Страница 50 из 56
Глава девятая
"Начало легенды"
"— Я вас спрашиваю — какой город?
— Ленинград, Аркаша!
— А какой год, Коля?
— Олимпийский!"
Итак, 1 сентября 1979 года Аркадий опять прибывает в столицу нашей Родины — город- герой Москву… С какой целью и по чьему приглашению — мы, наверное, уже и не узнаем никогда. Известно только, что задержался он на этот раз в столице надолго, почти на полгода. Сперва он поселяется на квартире у Александра Георгиевича Рухлина в тихом районе Москвы, между Яузой и Лосиным островом. Улица Игральная, дом 5. И что примечательно — почти напротив медицинского центра с психоневрологическим диспансером. Случайное ли это соседство или нет — нам неизвестно. Хотя Рухлин утверждал в своё время, что Северный этой осенью в очередной раз пытался подшиться. Не в этом ли диспансере? Что ж, вполне возможно. Но, судя по всему, если и было такое, то не пил Аркадий совсем мало. Забегая немного вперёд, скажем, что у видевших его зимой остались прямо противоположные воспоминания о состоянии здоровья певца. Но, как бы то ни было: "Я, друзья, приехал на Москву…"
Говорят, что до этого приезда Северный недолюбливал первопрестольную. Вполне возможно. Ленинградец, если не по рождению, то по душе, — он, как и все жители Северной столицы, считал свой город лучшим в мире, единственным и неповторимым. Разве что ещё Одесса вызывала у него тёплые чувства. Космополит по судьбе, он отнюдь не "исколесил страну от Кушки до Чукотки", как считали многие. Может быть, именно здесь следует искать корни его баек о военной службе во Вьетнаме и командировке в Канаду? Сочинять что-то про Ашхабад или, скажем, Нижний Тагил — смысла нет. Неинтересно, да и вдруг нарвёшься на того, кто был там на самом деле… А Вьетнам — поди проверь! На самом же деле, города, в которых он побывал, можно пересчитать по пальцам. А больше одного раза — всего в нескольких. Среди них и Москва. Но, как ни странно, Северный очень редко рассказывал о своих посещениях столицы и почти никогда не упоминал её на концертах. Разве что: "Очень в Москве меня почему-то полюбили…" Хотя ему было что рассказать.
Например, о своих встречах с хоккеистами сборной СССР, одна из которых состоялась 21 декабря на квартире известного московского бизнесмена Льва Орлова. Ребята приехали сразу после решающего матча с чехами на приз "Известий". Не всей, конечно, командой. Но был среди них, например, Владимир Лутченко — лучший левый защитник Союза, двукратный олимпийский и семикратный чемпион мира на тот момент! В те времена, в отличие от нынешних, имена хоккеистов сборной знали все — от мала до велика. И такое знакомство что-то да значило. Был и двадцатилетний, очень скромный парнишка, получивший в тот год свою первую чемпионскую медаль — Слава Фетисов. В будущем, как известно, — звезда мирового уровня, один из лучших защитников за всю историю хоккея, и, наконец, председатель Госкомспорта России! Но вот почему Аркадий никогда не рассказывал об этом? Если отбросить версии из области фантастики (например, о "высочайшем" интересе, и приглашении в "придворные шансонье" для партийной или криминальной верхушки), то напрашивается только один вариант: он просто боялся подвести людей. Прекрасно, видимо, понимая, что навряд ли орденоносного Лутченко кто-то погладит по головке за знакомство с подпольным менестрелем. Гораздо безопаснее и, опять же, интереснее — рассказывать таинственные байки о концертах для дипломатического корпуса и высокопоставленных вельмож и их детей: "Сам сын Громыки был." Может быть, при том и не ведая — был ли вообще сын у Андрея Андреевича. Хотя, какая разница — считал ведь кое-кто на полном серьёзе, что Северный сам — сын Микояна. Так что — нормально. Концерт, так сказать, "в узком кругу" — сын Микояна поёт для сына Громыко. Вполне в порядке вещей и в духе времени.
Но в духе ли самого Аркадия? Загнанный в подполье, причём не только и не столько властью, как всяческой "околомузыкальной" шушерой, прятавшей его от всех и вся, он постоянно пытается вырваться из порочного круга домашних концертов и кустарных студий. И спеть, наконец, для людей и "на людях". Отсюда его бесконечные метания, попытки знакомств с какими- то, по его мнению, "нужными и важными" людьми и всё более и более частые уходы в многодневные "гастроли" по кабакам и весям. Но ничего не получается. Он уже начинает становиться легендой, ещё при жизни. Давняя задумка Фукса совершенно неожиданно оборачивается совсем другой стороной. В реального Аркадия Звездина уже никто не верит и не хочет верить, он уже никому не нужен. А нужен всем только Северный. Который то ли давно умер, то ли уехал в края далёкие. "Легенда" не может жить с тобой в одном доме и ходить с тобой по одним и тем же улицам. Иначе — это уже и не Легенда вовсе. Всё. Ты уже "в образе". И будь любезен — придерживайся этого самого образа, тем более, что он самим тобой и создан: "Мне надо сказать — в Австралии ждут на гастроли… Я там лапшу-то навешаю…" И из этой двойственности Звездину-Северному уже никогда не вырваться. Стремясь вновь обрести себя в реальности и в людях, он неосознанно, "по привычке", продолжает творить себя в легенде. Уходя из серых сумерек советского подполья в яркие краски своих собственных фантазий о заграницах и важных персонах. Всё это к тому же дополнительно расцвечивается и причудливо преломляется в его сознании под влиянием постоянных вливаний в себя огромных доз алкоголя. Он уже, похоже, сам начинает верить в то, что ему рассказывают о Северном.
Надо отметить, что не так уж много сохранилось воспоминаний о том, чем же занимался Аркадий в этот свой последний приезд в Москву. В большинстве своём — разные глупые слухи, которым не место здесь. Есть какая-то вероятность того, что осенью 1979 года Северный заскочил на несколько дней в родное Иваново. И Шелег, и Коцишевский говорили о том, что Аркадий возил своей сестре лекарства домой, когда она серьёзно заболела. Но приводили они совершенно разные даты. А ведь явно Северный бывал у своих родных не один раз, мог и сейчас заехать. Вот и ивановские родственники Аркадия: двоюродный брат Борис Павлович Соловьёв и племянник Вячеслав Львович Звездин вспоминают, что последний раз он был в Иванове незадолго до смерти. И больше, к сожалению, нет никаких фактов, которые говорили бы "за" или "против" этой версии. Разве что одна фраза, сказанная на перроне киевского вокзала: "переночуем мы уже в другом месте". Именно: "переночуем". Так, словно, действительно, транзитом в Москве. Если он заранее намеревался где-то осесть на несколько месяцев, то логичнее было бы сказать "будем жить". Впрочем, повторимся, что это уже просто наши догадки. Хотя недаром предыдущую главу мы назвали "Время прощаний". Всё-таки было бы весьма символично, если б такая поездка состоялась именно в этом году.
А этой осенью целая команда московских знакомых Аркадия из числа коллекционеров и коммерсантов организует ряд подпольных концертов певца по различным московским и подмосковным кабакам. В том числе и в знаменитой "Руси". Конечно, выступать в ресторанах — это для Аркадия далеко не в новинку. Мы уже неоднократно приводили рассказы разных людей про подобные истории. И в Одессе, и в Киеве, и в Ростове, и, конечно, в Питере, — к уже известным читателю воспоминаниям Владимира Ефимова и Валерия Шорина можно было бы добавить воспоминания С. Г. Калятиной о том, как Северный пел целый вечер на свадьбе её племянника в кафе на улице Крыленко; рассказ Владимира Лаврова о выступлениях Аркадия в ресторане "Баку", и много, много других. Где истину от легенд отделить уже практически нереально. Но, что характерно, все эти выходы на ресторанные подмостки получались у Аркадия спонтанно, экспромтом. Московские же выступления — это мероприятие несколько другого уровня. Здесь заранее организуют площадку специально для Аркадия Северного, под заранее приглашённую публику.