Наряд Мнемозины

— Не спилили! — радостно воскликнул Уриил.

— Что «не спилили»? — отозвался штурвальный.

— Ангела!

— Ангела?! Нашего ангела?! Боже мой!.. Адочка! Ты только послушай, что он придумал!

— Я все слышала. Демиург Александрович. — Аделаида Ивановна рассерженно сбросила плед, открыла дверцу и вышла из автомобиля. Уверенно постукивая каблучками, она побежала по мостовой вдоль бордюрчика, и по мере того как она удалялась, ее юбка, посаженная на каркас, раскачивалась все сильнее и сильнее. («Мы когда-нибудь слетим в кювет, Адочка, из-за твоей идиотской юбки!» — говорил штурвальный, пытаясь нащупать рычаг скоростей, который всегда, как будто нарочно, чтоб его лишний раз не тревожили, прятал свою кругленькую головку с щербинкою на макушке под куполом юбки. «А вы не думаете, Демиург Александрович, что мы попадаем в аварию из-за вашей роскошной бабочки, — возражала Аделаида Ивановна. — Она просто ослепляет встречных водителей... И водительниц тоже», — добавляла она, обиженно поджимая губки.)

— Что случилось, Ада! — Штурвальный выскочил из автомобиля и пустился за ней вдогонку, расплескивая на ходу пену из металлического стакана, с которым он никак не мог расстаться. Настигнув Аделаиду Ивановну шагах в тридцати от автомобиля, он преградил ей путь и, о чем-то с нею беседуя, продолжал намыливать кисточкой щеки, но уже не так старательно: на кончиках его усов висели густые комочки пены. Ангелу на капоте пришлось повернуть головку и выставить медное ушко, чтоб услышать их разговор, — впрочем, как ни старался он (он даже вставал на носочки), до него долетали только обрывки фраз:

— ...из-за вашего концертика, Демиург Александрович, это же вам захотелось поиграть на скрипочке... ...потерпеть немного!

— ...что он не спал, черт побери! Я был уверен...

— ...сюда Арнольдика! Я давно хотела сказать... ...как какую-то шлюху! А эти ваши метафоры...

— ...такого ужасного.

Через полчаса, наговорившись вдоволь, они подошли к автомобилю. Пена на щеках штурвального высохла и превратилась в белую пыль, отчего лицо его казалось густо напудренным, как у провинциального комедианта. Аделаида Ивановна выглядела чрезвычайно веселой и добродушной. Она погладила ангела по головке (одним только безымянным пальчиком) и, целуя его в медное личико, залепетала:

— Как же ты мог подумать, глупенький, что мы тебя спилим! Ах ты, моя овечка! Тебе показалось. Просто Арнольд Владиславович, наш старенький кавалер, играл всю ночь на скрипочке. А скрипочка у него плохая, она жужжит, как пила, — вжик-вжик, — мой хороший. Не плачь. Никто не тронет твои медные крылышки... смотри, как они дрожат!

Ангел, конечно, не плакал. Он гордо стоял на капоте, запрокинув головку, и остовы сложенных крыльев, точно диковинный ворот в старинном наряде жеманно-невозмутимых китайских дам, высоко поднимались из-за узеньких плеч небесного воина.

Между тем кавалер, отчаянно упираясь ножками, обутыми в пантофли, кричал:

— Вот мой автомобиль! Я порядочный человек! У меня есть красивый орден и много денег! Сколько вам надо, голубушка?!

Здоровенная дворничиха (она все ж таки поймала его), заломив ему руку, подталкивала его животом и, раздувая щеки, беспрестанно свистела в стрекочущую свистульку. Следом за ней шли еще две дворничихи поменьше и обе с острыми носиками; звякая ведрами, в которых лежали железные совки, они подбадривали свою подругу:

— Так его! Так его, стервеца! Ишь ты, смотри, все урны перевернул, мерзавец!

Чуть поодаль от них шагал, уныло посмеиваясь, пожилой регулировщик в заляпанной грязью каске. Процессия двигалась к автомобилю.

— Это ваша финтифлюшка? — спросил регулировщик, приблизившись к штурвальному и взяв под козырек. Кавалер, улучив минуту, рванулся что было сил, — левый рукав его фрака вместе с манжеткой и шпинелевой запонкой остался у дворничихи; освободившись, он подскочил к штурвальному и зашептал возбужденно:

— Скажите, что это не наш, что нам его прикрутили ночью какие-то негодяи!.. Ах, боже мой, боже мой, Демиург Александрович, — добавил он сокрушенно, — напрасно вы мне не позволили спилить его ночью! И лобзик мой отобрали! И обругали Арнольдика...

— Ангел мой, — твердо сказал штурвальный. — То есть... вот он стоит на моем автомобиле... и в чем же дело?

— Нет. Вот эта, — сказал регулировщик и указал полосатым жезлом на кавалера.

— Ах, эта! Ну что вы, — смутился штурвальный, — это же так... ничего... фантазия, фикция... У него даже брови ненастоящие. Вот, посмотрите. — Штурвальный быстрым движением содрал одну бровь со лба кавалера и бросил ее щелчком (как бросают окурок) в стоявшую рядом урну.

— Эге, — сказала толстая дворничиха. — А вы гляньте-ка на этого усатого изверга! Он тоже какой-то напудренный...

— Усы накладные? — строго спросил регулировщик, взглянув на штурвального.

— Ай-я-яй! — вмешался кавалер. — Как вам не стыдно, господин регулировщик! Такой пожилой человек, в красивой каске, в ремнях, а говорите пустые слова, как ветреный юноша. Усы настоящие! Это усы «бравадо»! Вы, конечно, таких отродясь не видали в вашем задрипанном городишке.

— Да нет, почему же, я видел всякие, — обиделся регулировщик и сделал такой вид, будто он старается что-то припомнить. Воспользовавшись его замешательством, кавалер взял его под локоть и отвел в сторонку.

— Господин... эээ... В каком вы звании?

— Да я, собственно...

— Ну хорошо, хорошо, неважно. Господин майор! Этот человек (кавалер указал мизинчиком на штурвального) очень скромный. Но я вам обязан сказать, что он, понимаете ли, как бы это получше выразиться, он в некотором роде герцог.

— А вы кто же?

— А я при нем, — быстро ответил кавалер. — Дядька, нянька, шут. Как хотите.

— Финтифлюшка!

— Вот-вот, финтифлюшка! — подхватил кавалер. И они вдвоем весело рассмеялись этому вертлявому словечку.

— Нам сейчас необходимо, — продолжал кавалер, вытирая платком выступившие от смеха слезы: и у себя и у майора, который даже нагнулся к нему, подставив свое лицо для этой неожиданной процедуры, — нам с герцогом необходимо переговорить. Вы подождете нас?

— Подождем, — согласился майор. — И вот здесь-ка, любезный. — Он выставил загорелый подбородок, весь покрытый морщинами, в одной из которых застряла слеза. Кавалер ловко промокнул ее платком и, поклонившись майору, бочком подскочил к штурвальному.

— Демиург Александрович, нам надо убегать немедленно!

— Да-да, Арнольдик, бежим! — Штурвальный открыл переднюю дверцу и сел за руль.

— Убегают! — заорала толстая дворничиха.

Кавалер, изловчившись, выхватил у нее свою манжетку со шпиналевой запонкой и юркнул в багажник. Она кинулась вслед за ним, но крышка тут же захлопнулась, и дворничиха уже на ходу, когда автомобиль, рванувшись с места, помчался по мостовой, успела-таки запрыгнуть на маленькую ступеньку, приделанную к заднему бамперу: она так и осталась стоять на ней с огромной метлою в руках.

За окнами автомобиля некоторое время еще мелькали фасады низеньких каменных домиков с пузатыми балконами на витых железных опорах, пустынные скверики, озябшие голуби, магазинчики, клумбы, афиши — все это летело сплошным потоком назад, назад, пока наконец эту пеструю мешанину не вытеснили, радуя путников своим приветливым однообразием, черно-белые столбики и дружные ряды пирамидальных тополей. Весь экипаж охватило веселое возбуждение.

— Здорово, здорово! Мы убежали! — кричал Уриил, хлопая в ладоши.

— А вы, оказывается, лихач, Демиург Александрович! — говорила Аделаида Ивановна, поглаживая штурвального по щеке. — Вы мне сегодня нравитесь, я даже готова изобразить вас в доспехах римского воина.

— Давай прямо сейчас, Адочка! Вот на этой лужайке! Свернем?

— Нет, нет, Демиург Александрович. Вы будете позировать мне на скалах, у моря!

— К морю, к морю, вперед!

Штурвальный уже не смотрел в изогнутое зеркальце, висевшее под потолком, и потому не видел регулировщика, догонявшего автомобиль на рыжем грохочущем мотоцикле с помятой коляской. Регулировщик что-то кричал, захлебываясь ветром, размахивал жезлом, подскакивал от нетерпения, да так высоко, что даже перелетал в коляску.