Страница 12 из 16
– Думаю, следует попытаться, – сказал ангел. Кроули одобряюще кивнул.
– Договорились? – спросил он, протягивая руку.
Ангел осторожно пожал ее.
– Это наверняка будет поинтереснее, чем возиться со святыми, – сказал он.
– И в конечном итоге, это все для его же блага, – сказал Кроули. – Мы этому младенцу будем как крестные отцы. Можно сказать, будем руководить его религиозным воспитанием.
Азирафель просиял.
– Ты знаешь, мне это даже в голову не приходило, – сказал он. – Крестные отцы. Будь я проклят.
– Это не так страшно, – заметил Кроули. – Когда привыкнешь.
Ее звали Ала Рубин. Сейчас она торговала оружием, хотя это начинало ей приедаться. Она никогда не занималась одним и тем же делом слишком долго. Три, ну максимум, четыре сотни лет. Нельзя же всю жизнь идти по одной проторенной дорожке.
Ее волосы были настоящего медного цвета, не рыжего, и не рыжеватого, но глубокого цвета гладкой меди, и она носила их длинными, так что локоны спускались до пояса, и за эти локоны мужчины были готовы на убийство, и нередко решались на него. У нее были удивительные глаза – оранжевые. На вид ей было лет двадцать пять, и она оставалась такой очень, очень давно.
У нее был пыльный, кирпично-красного цвета, фургон, набитый самым разнообразным оружием, и просто невообразимый талант пересекать на этом фургоне любую границу мира. Она направлялась в маленькую страну в Западной Африке, где как раз шла не имеющего особого значения гражданская война, чтобы доставить туда свой товар. В результате не имеющая особого значения гражданская война могла, при определенном везении, стать войной, имеющей особое значение. К несчастью, ее фургон сломался, причем так, что даже она не могла его починить.
А она, в эти-то дни, отлично умела обращаться с техникой.
В данный момент она стояла в центре города[13]. Город, о котором идет речь, был столицей Кумболаленда, одной африканской страны, в которой не было войн вот уже три тысячи лет. Одно время, лет тридцать из этих трех тысяч, эта страна именовалась Сэр-Хамфри-Кларксон-лендом, но поскольку в ней не было абсолютно никаких полезных ископаемых, а ее стратегическое значение не превышало стратегического значения связки бананов, ее переход к независимости совершился просто с неприличной быстротой. Кумболаленд был бедной, и, безусловно, на редкость скучной, но зато мирной страной. Племена, населявшие его, жили дружно и вполне счастливо, и давным давно перековали мечи на орала; в 1952 году, правда, на главной площади столицы подрались пьяный погонщик скота и не менее пьяный похититель скота. Эта драку вспоминали и по сей день.
Ей было жарко. Она зевнула, обмахнулась широкополой шляпой, бросила неподвижный фургон посреди пыльной улицы, и отправилась в бар.
Она купила банку пива, проглотила ее одним глотком и широко улыбнулась бармену.
– Моему фургону нужен ремонт, – сказала она. – Есть здесь кто-нибудь, с кем это можно обсудить?
Бармен улыбнулся в ответ – широко, белозубо, роскошно. На него произвел впечатление ее способ употребления пива.
– Только Натан, мисси. Но Натан уехал в Каунду, к тестю на ферму.
Она взяла себе еще пива.
– Значит, Натан. Не знаешь, когда вернется?
– Может, через неделю. Может, через две. Дорогая мисси, этот Натан, он бездельник и плут, а?
Он наклонился к ней через стойку.
– Мисси ездит одна? – спросил он.
– Да.
– Опасно, а? На дорогах нынче странные люди, плохие люди. Не местные, – быстро добавил он.
Ала подняла бровь. Бровь была безупречна.
Несмотря на жару, бармена бросило в дрожь.
– Спасибо за предупреждение, – промурлыкала она. При звуках ее голоса на ум приходило нечто притаившееся в высокой траве, заметное только по дрожанию кончиков ушей, и ожидающее, пока рядом, по неосторожности, не пройдет нечто молодое, нежное, сочное.
Она небрежно прикоснулась к шляпе, прощаясь с барменом, и неторопливо вышла наружу.
Жаркое африканское солнце обрушилось на нее. Фургон, набитый оружием, боеприпасами и противопехотными минами, все так же неподвижно стоял посреди улицы.
Ала задумчиво посмотрела на него.
На крыше фургона сидел стервятник. Он следовал за ней уже три сотни миль. Он посмотрел на нее и тихонько рыгнул.
Она огляделась вокруг: на углу оживленно болтали женщины; скучный торговец сидел перед грудой раскрашенных бутылей из тыкв, изредка отгоняя мух; дети лениво возились в пыли.
– Какого черта, – спокойно сказала она. – Устроим себе праздник.
Это было в среду.
В пятницу город был объявлен закрытой зоной.
Через неделю экономика Кумболаленда была окончательно развалена, двадцать тысяч человек убито (включая бармена, которого пристрелили повстанцы, штурмуя баррикады на рынке), почти сто тысяч – ранено, весь ее ассортимент оружия выполнил свои штатные функции, а стервятник умер от скоротечного ожирения.
А она уже сидела в последнем поезде, который выпустили из Кумболаленда. Пора двигаться дальше, думала она. Она и так уже слишком долго торговала оружием. Ей хотелось перемен, причем с возможностями карьерного роста. К примеру, она вполне могла представить себя в роли журналистки. Неплохая идея. Она обмахнулась шляпой, и вытянула длинные ноги.
Где-то в поезде вспыхнула потасовка. Ала Рубин усмехнулась. Люди всегда дрались, воевали, и убивали друг друга вокруг нее – и из-за нее. Что, безусловно, было приятно.
У Соболя были черные волосы, аккуратно подстриженная черная бородка, и намерение основать компанию.
Он пригласил своего бухгалтера выпить.
– Как у нас дела, Фрэнни? – спросил он ее.
– Уже продано двадцать миллионов экземпляров. Невероятно.
Они сидели в ресторане, который назывался «Три шестерки», на верхнем этаже дома номер 666 по Пятой авеню в Нью-Йорке. Название это почти не казалось Соболю забавным. Из окон ресторана был виден весь Нью-Йорк, а по ночам весь Нью-Йорк имел возможность наблюдать огромное красное «666» на всех четырех стенах небоскреба. Хотя это, конечно, был всего-навсего номер дома. Если начать считать, в конечном итоге доберешься и до него. Но все равно забавно.
Соболь и его бухгалтер пришли сюда сразу из маленького, дорогого, и чудовищно престижного ресторана в Гринич Виллидж, где подавали только блюда новой французской кухни, к примеру: фасолину, горошину, и пару волокон курячьей грудки, со вкусом расположенные на квадратной тарелке из тонкого фарфора.
Соболь изобрел новую французскую кухню в последний свой приезд в Париж.
Его спутница слизнула курятину с двойным овощным гарниром меньше, чем за пятьдесят секунд, и остальное время за обедом провела, разглядывая тарелку, столовое серебро, и, время от времени, остальных посетителей ресторана. Во взгляде ее ясно читалось желание попробовать их на вкус, что, кстати, соответствовало истине. Это неимоверно забавляло Соболя.
Он повертел в руках бокал с минеральной водой «Перье».
– Двенадцать миллионов… Неплохо, а?
– Это великолепно.
– Значит, мы основываем компанию. Время играть по-крупному, верно? Я думаю, начнем с Калифорнии. Мне нужны заводы, рестораны, все по полной. Издательский отдел у нас останется, но пора заняться и новыми направлениями. Как считаешь?
Фрэнни кивнула.
– Отлично, Вран. Нам понадобится…
Ее фразу прервало явление скелета. Скелет был одет в платье от Диора, над которым виднелся череп, обтянутый загорелой кожей так туго, что она, казалась, вот-вот порвется. Скелет был блондинкой с искусно накрашенными губами. Она идеально подходила для того, чтобы заботливые родители во всем мире могли показывать на нее и шептать детям: «Вот что с тобой будет, если ты не будешь есть овощей»; она словно сошла с плаката «Помоги голодающей Африке!», который по ошибке заказали модному салонному фотографу.
13
Городом он считался только формально. Размером он был с большую деревню в Англии, или, переходя на американскую систему мер, с небольшой супермаркет.