Райские псы

Путь к побережью был медленным и унизительным. Нотариус сделал должные записи о событиях и теперь попытался завести притворно непринужденный разговор с королевским инспектором, дабы заглушить звяканье цепей.

Были арестованы и Бартоломе, брат Адмирала, временно исполнявший обязанности его заместителя, и все «Колумбы»: сыровары, портные и ткачи, которые уже успели выдвинуться как в торговом деле, так и в промышленности.

Как хлыстом, ударило Адмирала по глазам, привыкшим к полумраку леса, яркое солнце побережья.

Он шел по главной улице, что со временем станет называться бульваром Колумба. Она вела к площади, где строили собор — пока еще из бревен, но его уже украшали плитами резного камня — фрагментами разрушенных пирамид и индейских храмов.

Итак, Адмирал шел по главной улице, и в лицо ему летели проклятия:

— Комариный адмирал!

— Обманщик! Проклятый иудей!

Но он был погружен в виденья иного мира и не мог уже осуждать их, не чувствуя ни гнева, ни смирения. Ни даже презрения.

Значит, пока он находился под Древом Жизни, принцип «дела» воцарился на новых землях. Гегельянские «мыслящие люди» выдвинулись вперед, уверенно заняли ключевые позиции. И все, все, даже его родственники, бросились грабить Рай!

А «ангелов» били, мучили, делили по усадьбам. Их осталось не так уж много. Кто покончил с собой, кто сгинул в колодцах шахт. Но главное, они были окончательно оторваны от души мира, где выросли как братья а думами и папайями.

Колумб почувствовал нестерпимую боль.

— Человек разрушает то, что, по его же словам, любит более всего на свете, — прошептал он.

И еще: во время унизительного шествия он понял, что его цивилизованные соплеменники ничего не боялись так, как возврата к первозданной гармонии. Понял, что дьявол сбил их с пути и научил наслаждаться болью. Что они предпочли преисподнюю Небу, как, впрочем, почти все читатели Данте.

После короткой встряски Декретами вновь вернулись они к привычному угнетению ближнего, к с трудом добываемым радостям и потугам вырождения. И все чтобы найти свое место в мире искушений и мерзости. Это походило на игру, которую гарантировал им режим Ролдана.

По воскресеньям они очищались от недельной скверны. Скварчиалуппи и блестящий выводок итальянских священников твердили с амвона о райском блаженстве, учили непременно творить Добро.

Как успел заметить Адмирал, многие здания в поселке были каменной и даже кирпичной кладки. Он прочел многочисленные объявления и вывески: Банк Сантанхеля, Hawkins Ltd. Салон красоты «Болонья», Дворец Инквизиции (Semper Veritas), Агентство Кука, United Fruit Co, Постоялый двор «Кастилия», Прохладительные напитки Сагардуа.

То был самый обычный день. И никто не ждал внезапного нападения. Никто не ждал, что мятеж поднимут собаки.

Нашествие было безмолвным. Оно напоминало скорее пассивный протест, нежели разорительный набег. Виновниками события стали райские псы — возможно, еще тоскующие по Адаму, как полагали Адмирал и ландскнехт Сведенборг. Те самые псы, что не умели лаять и которых первые испанские хронисты чуть не лишили права принадлежать к собачьей породе. Хронисты отрицали наличие в них «собачьей сути», как выразился бы Хайдеггер, и описывали их как «род съедобных грызунов, что не лают, но пронзительно повизгивают, если получают удар». Но хронисты не ведали, что у псов были души (переселившиеся в них души умерших либо пропавших без вести хозяев) и могли они служить проводниками в мир Всеобщего. (Тольтеки относились к ним как к священным животным и даже включили в свой календарь. Всякая собака могла быть науалем, вместилищем несчастной человечьей души.) Теперь же собаки шевелящимся покрывалом спускались с холмов к поселку, не страшась ни надменных полицейских ищеек, лаявших во все горло, ни криков стражников, ни выстрелов аркебуз.

Они заполнили все побережье. Никого не кусали, даже детей. Не рычали. Только пускали струйки мочи везде, где могли; на стены домов, на мешки с товаром, на все, что стояло вертикально и неподвижно (даже на сапоги слепого ландскнехта Озберга, который не обратил внимания на крики людей).

Собаки были невзрачными, совсем незаметными. Но сейчас, когда их было так много, они превратились в одного большого и грозного зверя. Огромное и молчаливое чудище внушало панический страх.

Дьяволица велела покрепче запереть двери своего заведения и собрала девиц наверху, в салоне «Париж».

Крики, визг, мельканье шпаг. Беготня, детей, которые обезумели от радости, узнав, что собаки не кусаются.

Псы оставались хозяевами города больше часа.

А ближе к вечеру решили отступить, уйти в лесную чащу. С той поры они объявили! себя носителями идеи пассивного бунта. Поэтому и не стали прятаться в недоступных местах, как гордые ягуары, или искать укрытия в густых ветвях деревьев, как кецали и нежные орхидеи. Нет, они так и продолжали молча скитаться по полям и поселкам — от Мексики до Патагонии. Порой, чтобы утолить нестерпимый голод, нападали на стада коров или табуны лошадей (в вице-королевствах Рио де ла Плата и Новая Гранада ходит множество слухов об этих дерзких набегах, как-то псам удалось окружить даже военный форт, но уже в XX веке).

Вот так и носятся невзрачные существа, не записанные ни в один Ke

Меж тем отряд полицейских во главе с полковником Ролданом наконец добрался до берега.

Когда Адмирал шагнул в лодку, чтобы добраться До каравеллы, которой суждено доставить его в Испанию, он увидел на песке резной мрамор Врат. Цепочка невольников, стоящих по пояс в воде, грузила на судно каменные глыбы. Адмирал узнал среди них сына касика Гуайронекса и длинноволосого бунтовщика Мордехая, дорого заплатившего за свои свободолюбивые идеи.

Те, кто занимался демонтажом Врат, проставили на каждом куске углем соответствующий номер, теперь они отправлялись в брюссельский Католический университет, где уже был открыт музейный раздел «Археология Америндии».

Адмирал взглянул на изрядно поредевшую пальмовую рощу. Она первой поприветствовала его на этих землях. Увидел измученных невольников. Большие усы и портупею Ролдана. Понял, что Америка попала в руки солдатни и коррехидоров, словно королевский дворец, занятый вооружившимися лакеями.

Но так и не сдавшись, он прошептал:

— Purtroppo c'era il Paradiso[87].

Париж

Январь 1983

86

Лондонский клуб любителей-собаководов.

87

И все-таки это был Рай. (итал.)