За линией Габерландта

Доктор настойчиво потянул Зотова за рукав. Мы встали. Филатов открыл глаза, с тоской посмотрел на нас.

— Простите, ребята...

— Да что ты, отец. — Голос Сергея предательски дрожал. — Ты не думай о плохом, усни спокойно, поправишься.

— Я усну, усну. Простите меня...

— Нечего тебе прощать, не виноватый ты. — Серега взял его безвольную руку, слабо пожал. — До свиданья, отец. Мы завтра опять придем к тебе.

— Простите... — шептал Филатов уже в забытьи.

В коридоре мы остановились и ошеломленно посмотрели друг на друга. Вот так дела...

— Ну, что вы. скажете? — начал Зотов. — Вспомним старый револьвер. Там буквы А. Р. С. Филатов поведал правду. Скалов убийца отца! Ну, гад!..

— Надо вызвать Зубрилина, — сказал я.

— Не надо. Я сам расправлюсь с этим негодяем. — Зотов сжал зубы.

— Вандетта... Или как там?.. Ты, Петька, не очень-то ершись, спокойнее. — Серега сурово посмотрел ему в лицо. — Надо сообщить кому следует. Не мудрено теперь словить Кина, труднее выловить остальных. Ты его хлопнешь, удовлетворишь свою месть, а шайка останется. Дело тонкое, сами мы не в силах.

— Пошли, — сказал я, подытоживая разговор. — На прииске есть оперативник или как он там называется...

— А ведь умрет старик, — вздохнул Серега. — Ишь, душа-то... как открывается на добро. Даже у таких. Честное слово, не ожидал. И что мы, собственно, для него сделали? Пожалели в дороге, у костра. Мелочь. А ведь вспомнил, оценил. Видишь, что рассказал. Совесть все-таки есть, заговорила. Сколько лет таился.

— Умрет, и очень скоро, — твердо ответил на наш вопрос доктор. — Считанные часы остались.

Мы зашагали на прииск.

Начальник оперативного отдела — тот самый, что ездил за Конахом, — сразу загорелся.

— Скалов, говорите? Вот оборотень! У меня же за ним давно смотрят ребята. Никак не поймают с поличным. Ангельскую жизнь ведет. Ну, теперь всё...

Он стал одеваться.

— Я сейчас допрошу старика, — сказал чекист, решительно пристегивая к полушубку ремень с кобурой.

— Этого вы делать не будете, — тоном приказа произнес Серега.

— Кто мне запретит? — удивился начальник.

— Совесть. Умирающий человек...

— Протокол нужен, понятно?

— Мы подпишем. Разве недостаточно?

— А, ладно. Еду брать Скалова. Как там на улице?

Серега и я хорошо знали дорогу к геологам. За время блужданий с Филатовым не раз подходили к их базе, помнили тропу по долине. Может быть, поэтому решительный начальник не стал отговаривать нас принять участие в аресте Скалова. О Зотове говорить не приходилось. Он имел на это особое право.

Переночевав на прииске, мы рано утром тронулись домой. Начальник ехал верхом, мы шли пешком. Он все время опережал нас. Стояла такая погода, что ни на чем, кроме седла, ехать было нельзя. Земля, скованная морозом, гулко гудела под копытами коня. В воздухе кружились редкие-редкие снежинки, небо бесстрастно голубело над тайгой, и трудно было понять, откуда берутся эти несмелые снежинки.

Когда проходили мимо больницы, Сергей сказал:

— Зайдем?

— Точно, надо заглянуть, — откликнулся оперативник и живо сполз с седла.

Потоптавшись на крыльце, мы прошли в кабинет врача.

— К сожалению, я не ошибся, — сказал доктор. — Сегодня, в пять утра...

Иванов рывком снял шапку. Мы последовали его примеру. Невольно крякнув, начальник вышел из кабинета врача.

До самого дома шли молча. Филатов, Филатов...

В совхозе сели на коней. Поехали быстрей. Возле дома Зотовых спешились, поздоровались с Варей, погрелись чаем. Петр Николаевич снял со стены винтовку.

— Куда это? — спросила Варя.

— Медведя обложили, — ответил он. — Понимаешь, засел на острове, ну мы и решили...

— Только осторожнее, ребята, — сказала она, но проситься с нами не стала. На это у нее была своя причина. Серьезная причина. Я бы добавил — очень серьезная причина. Но об этом — позже. Ночевали в тайге, километрах в десяти от базы экспедиции. Поднялись очень рано, еще ночью, решив явиться на базу с первым проблеском света. Все волновались, но не подавали виду. Начальник оперативного отдела сунул пистолет в карман, мы осмотрели ружья.

Чуть брезжило, когда подковы наших лошадей зацокали по гальке. База располагалась на берегу ручья. Узнали у сторожа, где живет проводник, спешились, привязали лошадей и, сгрудившись, пошли к дверям избы. Оперативник постучал. Ему не ответили. Сунув руку в карман, он рванул на себя дверь.

В доме никого не было.

Мы бросились по баракам.

— Где Скалов? — кричал начальник оперативного отдела, разбудив своих людей.

Они пожимали плечами.

Акинфий Робертович Скалов ушел этой ночью. Вчера вечером его еще видели. Будто знал...

Предстояла долгая и трудная облава. Вокруг, в любую сторону на тысячи километров, простиралась тайга, лежали горы, текли полускованные льдом реки и ручьи — дикие места, которые для Белого Кина не представляли опасности.

Ведь он знал тайгу лучше всех нас.

Скалов ушел даже не ночью, а под утро, за час или два до нашего приезда. Это выяснилось позже.

Он и так ждал слишком долго. Ждал, не явится ли Винокуров. Ждал, не подаст ли весточку Дымов. Ждал, не уйдут ли из поселка эти бравые молодцы, очень неумело следившие за каждым его шагом. Ходил с геологами в разведку, охотился в тайге, сидел у себя в избушке — и все раздумывал, все ждал.

Забыли о нем, что ли?

То, что он ушел за два часа до нашего приезда, было простой случайностью. Проснувшись среди ночи, Скалов вдруг почувствовал, что не может больше оставаться: утром предстояло идти с геологами в горы, к тем заветным местам, где покойный Бортников нашел золотую жилу, и снова, теперь уже вторично, помогать найти клад природы. Зачем же он тогда убил Бортникова, если самому приходится открывать этот клад? Жизнь в экспедиции вдруг показалась ему такой нелепой, бессмысленной, что он сразу же стал собираться. Все было давно готово: рюкзак с продуктами, спальный мешок, винчестер, документы, патроны.

Когда мы подъезжали к поселку, он стоял в двухстах метрах за деревьями и, не доверяя глазам своим, разглядывал нас в бинокль. Он увидел Зотова, усмехнулся. Увидел чекиста, нахмурился, насторожился: «Ясно, арестуют». Проводил, крадучись за нами, до базы, увидел, как мы вошли в его избу, как суматошно забегали люди по поселку, и, скривив в бешенстве губы, быстро зашагал вверх по реке, направляясь через горы на север.

Он бы непременно ушел, но его задержали собаки. Вот чего не учел старый и опытный преступник.

В экспедиции было три овчарки, нелюдимых, злобных и дьявольски умных. Когда начальник оперативного отдела уселся наконец и, обхватив голову руками, начал уничтожать себя и своих сотрудников самыми отборными словечками, главный геолог экспедиции сказал неуверенно:

— А что, если пустить собак? Ведь он только что ушел, след-то свежий. Они хорошо берут.

— Где собаки? — Незадачливый оперативник встрепенулся. — Давайте их сюда, а посторонних прошу...

Привели на поводках овчаров. Две из них не проявили поначалу никакого желания работать на следствие, тыкались носами в тумбочку, где лежал хлеб, бестолково рвались, повизгивали. Но одна, желтоглазая умница, обнюхав постель и полотенце Скалова, выскочила из помещения, опустила к мерзлой земле длинный нос и уверенно повела вдоль берега. Тогда и другие собаки, поняв наконец, чего от них хотят, с лаем кинулись по следу. Мы вскочили в седла и поскакали за ними.

Вот место, где он стоял. Собаки потоптались у лиственницы и бросились вдоль реки на север. Теперь они шли уверенно, след был свежий, никем не перебитый. Поводки натянулись струной, лошади бойко шли по редкому лесу. Нервы у нас были напряжены до предела. Не уйдет!

Не прошло и часа, как Скалов услышал погоню. В лесу нетерпеливо взлаивали собаки. Как это он забыл о них! Ведь можно бы сбить со следа... Но теперь уже поздно.

Он снял с плеча винчестер, огляделся и побежал на своих длинных ногах в распадок, где темной кучей теснились заросли стланика. Там и скрылся за камнями.