времени…
— Слава Насреддину — мудрейшему из хитроумных! — завопил Абдурахман. — Да продлит аллах дни нашего друга ходжи!
— Чтобы следа твоего верблюда не видел я в своем караване! — заорал толстяк, стараясь выглядеть как можно более свирепо. И добавил шепотом: — Абдурахман, поезжай за нами в отдалении… В городе держи со мной связь через чайханщика Шарафа…
Длинный Нос поклонился и пошел к верблюду.
Солнце, которое во время разговора судей прошагало большую часть своей дневной тропы, уже стало заглядывать под навесик.
— Да будет над тобой благословение аллаха! — произнес тощий, прощаясь с толстым. — В городе еще есть достойные люди — Абдулла познакомит тебя с ними. Может быть, удастся тебе справиться с Насреддином… — И ехидная улыбка зазмеилась в морщинах худого лица.
Мрачный толстяк тяжко вздохнул и направился к своим верблюдам.
И караваны разошлись — зашагали каждый своим путем.
На почтительном расстоянии от унылого толстого судьи шага/, верблюд Абдурахмана.
Тишину пустыни нарушил крик. Какой-то человек, прихрамывая, выбежал из-за песчаного бархана и побежал за Абдурахманом, размахивая рукой.
Длинный Нос остановил верблюда. Обливаясь потом, подбежал один из погонщиков караванов тощего судьи.
— Ты хороший человек, — сказал погонщик Абдурахману. — Мы слышали, как ты хвалил Насреддина. Плохой человек не будет хвалить нашего друга. Меня укусила в ногу змея… Я не успею добраться с судьей до города. Назад ближе. Домой путь всегда кажется более близким. Дома меня спасут от яда… Помоги мне, и я познакомлю тебя с другом своим Насреддином. Ходжа живет рядом со мною… Помоги мне, хороший человек! Я покажу тебе короткий путь через пески. Мы приедем раньше толстого судьи, который тебя прогнал…
— Садись, — пододвигаясь, сказал Абдурахман.
Душа подслушивателя пела от счастья: еще бы! Такая удача! Через этого нищего он познакомится с Насреддином, войдет в доверие…
— Я еду в город, чтобы познакомиться с защитником бедных и обиженных, — сообщил Абдурахман, пока укушенный усаживался. — Я сам бедняк. Вьюки мои легки. Как видишь, это мое имущество… Я езжу по пустыне и учусь у мудрых различным наукам… Устраивайся удобнее, брат, — верблюд выдержит двоих бедняков. Вот двоих толстых баев — едва лк… Значит, ты познакомишь меня с самим ходжой Насреддином?
Вдали, утонув в облаке песка, шагал караван толстого судьи.
Верблюд с двумя седоками свернул в сторону и скрылся за барханом.
История вторая, повествующая о злоключениях муллы, недостроенной мечети, пропавшем ишаке, дарах аллаха а многих других происшествиях
„Лучше встретить шакала в пустыне ночью, чем муллу на улице днем'.
Время от времени по городу проползал слух о том, что кто-то из охотников или караванщиков видел где-то в окрестностях путника, очень похожего на Насреддина.
Но так как никто толком не знал, как выглядит ходжа Насреддин, то внешность его описывалась по-разному.
Чайханщик Шараф утверждал, что ходжа стар и плешив.
— Он кривой, его единственный глаз косит, зубов нет, а выговаривает он всего пять букв… Мне рассказывал верный человек!
На базаре те из торговцев, что были побогаче, приписывали Насреддину самые необычайные приметы: два горба и одну ногу.
Те же из торговцев; которые были бедны, как и их покупатели, считали, что ходжа молод, как месяц, красив, как джейран.
Трудовой люд — ремесленники, брадобреи, пекари, караванщики и другие, — разделяя мнение о необычайной красоте и молодости Насреддина, добавляли: «И силен, как лев».
Несколько дней в городе шли споры, с какой же стороны ходжа войдет в город. Потом разговоры затихали и вспыхивали снова, как только какой-нибудь погонщик верблюдов или далеко забравшийся в горы охотник встречал человека, чем-то напоминающего Насреддина.
И тогда снова шумели базар и чайхана, начинали мечтательно посматривать на дорогу бедняки, а в доме богача Абдуллы собирались мулла, судья, сборщик налогов и долго шептались, горестно качая чалмами.
Ведь, пожалуй, на всем Востоке не нашлось бы такого человека, который не знал, что с появлением Насреддина притихнут богатеи и чиновники, чаще начнут улыбаться ремесленники и дехкане. Насреддин не давал бедных в обиду! И горе было тем, кто смел обидеть бедняков в присутствии ходжи!..
Однажды, когда занятые на стройке мечети каменотесы и мешальщики глины сидели в тени дувала, к ним подошел старик с ишаком. К потертой ковровой подстилке, заменяющей седло, была приторочена тощая котомка. Халат старика был так запылен, что нельзя было даже разобрать, какого он цвета и сколько на нем заплат. А о том, есть на халате заплаты или нет, спорить не приходилось: сразу было видно — старик так же беден, как сидящие в тени дувала строители мечети.
Обменявшись с рабочими положенными приветствиями, старик, кряхтя и вздыхая, уселся в тень. Он щелкнул пальцем по своей короткой бородке, и от нее пошла пыль — видно, долго шагал путник по раскаленным караванным тропам. Потом старик оглядел притомившихся людей, стены будущей мечети, небольшой пруд-лужу, по глади которой вяло скользила утка с утятами.
— Да простит аллах мой глупый вопрос, — сказал старик, озорно прищурив глаз, — но какой ишак решил строить мечеть, когда всем вам нужно делать горшки, ковать котлы, ткать материю, поливать посевы?
Строители испуганно огляделись по сторонам, а один даже влез на дувал: посмотрел, не подслушивает ли кто оттуда, с той стороны.
Только после этого один из мешальщиков глины робко ответил: