Далекие твердыни

Уже стал лед на реках. Совсем рядом — набережная Неи, и с нее доносится веселый гам: счастливые крики детей, катающихся на коньках, звуки шарманки, голоса разносчиков с пирожками и теплым питьем. Дворники, будочники и сторожа в господских домах закутались по самые глаза, теперь они похожи на неповоротливых чудищ. Мимо проносятся коляски, и от лошадиного дыхания идет пар.

Рэндо зябнет. Пальцы заледенели, не спасают форменные перчатки, и он прячет руки в карманы шинели, подымает плечи, зарываясь подбородком в шарф.

Маи жарко. Он родом с севера, из Меренгеа, и привычен к куда более суровым зимам. Его шинель распахнута, шарфа он не надевал вовсе, и Рэндо немного завидует другу.

Им по двадцать два года.

Еще вчера — курсанты, ныне же — лейтенанты инженерно-магических частей, они гуляют по Тысячебашенному, хохочут, задирают друг друга и встречных, пристают к хорошеньким торговкам, кланяются красивым священницам, забредают в трактиры, чтобы выпить чарку наливки и отправиться дальше… Маи успел подраться со студентами факультета высшей магии, которые вслух прошлись насчет тупых солдафонов, и теперь ему должны бочонок пива.

Впрочем, если Маи и получит свое пиво, то лишь через много лет, потому что завтра они с Рэндо отправляются на край света. На дальний, самый дальний Восток, за Улентари, за Нийяри, за Экемен, на тот берег Восточного моря, на сказочные острова, где обитают драконы, а глаза у людей непомерно огромны: вчетверо больше, чем положено природой.

Император решил, что Восточный архипелаг должен принадлежать Уарре.

Государь Аргитаи, прозванный Сияющим, сказал так.

Армейские некроманты разъехались по деревенским погостам — погостили, и хватит; на заводах в Меренгеа и Улентари делают скорострельные пушки и броневые платформы; дивизия за дивизией живые солдаты встают под ружье, и идут, идут к Восточному морю железные эшелоны. Янния, Тиккайнай, Ллиу, Аен, Хетендерана — сказочные земли, и имена их — песня, и нет сомнений в победе. Фельдмаршал Эрдрейари, не знающий поражений, ведет войска.

Рэндо и Маи, лейтенант Хараи и лейтенант Ундори, инженеры-маги, гуляют по Кестис Неггелу.

Маи ловит снежинки губами и улыбается.

Рэндо смотрит.

Стянув ненужную ему перчатку, Маи протягивает руку — совершенную руку потомственного дворянина, белую, длиннопалую — и ловит снежинку в ладонь.

— Видишь, какая она красивая? — спрашивает он.

Рэндо видит узкое запястье и нервные пальцы мага… снежинка в ложбине ладони действительно очень красива: удивительно крупная, точно нарисованная, геометрически правильная, с множеством лучей, ни один из которых не надломлен.

— Да…

— Это потому, что она формировалась в стороне от прочих, и ничто не мешало ее лучам расти. Для рождения красоты нужны одиночество и свобода… — так говорит Маи, и гордое лицо его становится почти мягким в задумчивости.

Рэндо смотрит.

Опомнившись, он отводит глаза. Нет, только не это, только не снова… Лучше уж думать, что просто завидуешь — завидуешь привычке к холоду, и тому, что особняк Ундори в столице выходит окнами на Данакесту, и тому, что Маи, дальний родич могущественных Князей Севера, зачислен в Отдельный знамен Мереи пехотный полк, и тому, что он так непозволительно, страшно, до сумасшествия красив… Завидовать постыдно, но это все-таки лучше, чем то, что в действительности чувствует Рэндо.

У Маи типичная внешность уроженца Меренгеа — ярко-черные волосы, ярко-белая кожа. Только раскосые глаза его не темные, как обычно у северян, а золотые, тигриные… Шинель Отдельного полка — черная, в отличие от обычной, серо-зеленой, которая не помогает сейчас согреться лейтенанту Хараи. В черной шинели, отделанной золотом, Маи так хорош, что не стыдно представить императрице. У него бешеный и веселый нрав, он отважен и высокомерен, не все его любят, но мало кто может устоять перед его напором, и словно опровергая собственный закон, в соответствии с которым одному человеку никогда не достается всей удачи, природа оделила Маи Ундори мощным магическим даром и научным талантом.

Рэндо нравится перебирать в уме достоинства друга. В конце концов перед его мысленным взором Маи становится похож на яркую вспышку, и восхищение ослепляет.

Многим удивительно, зачем блестящий Ундори всюду таскает с собой Хараи, добродушного хмурого здоровяка. Рэндо теряется в его тени. Профессора не находят ничего выдающегося в его аккуратных, тщательно оформленных исследованиях, его отличные оценки выставляются за труд, а не за талант. Разве только на полигоне, где грохочет боевая магия, Хараи оказывается в первой пятерке, наравне с Ундори, и это в глазах окружающих дает ему право быть рядом — быть другом Лучшего-Из-Нас.

Совсем недавно положение переменилось. Нет, чаши весов не поменялись местами — это невозможно. Они только чуть сблизились; но этого достаточно, чтобы сердце Рэндо горело от счастливой гордости, а Маи смущенно смеялся, не отрицая перемен.

Рэндо не завидует Маи.

Это Маи завидует Рэндо.

…Когда дед Хараи, родившийся в сословии землепашцев, услыхал, что внук отправляется на войну, слеза скатилась по его щеке. Полвека назад за неистовую храбрость на поле битвы первый Хараи получил три великие драгоценности: звание дворянина, землю и фамильный меч.

Солнцеликий.

Меч, которому немного было равных в Уарре; меч, изготовленный самим Лаангой. Лаанга и вложил его в руки израненного солдата, а потом исчез, посмеявшись над изумленными свидетелями. Заточенная в клинке мощь принадлежала Пятой магии — наивысшей и самой страшной.

Услыхав, что внук отправляется на войну, дед отдал ему фамильный меч, наказав верно служить государю.

Маи трясет от волнения, когда Рэндо позволяет ему браться за Солнцеликий; тонкие пальцы северянина пробегают по линиям заклятий на клинке, тигриные глаза расширяются, и он становится еще прекраснее…

Маи влюблен в меч Рэндо.

Рэндо влюблен в него самого.

Они идут куда глаза глядят, а глаза их глядят на Восток, и ноги несут нововыпеченных лейтенантов на вокзал. Рэндо предлагает посмотреть, с какого пути отправится завтра поезд, и по дороге они встречают отряд только-только обученных солдат. Они отправляются в Экемен, к морю; ждут поезда, рассевшись на скамьях, лестницах и на самом перроне.

Офицеры-маги переглядываются и улыбаются. Солдатики сытые и румяные, обмундирование у них добротное, вид веселый.

— Эй, солдатики! — окликивает Маи. — Куда путь-дорогу держите?

— Вестимо, барин, на край света, — рассудительно отвечает мужичок постарше. Он сидит на ступеньках, поджав ногу, и орудует толстой иглой, пришивая на шинель положенный в холода овчинный воротник.

— А не боитесь? Говорят, там, на краю света, чудища обитают.

— И-и, барин! Пошто шуткуешь? — смеется мужик. — Какие бы чудища ни были, а наши грознее будут. Дед мой, покойник, тоже воевать идет нонеча. Вот он сказывал: как артиллерия ударит, так всем чудищам сразу каюк приходит, через медвежью болезнь.

Соседи услышали его, и по платформе разнесся смех.

— А драконы? — допытывается Маи; глаза у него горят. — Неужто и драконов не боитесь?

— Вот драконов, признаться, барин, побаиваюсь, — вытаращившись, отвечает мужик. — Потому как ежели такую дуру на небесах медвежья болезнь прохватит, поди, наземному люду туго придется!

Солдаты дружно гогочут, с приязнью поглядывая на веселого офицера и бойкого собрата. Ждать скучно. Маи наслаждается жизнью, шутя с мужиками; Рэндо отступает в сторону и улыбается, глядя на него.

— А демоны? — говорит Маи. — Демонов не боишься? Тех, о которых в Легендариуме написано?

Мужик перегрызает суровую нитку, мимолетом вскидывая на молодого офицера насмешливый взгляд.

— Рескидди их не боялись, гоняли их в хвост и гриву, — рассудительно отвечает он. — О том и в Легендаре писано. Что ж мы, государевы воины, плоше баб белобрысых? Пускай хоть демоны валят — переможем!

Маи говорит что-то еще, шутит и сам смеется. Он взбудоражен предстоящим путешествием, война кажется ему приключением, он упивается собственной молодостью и силой. Заклятия, которыми расписано его лицо, пульсируют и светятся — такие огромные силы магии даны ему от природы. Маи притягивает, завораживает людей: солдаты на платформе, простые мужики, глядят на Ундори так же неотрывно, как Рэндо.