Райские псы

Текста сей пылкой речи хронисты, конечно, не запечатлели. Их внимание обычно привлекало лишь заурядное и примитивное.

Изабелла во главе отряда приверженцев устремилась в Вальядолид. И долго (лиги две, не меньше) в стуке копыт кавалькады слышался ритм и энергия горячих ее слов.

Однажды им пришлось завернуть в тополиную рощу и переждать, пока мимо промчится отряд погони — полные злобной решимости люди маркиза де Вильены. Впереди всех скакала Бельтранша. Она поняла, что в дорожной пыли потеряла след своей тетки, и рыдала от бессильной ярости.

С триумфом вступила Изабелла в Вальядолид. Отныне это будет ее крепость.

Он никогда не забудет запаха первого своего корабля — большого грузового парусника компании Чентурионе, что направлялся на остров Хиос.

Сусана Фонтанарроса приготовила моряцкую суму и вышила на ней ангела-хранителя (повод для грубых шуток товарищей по трюму). Сунула туда кулек домашней карамели, талисман с ликом ИзиДы и мешочек с сухим куском эвкалипта — средство против частых на борту отравлений Не забыла и четки, освященные доном Аббондио, святым человеком, по общему мнению.

На рассвете Христофору зажарили шерть яиц со шпигом и впервые дали к завтраку не молока, а вина. Затем втроем, не разбудив сестры Бланкиты, которая принялась бы рыдать, точно Магдалина, с помертвевшей от тоски душой отправились они в гавань.

Грузчики, водоносы, моряки. Бледный туманный рассвет. Кипит работа. Сворачивают запасные паруса из толстой парусины. Крепят якоря. Слышатся сердитые крики.

Цепочки грузчиков-муравьев тянутся с мола к кораблям. Бочонки с каштанами в сиропе. Виноград в агуардиенте. Ящики с черепаховыми гребнями. Вина Фраскати в амфорах, напоминающих римские. Бочонки с маслом, от которых сильно пахнет оливковой рощей. Легкие ткани. Шелка, вышитые словно по заказу султана и его жен. И корзины, множество корзин с неаполитанской и флорентийской церковной утварью — католический kitch, что на волне венецианской экспансии пытался проникнуть в зону Эгейского моря. Складные алтари на любой вкус — с канделябрами, ангелочками из золоченого дерева и трафаретными образами Голгофы.

А что же везут из Хиоса, центра торговли с владениями Великого Хана? Знатные «мастики» благовонные смолы, отличные камеди и непромокаемую замазку — вещи крайне нужные в эпоху бурного развития мореплавания. Бирюзу и золотую восточную парчу. Стойкие египетские благовония.

Стоило старшему боцману, читавшему список, крикнуть «Коломбо!», как он птицей взлетел на борт. И был настолько взволнован, что не заметил слез своих стариков. Такими он их навсегда и запомнил: рядышком среди шума и суеты мола.

Запах прочной древесины, солонины, краски, индцйской канатной пеньки, эссенций. Навеки будет он связан с этим духом плавучего лабаза, трюмового пота, скисшего вина. Всего toYo, что облагораживается, вбирая в себя целебную силу соли и. йода.

Теперь, на палубе «Мариэллы», видел он, как медленно надуваются паруса под нестройные крики моряков.

Закрывая собой рассветное небо, неспешно росли огромные — словно налитые молоком — груди. Не случайно в мореходном искусстве так силен культ женского начала, йони[21]. Пойманный в ловушку воздух, полное новой жизни чрево, легкое дыхание ветра, вдруг ставшее крылатой мощью, энергией, движеньем. Запутавшиеся в белой сети ангелы. Снисходительный Бог, что с усмешкой взирает на человечьи увертки..

Суровые, отрывистые, резкие голоса:

— Фал, фал, фал! Давай поднимай! Поднимай!

Галеон вздрагивает, стряхивает оцепенение. Христофор видит, как плывут назад башня Сан-Андреа и Генуэзский маяк.

Он будто принимал крещение дикой свободой. Взбежав на мостик, чувствовал на лице своем воздух, в который врезался нос корабля.

Чья-то суровая и всемогущая рука двигала судно в сторону Эгейского моря. В чем секрет? Как познать его? Как заключить союз с незримыми силами?

Сначала — постичь искусство обходиться с морем столь же ловко, как чайки или галисийцы.

Он чувствовал, что в этом деле (и во многих прочих) главное — инстинкт и безрассудство.

Забыть о себе. Отрешиться от себя. Броситься в бездну — чтобы обрести спасение!

Когда башня Сан-Андреа растаяла в тумане, стало ясно: ушел в прошлое мир портных, сыроваров и шерстянщиков, забыты их убогие радости и печали.

Христофор знал: он минует рубеж между существованием и жизнью. Теперь всюду его подстерегала опасность, отныне не защитят его ни крепостные стены, ни домашний кров, ни стеклянный колпак субботнего катехизиса, ни душеспасительные беседы приходского священника.

Радость ухода! Радость встречи с морем! Новое! Все новое! Утро, отличное от прежних. Опасный шаг в неизвестное. Чистый воздух.

И было — самое главное — мгновение, мимо которого конечно же, прошли историки и хронисты, когда позади остался причал, все привязанности, все грузы прошлого. Свобода человека, вверившего себя великому богу риска, богам ветров. Навсегда связавшего с ними свою жизнь.

Стало известно, что Фердинанд прибудет в костюме козопаса. Путешествие будет совершаться в величайшем секрете. Вальядолидский замок забила лихорадка ожидания.

Изабелла, Беатрис и придворные дамы застыли на коленях леред прибывшим сюда вместе с принцессой складным алтарем. Изабелла задыхалась. Порой на нее нападали приступы, подобные приступам астмы. Дамы спешили к ней и обмахивали веерами. Но с таким же успехом можно дуть на раскаленные угли. Целомудренное лоно принцессы издавало тонкий, но неудержимый свист (или стон?), который едва-едва приглушали четыре нижние юбки и одна верхняя, шерстяная. Как только замолкали читавшие молитву голоса, он слышался и вовсе отчетливо. Христос из слоновой кости начал странно подрагивать. Испуганная Изабелла закрывала рукой глаза, затем снова отваживалась взглянуть: нет, все то же, он так дрожал, что казалось, сейчас сорвется с креста из сандалового дерева.

Племенные жеребцы и кобылицы в своих стойлах ржали и яростно били копытами в перегородки.

И хотя не было промолвлено ни слова, все понимали, в чем дело.

Часы текли медленно. В замке опасались худшего, ведь королевские отряды перекрыли все подступы к Вальядолиду.

У людей, стоявших теперь у власти, хомнений не было: двух юнцов толкает в объятья друг другу страсть космического масштаба, и союз их породит невиданные политические, экономические и социальные перемены. Феодальная знать не слишком высоко ставила злосчастного Энрике IV и знала цену его политике. Но новый режим таил в себе опасность для всего западного мира и, в частности, для главного его бастиона — церкви. Помешать соединению ангелоподобных и необузданных влюбленных! Иначе — весь мир должен готовиться к ужасам Возрождения. Шесть, по крайней мере, веков назад — во времена Карла Великого — впал континент в спячку, в блаженное оцепенение. Й ничто не тревожило сей сон.

Юные же принцы, которые, как казалось на первый взгляд, мечтали лишь об одном — «отогнать поцелуями смерть», на деле несли в себе заряд неисчислимой мощности.

Самоотверженный гонец, пронзенный тремя арбалетными стрелами, домчался до линии дворцовой стражи и, обливаясь кровью, успел перед смертью передать благую весть: темной ночью 5 октября Фердинанд отправился в путь.

Да, непросто будет распознать его среди толп чужестранцев, прибывающих в город.

И вот 14 октября в одиннадцать ночи шесть полумертвых от усталости, измученных жестокой непогодой пастухов остановили своих осликов у источника. Их лица надежно скрывала маска из грязи и слоя рыжей пыли, замешенной на туманной сырости.

Узнал их Гутьеррес де Карденас. Именно он закричал, указывая на статного козопаса:

— Это он! Это он! Это он!

Чакон и Алонсо де Паленсиа бросились к юноше. А тот — после шести ночей без сна — уже не в силах был стоять на ногах и рухнул им на руки.

Все поздравляли Карденаса: если бы не он, одуревшие от бессонницы путники проследовали бы дальше. Они решили, что Изабелла, спасаясь от врагов, отправилась в Леон. В ту же ночь Изабелла дала верному Карденасу право носить на родовом гербе знак «SS». Так родилась конгрегация преданных королевской чете людей: Беатрис де Бобадилья, Алонсо, Чакон, Фернандо Нуньес, адмирал Энрикес, Каррильо, архиепископ Толедский и другие посвященные[22].

21

Йони (др. — инд.) — в древнеиндийской мифологии символ божественной производящей силы.

22

О возникновении секты см. «Историю» Прескотта и труд Бальестероса Гэбруа среди прочих. Таким авторам, как Пауэлс, Санчес Драго, Бержие и др. было абсолютно понятно, почему Гитлер в присутствии Геринга и своих приближенных выразил глубокое восхищение Изабеллой Кастильской. Заметим, что фюрер — австрияк и человек откровенно вульгарных вкусов — носил на груди ладанку желтого бархата, где хранил колос пшеницы из Ла Манчи и портрет Изабеллы. (Прим. автора.).