Страница 180 из 282
Только что принимала Оренбургского муфти. Он насказал много милых вещей, молитв и пожеланий тебе. — Сегодня очень душно, уже прошел небольшой дождь.
Мои маленькие поезда и транспорты усердно работают в Виннице, только им приходится делать большие концы, они в 6 дней подвезли 839 раненых — за 90 верст, по ужасным дорогам, а потому лошади в плохом виде, на них отразилась перегрузка двуколок — 4 заболело, одна околела, вот почему я просила достать легкие грузовики, и Конозар. обещал. — Сегодня у меня будет Шуваев, чтоб поговорить об академии. Я хочу, чтоб он постарался найти нам подходящий большой дом для нашего лазарета. — Снимки, сделанные Деревенко с Бэби, очень милы; пожалуйста, попроси его прислать мне еще по 12 снимков, где он снят с ружьем, бегающим, за уроком в палатке, а также тебя в лодке, так как я буду клеить альбомы для нашей выставки, а у меня больше все старые снимки. Пусть он мне пришлет также другие хорошие снимки — твои и Алексея — из прежних.
Передам твое письмо, она будет в диком восторге. Сейчас собираюсь покататься с ней и с Ольгой, Татьяна катается верхом, а остальные — в своем лазарете. Леди Сибилла, как говорят, поправляется. Ужасно неудобно писать с таким опухшим и несгибающимся пальцем.
С нетерпением жду вестей. — Прощай, мой Солнечный Свет, моя радость, моя жизнь. Бог да благословит и защитит тебя!
Тысячу нежных поцелуев шлет тебе твоя старая
Солнышко.
Ц. ставка. 22 июня 1916 г.
Мой дорогой ангел!
Крепко благодарю тебя за дорогое письмо.
Не могу понять, каким образом могли быть ранены двое твоих Алексан. под Новоселицами, когда я знаю, что они стоят вдоль Двины, немного севернее Двинска! Они были, быть может, временно прикомандированы к другому полку — эти два офицера!
У Барановичей атака развивается медленно — по той старой причине, что многие из наших командующих генералов — глупые идиоты, которые даже после двух лет войны не могут научиться первой и наипростейшей азбуке военного искусства. Не могу тебе выразить, как я на них сердит, но я добьюсь своего и узнаю правду!
О гвардии я не могу ничего сказать, потому что до сих пор еще не совсем выяснено, куда их отправят. Склонен думать, что куда-нибудь на юго-запад, но это только мое предположение. Я извещу тебя в свое время.
Вчера я принимал Григоровича. Сегодня приму ген. Баранова по делу Курлова в балтийских провинциях.
Министры приезжают сюда во вторник, после чего буду более свободен. Да благословит Бог тебя и девочек! Нежно тебя целую, моя любовь, мое дорогое Солнышко.
Навсегда твой
Ники.
Ц.С. 23 июня 1916 г.
Мой милый!
Сердечное спасибо тебе за твое дорогое письмо. Понимаю, что наши генералы приводят тебя в ярость, когда делают глупости и ошибки. — Мекк ошибся — ранены 2 крымца, а не Алекс. Настенька завтракала у нас, так как сегодня день ее рожденья, затем у меня будет Белосельский, потом на час придет зубной врач; быть может, А. приведет ко мне своего брата и сестру; в 5 1/2 будет Штюрмер, после него опять зубной врач на 1 1/2 часа. Носится слух, будто Сергей М.[903] будет поставлен во главе продовольственного дела всей страны — такая чепуха! У Шт. прекрасная идея поручить это дело его министерству, как это было сотни лет, и только хитрец Кривош. взял это на себя. Министерству внутренних дел гораздо легче с эти справиться, так как там имеется весь необходимый штат; он пользуется влиянием и может поставить подходящего, энергичного человека во главе специальной комиссии. Теперь, мне говорили, этим заведует Наумов, что очень прискорбно, ибо он недостаточно энергичен и придает слишком большое значение мнению Думы и Земского Союза. Шт. намечает кн. Оболенского (Харьковского губернатора), который мог бы председательствовать в комиссии и разъезжать, знать все и живо входить во все детали. Я не знаю, зачем он хочет видеть меня сегодня, — он очень просил, чтоб ты за ним прислал раньше, чем за остальными министрами, для того, чтоб иметь возможность спокойно обсудить вопросы, которые ты мне разрешил ему передать.
Опять стало очень тепло. Должна сейчас кончать, мой милый. Бог да благословит и сохранит тебя!
Навеки всецело
Твоя.
Осыпаю поцелуями твои письма и стараюсь представить себе, что слышу твой голос. Безумно тоскую по тебе.
Ц. ставка. 23 июня 1916 г.
Мое дорогое Солнышко!
Горячо благодарю тебя за милое письмо.
Я думал, что твой бедный пальчик теперь поправился, но ты говоришь, что он тебя все еще беспокоит!
Вчера вечером, между 6 и 7, я отправился с Бэби на станцию и смотрел наших дорогих казаков 1-й Кубан. сотни. Почти каждый рядовой получил награду.
Разумеется, они отличились. И Келлер и командир 2-й КизляроГребенской, к которой они были прикомандированы, очень их хвалили. От многих из них слышал много интересных вещей. Я пригласил к обеду Рашпиль и Скворцова, среди других гостей они казались совершенно черными. Они, вероятно, прибудут в Ц. Село 25-го; было бы страшно мило, если б ты их приняла до и после молебна в Федоровском соборе.
От Брусилова хорошие известия — я надеюсь, что через день или два наши войска, получив подкрепления, смогут атаковать неприятеля и оттеснить его дальше. Наши потери с самого начала — с 22 мая — потрясающи — 285000 человек! Но зато и успех огромный!
Я говорил с В.Н. о грязевых компрессах. Он сказал, что все можно будет легко устроить.
Да благословит тебя Бог, моя единственно любимая!
Нежно целую и обнимаю тебя и девочек.
Навеки твой
Ники.
Ц.С. 23 июня 1916 г.
Ангел мой любимый!
Уже 12 1/2 час., я только что легла, но хочу написать тебе, пока еще хорошо помню свою беседу с Штюрмером. Бедняга очень расстроен слухами, переданными ему лицами, побывавшими в Могилеве, а так как и Родзянко тоже накинулся на него, то он впал в совершенное недоумение. Будто бы предполагается военная диктатура с Сергеем М. во главе, смена министров и т.д. Дурак Родз. прилетел к нему, чтобы узнать его мнение об этом и т.д. и т.д. Он ответил, что ему ничего подобного не известно, а потому он не может выразить никакого суждения по этому вопросу. Я успокоила его, сказав, что ты ничего мне не писал об этом, что я убеждена, что ты никогда бы не дал подобного назначения какому бы то ни было Великому князю, менее всего С.М., у которого достаточно хлопот с приведением собственных дел в порядок. Мы говорили о том, что возможно, что генералы находят целесообразным поставить во главе подобной комиссии (продов.) военного, чтоб объединить в одних руках все касающееся армии и чтоб иметь возможность предавать виновных военному суду, хотя, конечно, эти министры были бы поставлены в ложное положение. Затем мы говорили о Наумове; он снова жаловался ему на утомление, на нездоровье и выражал желание выйти в отставку. (Держась совсем иных взглядов, он не разделяет политики правительства. Хоть он честный и очаровательный человек, все же он упрям и приверженец идей Думы, земства и т.д., и более надеется на их деятельность, нежели на правительство — это не особенно хорошо в министре и весьма затрудняет работу с ним.) Он хотел, чтобы Шт. доложил тебе о его желании выйти в отставку, но Штюрмер запротестовал и сказал, что он сам должен о том просить, хотя он лично находит, что Наумов не имеет права просить отставки во время войны, — но самому Шт. было бы легче без него.
Вчера состоялось последнее заседание Государственного Совета, председательствовал Голубев[904]. Почти все правые отсутствовали; они вышли незадолго перед тем, так как им стало невмоготу. Коковцов был во главе другой партии; в общем, это отвратительное существо. Эта партия намеревалась pour la bo
903
Великий князь Сергей Михайлович.
904
Голубев Иван Яковлевич, вице-председатель Государственного совета.