Страница 51 из 94
Омаров вдруг остановился перед крыльцом и спросил:
— Как же с планом, бригадир?
Рыбак из орочей, к которому обратился капитан, вздохнул:
— Плоха, начальник...
— Твоя фамилия? — Он ткнул пальцем в рыбака.
— Шахурдин.
— А твоя? — Он ткнул в грудь другому.
— Шахурдин.
Омаров обидчиво блеснул темными глазами.
— Вы что, смеетесь надо мной?..
— Никак нет, товарищ капитан, — вмешался кто-то из служащих. — У нас половина рабочих Шахурдины.
— Я не о том. Я о рыбе. Будет план или нет? — рявкнул он.
— Рыба нет, — вежливо сказал первый из Шахурдиных.
В это время, запыхавшись, прибежал с рыбозавода начальник промысла. Он был тоже в огромных, но только запачканных сапожищах, в грязноватой брезентовой робе, небритый, с тревожным блеском в глазах. Уж лучше бы не появляться ему в эту минуту! Атмосфера и так накалилась.
Рассерженный тем, что ему пришлось ждать, тем, что план не выполнен, и тем, что скоро ночь, а дело еще не сделано, Омаров едва удостоил начальника промысла кивком и сразу набросился на него с самыми обидными и резкими словами. Боже мой, что он только не говорил ему! Вы и такой, вы и сякой, и не мазаный... Устав от гневной филиппики, Омаров заявил уже тише, но с внятной угрозой:
— Чего от вас ждать, Павлов? Смотрите, на кого вы похожи. Небритый, грязный, как будто три дня не спали. Какой пример вы показываете простым рыбакам? Они же вас и за начальника не признают!
— Я был на лове... — несмело вставил Павлов.
— Еще не хватало! Ру-ко-во-дить надо, Павлов, а не самому сети таскать. Пример во всем подавать, в томчисле и внешним видом своим. Понятно вам?
— Так точно, товарищ капитан! — И Павлов даже щелкнул каблуками.
Они вошли в контору. Через десять минут Павлов выскочил, на ходу кивнул мне и побежал домой. Я пошел за ним.
Когда я открыл дверь в его квартиру, Павлов уже говорил по телефону:
— Слушай, еще такое дело... Дал мне жизни за то, что небрит и плохо одет. Учти. Так навалился, что не знал, куда деваться... Ну, бегу. Жди начальство. Вероятно, переночует у меня, а утром нагрянет. — Положив трубку, он сказал: — Соседа предупредил на втором промысле, — там кореш мой, Грубель. Ты его знаешь. С планом у него тоже не ахти, пусть хоть умоется для такого случая, чтобы не раздражать...
Утром мы выехали в сторону Магадана. Омаров был неразговорчив, угрюм. Все избегали его. Он стоял на носу катера со своим плановиком. Они тихо разговаривали. Плановик был чем-то похож на своего шефа: низенький, круглолицый, с неуловимо тонкими монгольскими чертами на чистом, улыбчивом лице. Он, видно, хорошо знал своего начальника и умел найти подход к нему даже в минуты раздражения. Слушая его, Омаров снисходительно кивал головой.
Через два часа катер пристал к берегу у второго промысла.
Омаров сказал в мою сторону:
— Последняя остановка, молодой человек. Вечером будете на месте, в порту.
Капитан сошел на берег, и тут же к нему с рапортом подскочил Грубель. Хитро сощурившись, начальник промысла дернул длинным носом, поправил галстук и стал говорить о ходе выполнения плана.
— Сколько? — насторожился Омаров, выхватив из потока складной речи какую-то цифру.
— Пятьдесят шесть процентов, — упавшим голосом повторил Грубель.
Капитан так и впился в него острыми глазами Он изучал его долго, гневно и, видно, взвинчивал себя. Дойдя до точки кипения, рявкнул на весь берег:
— Провалился с планом! Гремите по всем пунктам, Грубель, да еще оправдываетесь! Где ваше руководство, где организация труда, я вас спрашиваю? Зачем вы тут сидите, Грубель? За что деньги получаете? С повинной головой надо встречать меня, а вы... Посмотрите на себя. Вырядились: галстук в клеточку, манжеты. Одеколоном на весь берег... Вы на работе или гуляете в парке, Грубель? Стыдно мне на вас смотреть, барчук вы этакий. План трещит, с баркасов нельзя вылезать, самому браться засучив рукава, а вы как невеста на выданье. Смотреть тошно!
Он круто повернулся и, не глядя на опешившего Грубеля, лицо которого пошло красными пятнами, зашагал в контору. Грубель потянулся за ним, на ходу стаскивая галстук.
Когда капитан отправился на рыбозавод, Грубель не выдержал и бросился к телефону. Чуть не плача, сказал Павлову:
— Ну и удружил! А еще товарищ...
Мы отплыли часа через три. Омаров успокоился, а когда пообедал, устало сел в раскладное кресло на палубе и долго слушал плановика, утомленно полуприкрыв глаза.
— А вот мы спросим заинтересованное лицо, — сказал вдруг он и обратился ко мне: — Скажите, агроном, как вы считаете, будет лучше, если мы возьмем в свои руки все совхозы?
Совхозы «Севстроя» подчинялись тогда разным управлениям. Я сказал:
— Не знаю. Над этим стоит подумать.
— Вот мой плановик считает, что будет лучше. Централизация. Все снабжение в одних руках. И производство тоже... Вы не знакомы еще? — Он посмотрел на плановика, потом снова на меня.
— Дымов, — сказал плановик и протянул мне аккуратную белую руку. — Дмитрий Степанович Дымов.
Я назвал себя. Дымов приветливо улыбнулся мне, потом Омарову и вежливо осведомился:
— Надолго едете домой?
— На пять месяцев.
— Ну вот, когда приедете, все совхозы будут уже в твердых руках Кирилла Власовича. Не узнаете своего хозяйства, в гору сразу пойдете... Так, Кирилл Власович?
Он с ласковой почтительностью заглянул в лицо Омарова, у того дрогнули и раздвинулись губы. Капитан был польщен обходительностью плановика и доволен собой.
— Кажется, предложение дельное. Снабжать так снабжать, в том числе и овощами. В этом есть резон. И потом — дисциплина. Вижу, тут пораспустили народ. А где расхлябанность, там что?.. Что, Дымов?
— Невыполнение планов, нарушение сроков.
— Точно. Для подъема производства нужна железная дисциплина, проверенные кадры и бдительность. Да,бдительность!
Он притопнул ногой, а последнюю фразу произнес как заклинание. Дымов восхищенно смотрел на капитана. Мне подумалось: не в этих ли словах заключено жизненное кредо Омарова?
Разговор оборвался. Катер входил в бухту Нагаево.
Когда судно обогнуло выдавшийся в море мыс, перед нами открылась перспектива бухты Нагаево и нового города.
В тускловатом небе над увалом в самом конце бухты рисовались серые громады городских зданий. Они словно выбежали откуда-то из-за пологого склона и, увидев море, неожиданно остановились наверху, сбившись в кучу. Над городом висело темное облачко дыма. А ближе к бухте, по ее берегам, где редко, где густо, стояли низкие складские постройки, приземистые баки для горючего, какие-то ограды, дома, домики; всюду сновали машины, виднелись люди. На правом берегу под сопкой Марчекан, прямо у воды, громыхал авторемонтный завод.
Омаров оживился, заходил по катеру. Ему очень хотелось сказать что-нибудь торжественное. Подойдя к командиру катера, он величественно поднял руку и, показывая на заселенные берега, сказал:
— Все это сделано за какие-то семь-восемь лет. Недурно, а? Вот эти строения, и вот те, и склады, и базы горючего — все это труды нашего управления. Сейчас мы строим новые склады, возводим холодильник, кладем дополнительные пирсы.
— Трудно всем этим руководить, капитан, — сказал моряк, видимо желая сделать приятное своему важному пассажиру.
Омаров снисходительно и устало улыбнулся.
— Как вам сказать... Конечно, нелегко. Снабдить десятки тысяч людей всем необходимым, да еще техника, взрывчатка, стройматериалы. Но, как видите, справляемся. Народ обеспечен.
Дымов стоял рядом с шефом, но вряд ли слышал его слова. Взгляд плановика рассеянно блуждал по сторонам. Он был далеко сейчас, он думал о своем, и, кажется, это свое не доставляло ему особого удовольствия. Лицо Дымова выражало что-то похожее на внутреннюю боль, в глазах застыла тоска. Он крепко, до белизны, вцепился пальцами в железные поручни и так сжал зубы, что у него на щеках заходили желваки. Перехватив мой взгляд, Дымов сразу обмяк, лицо его приняло обычное улыбчивое выражение, он вздохнул и повернулся к Омарову.