Страница 38 из 54
Один из кораблей, «Rex», оглушил их веселой музыкой. Вечерело, и было отлично видно, как на палубе, рядом с чем-то вроде пруда, окруженного пестрыми зонтами, стояли молодые люди в соломенных шляпах, в белых полотняных жилетах. И женщины в изящных, украшенных цветами и лентами головных уборах. Бокалы с соломинками и кружками лимона. Синкопированная музыка. (Откуда было Адмиралу знать, что сам Лекуона исполнял свою знаменитую румбу «Торговец жареным арахисом»?) Адмирал смотрит завороженно, словно бедный крестьянин на чужой праздник, и слегка завидует вольной и раскованной жизни удачливой буржуазии первых десятилетий одного из будущих веков.
И снова на помощь Адмиралу приходит здоровый инстинкт, мешая углубиться в размышления об увиденном. На головокружительные видения смотрит Колумб взглядом мула, что забрел высоко в горы.
Только так можно уберечь рассудок от помешательства. Колумб благоразумен.
Ему внушает тревогу другое: слишком часто падают из будущего эти корабли. И нагло, без должного почтения крутятся вокруг «Санта Марии»: то маячат где-то впереди, то возникают за кормой.
Правда — он успел в этом убедиться, — они никогда не пересекают линии, которая идет вперед от носа «Санта Марии». Будто впрямую зависят от положения ее утомленного деревянного носа, разрезающего толщу времен. Так что при безветрии, а также когда каравелла сбивается с привычного курса либо замедляет ход, пришельцы из будущего мечутся, точно теряя ориентиры.
Вот, например, корабль под названием «Mayflower». Он полон грозных пуритан и следует курсом на Винланд, но сейчас кружит рядом с «Санта Марией», словно у него сломан штурвал или ведет его кривой рулевой. Судно все время заворачивает влево, как осел у водокачки.
Нечто похожее случилось и с кораблями английских пиратов Гуотеррала и Кэнделина Хокинса, любовников королевы-девственницы.
На север, к Новому Граду, к Плате плывут мрачные суда, груженные эмигрантами — сицилийцами, генуэзцами, эстремадурцами, ирландцами.
Они будут работать, плодиться, смешивать свою кровь с чужой, бороться за выживание.
По ночному морю несется песнь евреев из колена Ашкенази, неаполитанца, который соблазнит дочь венгерского раввина. От их любви родится нью-йоркский промышленник. А турчанка из Анкары родит сына от степенного эстремадурца, мечтающего, чтобы его отпрыск стал нотариусом, хозяином фермы либо кофейной плантации.
Ветерок доносит слова, понять которые Адмиралу не дано: фокстрот, Анды, отель для эмигрантов, Ла-Плата, милонга «Есть на Западе золото, Джим!».
Однажды ночью появился большой парусник голландцев христиан, занимающихся торговлей неграми. Сейчас он вез свой груз — в должном порядке оформленный — туда, где дадут за него лучшую цену — на Эспаньолу и в Портобелло.
Зловоние и смрад так сильны, что киты решили покинуть район между линией экватора и 35 градусом северной широты.
Но несмотря ни на что, из этого корабля смерти слышалось несокрушимое монотонное пение, громкое, стройное…
А виной всему был человеколюбивый совет падре Лас Касаса: «Раз негры всегда были рабами, а души у них почти и вовсе нет, почему не ввозить их сюда из Африки и тем самым уберечь индейцев от жалкой участи?»
9 и 10 сентября. «Всю ночь мы слышали, как над нами пролетали птицы». Глухая темнота. В ней слышалось хлопанье крыльев. Птицы наверняка были перелетными.
Каравеллы идут тем же путем, что и птицы. Это хорошо. К вечеру на корабле побывали грач, селезень и пеликан.
Что, вероятно, и спасло Адмирала от гнева людей, которые совсем потеряли голову среди всех этих видений и призраков. Заговорщики не могли прийти к согласию: многие считали, что земля уже совсем близка и что стоит подождать еще несколько дней, не поднимая бунта.
Королевский инспектор принес свой доклад, скрепленный печатью нотариуса. Половину беспорядков на борту он объяснял заговором, вторую половину — таинственными причинами.
Чиновник, больше всего на свете ценивший порядок, смущен. Он словно вдруг открыл, что мир у него под ногами колеблется. Что утрачено уважение к воле метрополии.
Итак, неожиданно выяснилось: все вокруг пронизано нитями заговора. Сам Пинсон приблизился к ним на «Пинте» и, чуть не столкнувшись с ними, закричал Адмиралу:
— Ваша Милость, бросьте-ка скорее полдюжины бунтовщиков за борт! А если Ваша Милость не может решиться, мы с братьями сами их перебьем!
Пинсон был простодушен, как все иберийцы. Адмирал же отвечал ему как всегда уклончиво:
— Успокойтесь, Мартин Алонсо. Не будем ссориться с этими кабальеро. Если через несколько дней не увидим землю, попробуем изменить курс…
Но есть сведения и совсем об иных заговорах, пострашнее прочих. Инспектор принес список имен. Это целая сеть. Он поясняет:
— Не будьте так доверчивы, Ваша Милость. Они имеют своих людей при дворе. И отправляясь в плавание, не собирались исполнять волю Господа и наших Королей. Их цель — подорвать систему. Вы думаете, их волнуют интересы Испании? Нет же! Это бегство от цивилизации, от христианства! Бегство из Испании и из Европы. Они — противники нашей Системы…
Он разворачивает свиток и читает имена:
— Командор Бобадилья, Маргарит, священник Буиль, Гевара и Рикельме. Охеда (этот готовит даже особый флот и везет с собой — в довершение всего — агента торгового Дома Берарди по имени Америго Веспуччи, родственника той, Красавицы…), братья Поррас, Франсиско Ролдан, аптекарь Берналь, Фонсека…
Эти — с одной стороны. На первый взгляд, они кажутся безопасными. Но бунтарство у них в крови. С другой стороны — чужаки, скажем вроде ландскнехтов. Язык их понять невозможно, потому трудно судить о намерениях.
Есть и еще один тип, и весьма опасный, — Мордехай. Он прячется в трюме, то на «Вакеньос», то на «Коррео». Живет в полутьме, среди крысиных гнезд. Говорит людям, что все равны, что надо объединяться, что собственность — воровство! Видно, начитался святого Фомы или того, несчастного из Ассизи[66]! Он даже заявляет, что религия — опиум для народа! Подумайте только, Адмирал!
— Мордехай?
Инспектор:
— Мы везем с собой заразу. Кое-кто из его сторонников попытался подпилить ахтерштевень на «Вакеньос». Мы обнаружили опилки. К счастью, мои агенты подоспели вовремя. Корабль с подпиленным ахтерштевнем рассыплется как цветок на ветру.
Есть тут еще семья андалусских цыган, дети Хехеля, они прячутся в самых темных углах и выходят лишь для того, чтобы поговорить со всяким отребьем: недовольными, больными… Сулят им рай…
— Рай? — в тревоге переспросил Адмирал. На что Санчес де Сеговиа ответил:
— Ну… в фигуральном, разумеется, смысле. Говорят, что люди должны иметь свой рай на земле и что они укажут им путь туда…
Адмирал пришел в ярость:
— Привести ко мне Мордехая и тех, других! Отыскать их в трюмах! Удвоить охрану! Пытать! За борт!
Тихая тропическая ночь приходит на смену адской дневной жаре, когда солнце палит нещадно, а мертвые паруса, словно расплавленный воск, струятся по мачтам-свечкам.
Так жарко! Тела готовы растаять. Только галисийские земледельцы не снимают одежды и не выходят наружу. Люди и животные рвутся на воздух. Но там их встречает пылающее солнце. Одуревшие куры пытаются сделать несколько шагов по палубе, но валятся замертво, с открытыми глазами, словно сраженные молнией.
Земледельцы со слезами на глазах смотрят на свою поникшую рассаду и смачивают — безумцы! — пожухлые листья морской водой. Но разве можно прикладывать соль к губам умирающего от жара? Нежные листья свертываются, покрывшись слоем селитры.
Плавится, чуть не течет железо гвоздей, клюзов… Бомбарды жгут руку, будто из них только что палили по невидимому врагу.
В записи под датой 13 июля говорится: «Каравеллы вот-вот запылают, полопались бочки с водой и вином, пшеница стала горячей как огонь. Сало и вяленое мясо изжарились. Все пропало».
Обезумел молодой жеребец, его пришлось выбросить в море. И в помешательстве своем — против закона природы — поплыл он к югу, к линии экватора, в то время как инстинкт должен был гнать его — вперед ли, назад ли — по курсу корабля. (А может, на юге он почуял близкую землю?)
66
Имеются в виду философ и теолог Фома Аквинский (1225 или 1226–1274) и итальянский проповедник, основатель ордена францисканцев Франциск Ассизский (1181 или 1182–1226).